Судя по свидетельствам соратников, Лимонов полагал, что на роль Эдички идеально подходит Кристофер Уокен. Ввиду почтенного возраста последнего Эдди Бейби поручили изображать зарубежному артисту Бену Уишоу. С одной стороны, очень точный выбор и сильный ход, Уишоу действительно временами заставляет поверить в реинкарнацию и прочую дребедень. Но вместе с Уишоу в картину пришел английский — как первый иностранный. Почти час мы привыкаем к аберрации — юный Лимонов осваивает Duolingo в компании харьковских работяг, а потом занимается аудированием вместе с Беллой Ахмадуллиной. К слову, и в школе, и дома, как обычно у Серебренникова, герою приходится иметь дело со всеми интеллектуалами Москвы, перебравшимися теперь в Ригу с Черногорией. Удачных камео удостоились ведущий «Дождя» Михаил Козырев, его коллега Тихон Дзядко, гурман Геннадий Йозефавичус, заложник красоты Сергей Николаевич. Из этой плеяды репатриантов неприятно выделяется Евгений Миронов, снимавшийся, очевидно, до войны, а теперь, когда на его совести поездки в Мариуполь, пугающим образом совпавший с ролью кэгэбэшника в мышином костюме, высылающего Эдди в недружественный Нью-Йорк.
Собственно Америке уделено больше всего внимания. Серебренников с упоением разглядывает канализационные люки, из которых валит пар, пожарные лестницы, усыпанные рваными газетами и окурками, лица разнообразных деклассированных элементов — в общем все, из чего состоит поэтика великого города, если верить Мартину Скорсезе и Сидни Люмету. Кстати, «Таксиста» напрямую поминают в фильме дважды. На выходе из кинотеатра, где Эдди с Леночкой (Виктория Мирошниченко) смотрели порнуху, красуется двойник Джоди Фостер, облокотившаяся на капот чекера. И в издательстве, куда Эдди принес свой роман, спрашивают с пренебрежением: а вы знаете, кто такой Трэвис Бикл? В отличие от непросвещенного Лимонова, мы в зале знаем, и нам наглядных аллюзий более чем достаточно.
Кроме декоративно-прикладных изысков, Нью-Йорк нужен Серебренникову как ультимативный символ свободы — всех от всех, в итоге приводящей к тотальному одиночеству, с которым герой борется подручными способами. Например, занимается анальным сексом, параллельно внимая Солженицыну в телевизоре. Или пьет водку в компании конформиста Евтушенко (Андрей Бурковский) под звуки «Окурочка с красной помадой» Дины Верни. Это, между прочим, самая удачная сцена фильма — Евтушенко отрекомендован как голосующий и за, и против колхозов. Почтившая своей персоной премьеру Ксения Собчак, наверное, в данный момент поежилась.
Забуксовав на заграничных мытарствах, никак, впрочем, не поясняющих, чем писатель Лимонов хорош, что старался до публики донести, фильм скачет по временной шкале, торопится в Москву — через гонку на лафетах и падение Берлинской стены, минуя Париж, Наталью Медведеву и много чего еще. Тут надо оговориться, что излюбленные театральные приемы Серебренникова не позволяют хоть за что-то зацепиться или о чем-то поразмыслить — Эдди ходит колесом с плакатом в поддержку Палестины, умирает и просыпается, наблюдая себя со стороны. Избыточное паясниячание сопровождает ни на секунду не замолкающие Лу Рид и группа Short Paris.
Главным разочарованием фильма, конечно, является постсоветский период. Он донельзя скомкан, и хоть Серебренников бросается в зрителя кровавыми надписями «Война» и «Революция», никакой войны не показывают, а что касается революции, то, видимо, нет консенсуса у спонсоров по лихим девяностым и по фигуре главнокомандующего. В позапрошлогоднем интервью Юрию Дудю режиссер не смог вспомнить Владислава Суркова. Кто такой Путин, он тоже забыл, хотя в романе Эммануэля Каррера, на основе которого фильм снят, жизненные траектории Эдуарда Вениаминовича и Владимира Владимировича смахивают на рельсы.
Зато явно с удовольствием реконструировано гомоэротичное сборище нацболов, представленное как афтепати Гоголь-центра. Пока молодежь бездумно пляшет и поет, ее предводитель уходит в седую ночь, ибо мятеж не мог закончиться иначе, чем поясняющим титром: НБП поддержала аннексию Крыма, а нынче воюет в Украине.
Разумеется, каждый русский художник желает знать, за что дают Золотую пальмовую ветвь или просто принимают как своего на Западе. Лимонов ведь ломал голову над тем же самым вопросом, а потом свыкся, что заграница ни ему, ни России не поможет. Серебренников думает, что это решение было связано с женой, оставившей писателя лакомиться собственной спермой на грязных простынях убогой нью-йоркской квартиры. Ну и чуть-чуть с загадочной русской душой. Имеет право. Но есть ощущение, что либо он лукавит, либо действительно ничего не понял. Кажется, он совершенно зазря съел деда.
