«В бизнесе по обходу санкций самая выгодная на сегодня маржа». Константин Сонин — о причинах и перспективах устойчивости путиномики

На прошлой неделе много шума наделал доклад «Надежный тыл диктатора: российская экономика на фоне войны», подготовленный Европейским центром анализа и стратегий (CASE). Авторы доклада — экономисты Сергей Алексашенко, Владислав Иноземцев и Дмитрий Некрасов — утверждают: российская экономика смогла выдержать натиск западных санкций за счет сочетания ее рыночного характера, невозможности найти замену российскому сырью на глобальном рынке, профессионализму правительственных чиновников и неспособности Запада изолировать Россию на мировой арене. Более того: сложившаяся система «путиномики», как называют ее в докладе, способна не только продолжать войну, но и обеспечивать экономический рост, а следовательно, ожидать, что режим обрушится в результате экономического краха, не стоит. Насколько верны выводы, сделанные в докладе, и правы ли авторы, утверждая, что западные санкции должны быть пересмотрены? Поговорили об этом с профессором Чикагского университета, экономистом Константином Сониным.

— Доклад «Надежный тыл диктатора», подготовленный Сергеем Алексашенко, Владиславом Иноземцевым и Дмитрием Некрасовым, меня, как и многих, сильно обескуражил. С вашей точки зрения, насколько соответствуют реальности его выводы? Действительно ли «путиномика» столь успешна и устойчива?

— Мне тоже кажется, как и коллегам, что российская экономика стала более военно-ориентированной. В том смысле, что деньги, отнятые от образования, здравоохранения, инвестиций в инфраструктуру и потребление, переданы на военное производство. При этом есть целый ряд искусственных статистических эффектов, которые создают ощущение, что экономика в целом растет. На самом деле она не растет. На самом деле в экономике происходят два процесса: это снижение уровня жизни, снижение потребления, снижение и количества потребляемых продуктов, и качества потребляемых продуктов, за счет которого финансируются военные действия. То есть то, что происходит, — это не развитие, а перемещение ресурсов внутри экономики. Мне кажется, доклад Алексашенко, Иноземцева и Некрасова не критически использует официальные цифры, которые представляют российские органы. И из-за этого получает статистическую иллюзию.

Лично мне кажется более убедительным даже самый простой и абстрактный аргумент. Потому что если коллеги правы и российская экономика действительно растет, если все эти цифры принять на веру, то получается странная вещь: мы можем взять работающую экономику, вынуть из нее миллион человек рабочей силы — 500 тысяч на фронт, 500 тысяч беженцев, увеличить издержки во всех транзакциях, потому что каждая транзакция за границей теперь — это бо́льшая оплата за меньшее качество из-за цепочки посредников, и в результате этого получилось, что экономика производит больше. Это противоречит тому, что мы знаем о функционировании экономики. Нет такой возможности в экономике: нажать на кнопку и просто сделать, чтобы производилось больше. Тем более, если у тебя выросли издержки. Еще можно представить ситуацию, что можно нажать на кнопку, произвести больше сейчас за счет спада завтра, но коллеги же спад завтра не обещают. Из их доклада следует абсурдный вывод, что есть магическая кнопка, увеличивающая выпуск просто так.

Соответственно, нам нужно искать то место, где цифры нас обманывают. Я не говорю, что российские статистические агентства специально искажают какие-то цифры. Но надо понимать, что любые цифры, даже, казалось бы, цифры, которые являются непосредственным результатом наблюдения (например цены), являются результатом использования сложных математических моделей, в которые загружены какие-то первичные цифры и которые выдают макроэкономические агрегаты. Эти модели откалиброваны и хорошо работают, когда экономика находится в чем-то, похожем на стационарное состояние. Когда в экономике происходят большие структурные сдвиги, в этот момент у тех, кто эти модели использует и оценивает, появляется очень много разных степеней свободы. Я не думаю, что люди, сидящие в Росстате, специально подкручивают какие-то числа. Но неудивительно, что в тот момент, когда у тебя есть возможность выбрать, грубо говоря, как откалибровать модель, ты ее откалибровываешь таким образом, что она дает тебе наиболее благоприятные цифры.

Между тем недавно Стокгольмский институт переходных экономик выпустил доклад, в котором посмотрел на следующую вещь: что происходит с российскими макроэкономическими агрегатами, если допустить, что оценки — официальные оценки только одного параметра, инфляции, — неверные. И оказывается, что при относительно небольших изменениях, просто если инфляция, скажем, сейчас 15–17%, все то, что Алексашенко, Некрасов и Иноземцев описывают, весь этот рост становится спадом, и картина становится в гораздо большей степени напоминающей то, что я описал выше. Что происходит то, что и должно быть, происходит спад в целом производства, если считать ВВП. Происходит перераспределение от потребления к военному производству, что снижает уровень жизни. Тогда это все объясняет.

И это происходит, если мы меняем лишь один параметр, который нужен для пересчета макроэкономических агрегатов. Есть масса свидетельств, прямых или непрямых, которые говорят о том, что так и есть на самом деле, что инфляция выше. Во-первых, мы видим инфляцию по отдельным категориям продуктов — она растет гораздо выше, чем официальные цифры. Второе — мы видим то, что делает российский Центральный банк, который сообщает об инфляции в 9% годовых и назначает ключевую ставку в 21%. Так вообще не бывает. Получается, что либо с помощью ключевой ставки вообще нельзя влиять на денежную политику, поэтому она ничего не значит, либо что у нас есть радикально неправильное понимание, какая сейчас инфляция, и она на самом деле 15–17% — и тогда вся картина начинает складывается, одно начинает биться с другим.

— Да, это действительно очень весомый аргумент, потому что сегодня реальная ключевая ставка — то есть ключевая ставка Центробанка минус официальная инфляция — на самом деле в России самая высокая, не считая Венесуэлы.

— Она такая, какой вообще не может быть. Вот нет такой модели, при которой это было бы каким-то естественным результатом. Но если просто предположить, что инфляция на самом деле выше, что она недооценена примерно вдвое, тогда рост ВВП исчезает, исчезает рост реальных доходов, про который пишут Алексашенко, Иноземцев и Некрасов и которого, очевидно, нет. Потому что совершенно было бы непонятно, куда эти реальные доходы деваются, потому что нет никакого роста потребления ни в каких данных. У них получается мистическая картина, в которой реальные доходы населения растут, а население эти деньги никуда не тратит. И по всем другим данным видим, что и не сберегает. А если инфляция выше — тогда эти реальные доходы исчезают, потому что их на самом деле и нет.

— У авторов доклада есть вот какой аргумент по поводу того, что деньги ушли из гражданской экономики в военную: мол, недостающие потребительские товары поставляют Китай и Индия. Пусть не высокие технологии, но массовые товары. Они же покупают ту же нефть и газ, от экспорта которых российская экономика получает деньги. А проблемы с платежами рано или поздно решатся, например, с использованием, скажем, криптовалют. С вашей точки зрения, насколько этот аргумент существенен? Действительно ли сейчас Индия и Китай и вообще страны глобального Юга могут оказаться спасителями российской экономики в условиях западных санкций и отсутствия доступа к западным технологиям, западным рынкам?

— Здесь они используют логически ложный аргумент. Допустим, какая-то цистерна с нефтью сейчас покупается Китаем, а раньше покупалась, например, Германией. Но когда она продавалась Германии, китайский спрос тоже ведь был? Просто они предлагали меньшую цену — потому что, если бы они предлагали цену больше, чем Германия, то та же цистерна и в 2019 году шла бы в Китай или в Индию, а не в Германию или Англию. И если сейчас она не идет в Германию, то это означает, что она идет в Китай по меньшей цене. Издержки выросли. Точно так же, если мы делаем какую-то транзакцию в криптовалюте сейчас, конечно, это значит, что наши транзакции, которые раньше шли через Райффайзенбанк или через Bank of New York, никуда не исчезли. Но это значит, что теперь за каждое наше действие надо платить чуть больше. Потому что если бы за него сейчас платилось меньше, чем раньше через западные банки, то тогда бы платежи и раньше делались бы не через Райффайзенбанк, а через криптовалюту. Соответственно, происходит ровно то, о чем я говорю. Конечно, российская экономика не рухнула, как какие-то горячие головы обещали, не исчезла. Но по каждой транзакции, по каждому предмету выросли издержки. Каждая единица российского экспорта продается дешевле, чем она продавалась раньше. Каждая единица российского импорта покупается дороже, чем покупалась раньше. Соответственно, в экономике с бо́льшими издержками не может быть бо́льшего производства.

— Да, это логично. Еще один аргумент, который меня тоже немного удивил: что одним из спасительных факторов российской экономики стало то, что она преимущественно экспортно-сырьевая. То есть экспортирует то сырье, которое все равно глобальной экономике нужно, поэтому-то санкции и не работают так, как должно. А поэтому, делают они вывод, конечно, может быть, будем беднее, но кризиса на протяжении 3–5 лет не просматривается, а сама экономическая модель «путиномики» минимум 5–6 лет прожить — ну а дальше, как в анекдоте, либо шах, либо ишак…

— Что говорят Алексашенко, Иноземцев и Некрасов правильного — то, что само по себе это все не рухнет. Видите ли, эффекты, про которые мы говорим, которые я считаю, что это ухудшение — это единицы процентов, единицы процентных пунктов. Может быть, даже 10%. Но мы видели, что ВВП, макроэкономические агрегаты могут упасть на 50% за семь лет, как это было в начале 90-х. Но трамваи же не переставали ходить по улицам? И поликлиники продолжали работать. То есть это само по себе не приводит к краху. Вот что я считаю, что они принципиально упускают в их модели ради своих аргументов, — это то, что сейчас идет война и она финансируется за счет снижения уровня жизни граждан. Следовательно, уж если что и обсуждать, то главный параметр: сколько люди готовы терпеть снижение уровня жизни. К сожалению, и здесь ответ не такой, как хотелось бы людям, которые ждут прекращения войны. Потому что мы знаем по 70–80–90-м, что терпеть могут долго. На моих глазах в детстве, с 10 до 18 лет, мы прошли путь от очередей за хорошими продуктами до очередей за маслом, до очередей за яйцами и хлебом.

— А если учесть еще принятое на днях снижение выплат военным за ранения, кроме тяжелых, то напрашивается такой вывод: если уж и до военных сокращение расходов дошло, то, значит, дело идет не так хорошо? И тут вопрос, может быть, еще более интересный: сколько будут терпеть люди с оружием?

— Я еще до войны столкнулся с тем, что очень трудно объяснить, почему «дела идут плохо и в неправильном направлении» и «крах неизбежен завтра» — это две совершенно разные вещи.

— В докладе утверждается, что санкции, которые сейчас введены, мало результативны, а вот если бы стимулировали отток капитала и кадров из России, то было бы все гораздо лучше. Вы согласны с этим утверждением? У меня тут прямо сразу маленький подвопрос: даже если это так, а не поздно ли сейчас? Не получится ли так, что сейчас путинская экономика в общем-то подготовлена и к такому развитию событий? И будет гораздо проще перекрыть границы и для капитала, и для людей?

— Я не думаю, что можно каким-то образом спонсировать утечку мозгов сильнее, чем она проспонсирована. Потому что какие-то выдающиеся люди оставались в Германии и при Гитлере. Какие-то замечательные люди остались в стране и во время Гражданской войны при Ленине. Люди остаются. Есть люди, которых никак не заманить за границу. В то же время война и репрессии привели к совершенно невероятному бегству людей из России. В первый год войны убежало вдвое больше, чем в любой год из 90-х. Я уж не знаю, что должно произойти с Россией, чтобы сбежало больше. То есть в части утечки мозгов куда уж тут субсидировать? Россия испытала утечку мозгов совершенно неслыханную ни в какой стране за последние полвека. Да, были больше волны эмиграции из Сирии и из Венесуэлы, но там не было такого качества человеческого капитала.

Про утечку капитала тоже надо понимать, что такое — «поощрять утечку капитала». У тех людей, которые про это говорят, в голове такая простая схема: вот, у нас есть какой-то русский олигарх, он заработал какие-то доллары, если бы у него была бы возможность вложить деньги где-то в мире, он бы, например, купил недвижимость в Куршевеле или купил бы акции General Electric в Америке. А он вместо этого возвращает деньги в Россию. Но что именно он возвращает? Хорошо, он не может инвестировать в акции General Electric, и он возвращает деньги в Россию. Но если в Россию привезти доллары, у этого действия нет никакого макроэкономического последствия. Доллары имеют смысл только в том случае, если наш олигарх купил какие-то товары за границей и привез их в Россию. В этом случае доллары работают. А во что бы инвестировал наш воображаемый олигарх деньги, если бы ему позволили? В самый выгодный на сегодня бизнес — в бизнес по обходу санкций. Здесь сейчас самая большая маржа. Разрешить сейчас путинским олигархам инвестировать деньги за границей, разрешить утечку капитала — это будет субсидирование самого выгодного бизнеса, которым будет обход санкций.

— С вашей точки зрения, насколько верны прогнозы авторов доклада о том, что в ближайшие 3–5 лет не может быть экономического кризиса, а в ближайшие 5–6 лет существующая экономическая модель тоже не претерпит никаких потрясений?

— Я считаю, что экономика не может быть причиной проблем для политического режима в механическом смысле. Это не так работает: экономика обрушивается, и за ней обрушивается политический режим. Всегда, в конечном счете, экономический крах связан с действиями самого политического режима. Например, у СССР в последние два года перед своей гибелью в 1991 году были мощнейшие бюджетные проблемы, это описано в книге Егора Гайдара «Гибель империи». Но если бы в этот момент было принято политическое решение сократить бюджетные расходы на военно-промышленный комплекс, который фактически убивал все, перестать тратить валюту на закупку станков и линий для машиностроения, то бюджетные проблемы были бы решены. Это было бы краткосрочно, это была бы не реформа, но вот то, что непосредственно обрушило советскую экономику и Советский Союз, — это было бы отменено этим решением. Точно так же, если бы в декабре 1916 года царское правительство решило бы выйти из войны, Россия бы тогда устояла. Было бы много проблем, выступления и все такое, но, в конечном счете, экономические проблемы — это продукт решений политического режима.

Сейчас решением является продолжать войну. Это решение можно отменить. Соответственно, если оно не будет отменяться, то, я думаю, есть возможность довести до кризиса и конца режима и раньше. Если будет сменен курс, то может это продолжаться еще десятилетия.

— Получается, если Дональду Трампу действительно удастся заключить сделку, как он ее называет, и установить если не мирное соглашение, то остановку огня по типу корейского варианта, то это продлит дни путинского режима?

— Если Путин в этот момент решительно проведет демилитаризацию, снижение расходов на спецслужбы и пропаганду, то да, он тогда может продлить жизнь своего режима. А если он, например, в следующем году увеличит военные расходы, увеличит расходы на спецслужбы и пропаганду, тогда можно и за год это все обрушить.