Герой на героине, героиня – на героине. Грустные размышления Константина Богомолова о самом себе в спектакле «Дачники на Бали, или «Асса» 30 лет спустя

«Как на Бали, как на Бали нас жестоко обманули», — вертится в голове, пока одна из героинь нового спектакля Константина Богомолова декламирует якобы придуманную ею поэзию: «Прекрасное далеко, не будь ко мне жестоко, не будь ко мне жестоко, жестоко не будь».

Федеральный телеканал «Культура», далекий от политики ровно настолько, насколько может быть далеким от политики государственный канал в тоталитарном воюющем государстве, показал спектакль «Дачники на Бали, или Асса 30 лет спустя» уже второй раз. Еще относительно недавно полу-опальный режиссер Константин Богомолов теперь к властям лояльнее, чем сам Путин — тот просто жжет, а этот жжет глаголом, что порой бывает эффективнее в отношениях с вверенной художнику интеллигенцией.

В богомоловских «Дачниках» вообще слов, а глаголов — в частности — так много, что театр миманса кажется неосуществимой мечтой. Глаголы эти в основном однотипны и по-интеллигентски незамысловаты — «трахаться», «всраться», «бухать» etc. Все их с удовольствием произносит, не забывая подтвердить делом, сбежавший на Бали бизнес с присосавшимися к нему ошметками купленной интеллигенции. «Герой на героине, героиня на героине», как пел «Сплин». А кстати — откуда, интересно, Константину Юрьевичу знать про купленную интеллигенцию? Загадка…

Премьера «Дачников» состоялась вскоре после обнародованного Богомоловым своего манифеста по поводу уехавших, где он приложил их как мертвецов-неудачников (дачников?), расшаркавшись по ходу дела перед действующей властью, — мол, жить сейчас можно, нужно и полезно только в России. Теперь понятно, что этот манифест был лишь остроумной рекламой скорого спектакля про дачников на Бали, а спектакль — сценическим воплощением манифеста.

Театр на Малой Бронной

К пьесе Горького постановка имеет самое малое отношение, повторяя лишь фамилии героев и отдельные реплики. Все остальное — фантазии Константина Юрьевича, с радостью подкладывающего кому свинью, кому — кнопку под задницу.

Главный герой Сергей Басов (Дмитрий Куличков) — богатый бизнесмен, уехавший из России сразу после 24.02.22. Его жена Варя (Александра Ребенок), острая на язык скучающая дамочка из образованных, спит с его помощником, нюхает кокс и закидывается антидепрессантами. Сосед Суслов (Лера Горин), сбежавший с чужими деньгами финансист, лупит жену Юлию (Александра Виноградова) и заливает тоску вкупе с онкологическими болями вискарем. Сестра Басова Калерия (Василиса Перелыгина) пишет бездарные стихи, Марья Львовна (Аня Патокина) рассказывает о героическом проститутском прошлом, ее дочь Соня (Яна Вилочкина) рвется в Москву, чтобы присоединиться к уходящему на украинский фронт возлюбленному добровольцу-патриоту. Население балийского пятачка, свидетели ее страдания, наперебой воркуют в стиле Васисуалия Лоханкина: «А может, она как раз права? Может, это мы как раз неправы?» («А может быть, так надо, — думал он, — может быть, это искупление, и я выйду из него очищенным?») Брат Вари Влас (Никита Худяков), не слишком удачливый режиссер, соглашается на добровольное сексуальное рабство у Марьи Львовны за обещание спонсировать все его проекты и перед смертью оставить ему огромное состояние. Все здешние обитатели — наследники Васисуалия Лоханкина, и режиссер никому не оставляет даже лазейки в стан приличных людей.

Вся эта братия собирается встречать Новый год и с нетерпением ждет приезда Шалимова (Игорь Миркурбанов), которого у Горького зовут Яковом Петровичем, а у Богомолова — Борисом Григорьевичем, БГ, — кумира молодежи 80-х — 90-х, автора песни на сворованные слова «Под небом голубым» и знаменитого «Мочалкина блюза». Совсем нетрудно догадаться, кто имеется в виду, тем более что под конец во весь задник сцены — портрет Гребенщикова. Шалимов — исписавшийся, испевшийся и испившийся, укурившийся никому не нужный рифмо- и аккордоплет, поэтому Богомолову ничего не остается, как повесить своего героя. Миркурбанов, любимый актер Богомолова, его альтер эго, хорошо умеет с глубокомысленным видом цедить сквозь зубы, что не отменяет его несомненного таланта. В «Дачниках» Миркурбанову доверено не просто цедить, но медленно плеваться банальностями вроде «я предал в себе того мальчика, каким был в детстве». Сегодняшняя неуместность Шалимова режиссеру очевидна до тошноты, и если бы он его не повесил, то непременно утопил бы.

Театр на Малой Бронной

Герои «Дачников на Бали» тонут в словах, говорят то стихами, то манифестами, то перемывают кости друг другу. Женщины тут похотливы и нечисты, мужчины — тоже, только еще и постоянно пьяны. Все устали от самих себя, все походя еле терпят и предают друг друга, параллельно разводя долгие дискуссии о любви, верности, доминировании и пр. Тема войны проходит тоненьким пунктиром, никто на ней не циклится и практически не упоминает о ней — разве что влюбленная в будущего убийцу Соня, — да намеками нам дают понять, что про войну тут помнят. Басов, например, досадует, что не может поехать в Куршевель, потом что там «хохлов» немерено, да еще изнасилуют допросами «на чьей ты стороне?»

Та самая Соня, что рвется вместе с возлюбленным убивать украинцев, оказывается дочерью Шалимова. Дело в том, что Марья Львовна, проститутка по молодости, как-то была вызвана в гостиницу к Шалимову. Поскольку Марья Львовна была не просто проституткой, но проституткой духовной, образованной и с идеалами — она проделала в презервативе дырку и сумела оплодотвориться шалимовским семенем. Все это Марья Львовна рассказывает Соне, пока Шалимов раскачивается неподалеку на веревке.

В этой маленькой сценке — все, чем так славен в последние годы Константин Богомолов, и не только он. Он в данном случае — обобщение, но вообще таких, как он, много, просто не всем дано такое активное презрение к людям и умение перекрашиваться. Здесь и сожаление, что шалимовское племя не переводится, а так бы хотелось, чтобы вокруг остались только бездарности — тогда и конкуренции ему, Константину Юрьевичу, не будет. Здесь и тоска по преданным идеалам: монолог Шалимова о предательстве самого себя — что это, как не банальная сублимация художника, пишущего автопортрет, придавая ему уродливые черты и убеждая себя, что это кто-то другой?

Театр на Малой Бронной

И конечно, абсолютная безнаказанность. Если ты на стороне власти — тебе позволено все. То, что вседозволенность силовиков, судей, надсмотрщиков, ментов, росгвардейцев, омоновцев, охранников — давняя данность, мы знаем. А к вседозволенности художников еще предстоит привыкнуть. Оказывается, стоит одобрить действия начальства — и тебе позволен мат на сцене. А остальным — нет. Тебе позволено не думать о реальной дочери Гребенщикова, которая теперь должна жить с мыслью, что стараниями Богомолова она — результат оплодотворения через дырку в презервативе. Потому что кто вы все такие? А я — официозный художник, вчерашний enfant terrible, сегодня — grand-pere terrible. Дедушка старый, ему все равно.

Здесь то и дело спотыкаешься о подводные камни. Они рассыпаны по всему спектаклю и торчат наружу из мелководья. Будь замысел поглубже — может, и удалось бы спрятать на глубине все режиссерские досады и ту зависть, что снедает его уже давно, с тех самых пор, как бросил игры в либерала и стал на сторону сначала московского мэра, а потом и всей российской власти. В «Дачниках» градус презрения и злости по отношению к уехавшим может сравниться только с градусом недовольства собственным статусом. Получить собственный театр в самом центре Москвы — оно, конечно, предел мечтаний, но настоящий художник всегда шире собственных пределов. Если ты стал нерукопожатным у тех, кто еще вчера был твоей целевой аудиторией, у тех, с кем совсем недавно выходил на акции против тоталитаризма, у тех, кто действительно умеет ценить искусство, а не бездумно ржет над шутками ниже пояса, — все твои почести теряют 99 процентов своей привлекательности. Как известно, Иуде и вовсе не пригодились 30 серебренников…

И последнее. Когда в 2019 году на «Кинотавре» в зал ввезли на инвалидной коляске Сергея Александровича Соловьева, чтобы вручить ему приз за вклад в кинематограф, первым к нему подскочил Константин Юрьевич со словами восхищения и благодарности. И теперь, когда видишь в телеверсии титр «театр не перечисляет гонорары за песни, используя их в качестве археологического артефакта» — думаешь: не изменилась ли степень восхищения и благодарности к Сергею Александровичу со стороны Константина Юрьевича, использовавшего песни из «Ассы» и саму «Ассу» в названии своего опуса? Впрочем, никто ведь не обязан. Особенно если все позволено.