Руководитель аналитического центра "Совэкон" Андрей Сизов
фото из личного архива
Что-то неладно в российском агросекторе. Мало того, что продовольственная инфляция значительно опережает общую, так еще второй год в России проблемы с урожаем. В этом году, похоже, очень серьезные, особенно с озимой пшеницей — главной зерновой культурой страны. Чего ждать в этих условиях и не вернется ли Россия во времена позднего СССР, закупавшего пшеницу у Канады, рассказывает глава аналитического центра «СовЭкон» Андрей Сизов.
— Хотелось бы начать с прогноза урожая озимых. Как я понимаю, он какой-то очень невеселый?
— Да, прогноз невеселый. В целом можем сказать, что состояние посевов во многих местах самое плохое за десятилетия. Росгидромет дважды в год, в ноябре и в начале весны, проводит оценку состояния посевов по всей России. И по его данным, доля посевов, не взошедших или в плохом состоянии, самая плохая за всю историю наблюдений. То есть можно с уверенностью сказать, что она самая плохая за несколько десятков лет.
— Чем это грозит?
— Грозит это, при прочих равных, если мы исходим из того, что погода будет в целом близка к средней, снижением урожайности, оно у нас уже в значительной степени предопределено. У нас на озимую пшеницу приходится примерно 70% от общего урожая пшеницы, при том что пшеница — это основная российская зерновая культура. И осень для нее очень важна, потому что озимая пшеница, соответственно, сеется перед зимой, и корреляция между состоянием растения осенью и финальной урожайностью весьма высока. Поэтому можно достаточно уверенно говорить, что урожай озимой пшеницы в следующем году будет существенно ниже тренда. А в целом это будет означать, что и общий урожай пшеницы в следующем году будет, по нашим оценкам, весьма посредственный. Пока мы считаем, что это будет самый низкий урожай с 2021 года. Для сравнения: наш прогноз на этот год — 81,9 млн тонн, а последний прогноз на следующий год — 78,7 млн тонн. И это уже существенно ниже среднего урожая. Например, урожай 2023 года — 93 млн тонн, а рекордный за всю российскую историю урожай 2022 года — 104 млн тонн.
— Да, явная тенденция к снижению. С вашей точки зрения, на что это больше повлияет? На экспорт российского зерна и, соответственно, на мировые цены на пшеницу или же на внутреннее потребление и цены?
— Это на многое повлияет. Последние сезоны Россия была экспортером пшеницы №1 в мире. Не по зерну вообще, конечно, потому что в него входит и кукуруза, по которой мы не первые, но по пшенице мы лидеры. Несмотря на плохой прогноз, Россия, вероятно, сохранит лидерство в следующем сезоне (сезон длится с июля по июнь следующего года), прогноз экспорта на текущий сезон — 44 млн тонн. Рекорд был 52 млн тонн. В следующем сезоне, который начнется в июле 2025 года, экспорт у нас, вероятно, опустится ниже 40 млн тонн, причем существенно ниже. Формально это будет все еще первое место. Но если тенденция к снижению сохранится и у нас не будет блестящего урожая в 2026 году, то вполне возможно, что в сезоне 2026–2027 гг. Россия уже уступит свои лидерские позиции.
Просто при сохранении нынешних экспортных пошлин и всяких других удавок, накинутых на российское растениеводство сокращение производства и так неминуемо. Это не вопрос «если», это вопрос «когда и какими темпами».
Мы, собственно говоря, это и видим. Просто экономика движется медленно, а сельское хозяйство еще медленнее. Все это происходит постепенно.
— Тем не менее тренд уже на понижение.
— Да. Конечно, нынешний урожай — это во многом функция от погоды. Условно говоря, половина факторов — погодные, половина — от финансовых проблем фермеров, связанных с действиями государства. Эта ситуация будет сохраняться. Если говорить о новом плохом урожае, вероятно, пока только 2025 года, это тоже функция не только от государственной политики, но и от плохой погоды. Не стоить говорить, что все у нас падает исключительно из-за того, что государство забирает так много денег из кармана фермера — тут еще и невезение. Вообще календарный 2024 год был чрезвычайно плохой с точки зрения погоды. Озимые в этом году вышли после зимы в прекрасном состоянии, все было замечательно. А с апреля начался вал проблем: засуха, майские заморозки в европейской части России, а затем засуха, засуха, засуха. В Сибири был совершенно другой сюжет: там, наоборот, было слишком много осадков. Но это не проблема обычно для России — слишком много осадков. Проблема — засуха. И вот эта засуха навредила и урожаю этого года и, вероятно, скажется и на следующем: она была настолько длительной и масштабной, что сказалась и на состоянии посевов озимых. Например, российский юг, основная житница, Ростов в первую очередь, не помнит такого низкого содержания влаги в почве уже много десятилетий. То есть многие фермеры, наши клиенты, которые работают все постсоветское время, они просто вообще не помнят таких сухих полей, как в этом году.
— Вы говорили про роль государственного регулирования. А тут как раз, если отойти от пшеницы, Россельхознадзор ввел запрет на поставки посевной кукурузы и семян подсолнечника из четырех стран, якобы из-за наличия вредителей и болезней. Вы где-то писали о том, что введены запреты как раз на крупнейших производителей семенного материала. Насколько эта проблема серьезна?
— Это как раз одна из проблем, хотя пошлина — это основная проблема, если мы говорим о государстве. Поэтому я сказал, что удавка-то не одна, удавок много. Например, государство своими руками дополнительно усложняет жизнь фермеров, в том числе через идею-фикс о том, что, мол, слишком высока доля импортных семян, вдруг нам эти поставки обрежут, что мы будем делать. Поэтому нам надо всячески повышать долю российских семян и снижать долю импортных. И поэтому дополнительно ко всем проблемам последних лет в виде квотирования экспорта пшеницы и экспортных пошлин было введено еще квотирование импортных семян — мол, нам надо тут все стремительно импортозамещать. И да, это, естественно, создает дополнительные проблемы, потому что семена в целом дорожают. Может ощущаться нехватка семян в те или иные периоды времени, как это было, например, в мае этого года, когда вымерзли озимые и многие хотели пересевать поля подсолнечником, а семена подсолнечника нельзя было купить ни по какой цене. И при прочих равных у вас растут расходы, растет себестоимость, потому что российские семена зачастую хуже импортных.
— Я это к тому, что если идет такое вот давление на производителей для перехода на отечественные семена, то, может быть, именно этот переход на отечественные семена в какой-то степени влияет на то, что неблагоприятная погода сильнее сказывается на растениях, чем она могла бы быть?
— В принципе, да, устойчивость к неблагоприятным погодным условиям у нас будет хуже. Вообще устроить стопроцентное импортозамещение в любом секторе очень просто: мы закрываем полностью импорт и все — превращаемся в условную Северную Корею, полную автаркию с развалом всего. Но зато у нас все свое, во всяком случае, некоторое время.
— Да, но только после этого начинают рис, если говорить о Северной Корее, или пшеницу, если говорить об СССР, посылать в виде гуманитарной помощи.
— Зато 100% импортозамещение, правильно? Решили вопрос? Решили. Молодцы? Молодцы.
— В связи со всем этим как себя будет чувствовать сельское хозяйство? У него еще достаточно запаса прочности или нам уже надо волноваться за продовольствие?
— Нет, волноваться по поводу продовольствия в обозримые годы не надо, все там будет нормально. Будет, если ничего не поменяется с этими пошлинами, квотами и всем остальным, продолжаться постепенное загнивание растениеводства, которое, как мы видим, уже довольно заметно. Будет дальнейшая архаизация всего этого сектора. Это означает, что у вас ниже уровень технологий, меньше удобрений, хуже семена, что при прочих равных будет означать, что у вас выше погодные риски.
Это одна часть того, о чем мы говорим. Есть другая часть. Российское растениеводство — это высококонкурентный рынок в течение десятилетий, где выживали сильнейшие. И к 2020-м годам те, кто занимался еще растениеводством, были высококонкурентные по мировым, а не по российским, меркам производители, у которых весь технический процесс был близок к оптимальному. Но для этого выверенного десятилетиями процесса должен быть определенный уровень выручки и прибыли с гектара. Если он принципиально меняется, как это произошло за последние годы, кто-то умрет, кто-то выживет максимально все сократив и упростив, но для этого требуется время.
Помимо квот на импортные семена государство ужесточает и правила импорта сельхозтехники. Утилизационный сбор с 2025 года должен вырасти в пять раз. Понятно, что цены на сельхозтехнику продолжат расти, а обеспеченность ее снизится.
Вторая половина российского сельского хозяйства — все-таки животноводы, и там ситуация другая. Там тоже есть сложности, связанные с поставками импортных ингредиентов, для кормов в первую очередь. Но инерционно там рост продолжается. И, строго говоря, животноводство является бенефициаром искусственно заниженных цен на растениеводческую продукцию. Потому что оно покупает по этой низкой российской цене, а экспортирует по мировой цене и экспорт растет. Россия вошла в десятку экспортеров мяса. Другой фактор — активный текущий рост доходов в стране, что во многом конвертируется в роста спроса на животноводческую продукцию. А, например, производители масложировой продукции, то есть всего, что из маслосемян делается, вообще живут прекрасно.
Но проблема в том, что растениеводство — это тот фундамент, на котором стоит и масложировой сектор, и животноводство. А когда у растениеводов начнутся еще более серьезные проблемы, к которым мы идем все эти годы и будем продолжать идти, то проблемы будут у всех их потребителей. Сейчас они себя прекрасно чувствуют, перерабатывая или потребляя растениеводческое сырье, цены на которое, по мировым меркам, чрезвычайно низкие. А низкие они потому, что еще Россия экспортер. Как только Россия перестанет быть заметным экспортером будет, грубо говоря, мировая цена тут внутри. Вот тогда мы можем ожидать проблемы в тех секторах, которые потребляют растениеводческую продукцию.
— Но продукция животноводства и сейчас достаточно сильно дорожает, что же будет, если они будут потреблять более дорогое сырье?
— Во-первых, проблемы себестоимости — это проблемы производителя, переложить их на потребителя не так просто при в целом конкурентном рынке, который сохраняется до сих пор. Они могут перекладываться на потребителя, пока у потребителя есть деньги в кармане. И, строго говоря, если посмотреть все-таки на то, что происходит в животноводстве, никого дикого роста там нет, кроме отдельных историй вроде сливочного масла. Если, например, посмотреть на основную продукцию, на мясо и птицу, там вообще-то рост розничных цен минимальный, в районе 4% годовых. Почему так выделяют этот фактор? Потому что это основная составляющая продовольственной корзины, по которой считается инфляция — мясо и птица. Но там пока никакого существенного дикого роста цен нет. Все носились с этим сливочным маслом, но цены на него растут меньше, чем много где. Например, в Германии цены на масло выросли за последний год почти на 50%. В России все-таки на 30%.
— То есть можно резюмировать: проблем в животноводстве пока нет, но если в растениеводстве начнутся проблемы при продолжении нынешней тенденции, то есть вот такое вот жесткое государственное регулирование, плюс непогода, то проблемы будут не только в растениеводстве, но и у животноводства и масложировой промышленности? И соответственно на ценах это скажется гораздо сильнее, чем это сказывается сейчас?
— Что будут проблемы с маслом — да, можно так сказать. Понимаете, цена зависит не только от себестоимости, она зависит от других факторов.
Не будь у нас сейчас роста доходов населения, поддержанного в значительной степени военными выплатами, у нас не было бы такой продовольственной инфляции.
Не шли бы и не покупали относительно дорогую баранину, где цены сильно растут. Ну что, иди курицу покупай или яйца, если денег в кармане нет. Не шли и не покупали бы сливочное масло. Масло тоже не является таким уж необходимым продуктом. Я к тому веду, что не надо проецировать текущую ситуацию: вот сейчас такой рост, а будет еще сильнее. Потому что драйверы этого роста разные. Сейчас в первую очередь рост, связанный с ростом спроса на животноводческую продукцию, в том числе молочные продукты, вот это несчастное масло. А в связи с той ситуацией, о которой мы говорим, теоретической, в которой мы будем уже в ближайшие годы — да, рост цен может быть связан в первую очередь как раз с ростом цен на растениеводческую продукцию, которую животноводство потребляет. Но это совсем разные истории. И если уж рассуждать про то будущее, уже послевоенное, то, вероятно, ситуация с доходами будет не такой блестящей, как сейчас. Поэтому спрос, вполне вероятно, снизится, что инфляцию будет сдерживать.
Но для производителей продовольствия — это, конечно, негативный сценарий: вялый спрос плюс активный рост себестоимости из-за зерна и масличных. Может увидеть заметно падение выпуска и банкротства, например, производителей свинины, птицы, говядины, закрытие маслозаводов.
— Ну, я не знаю, что лучше: массовые банкротства, когда продовольствия просто будет физически меньше, или взрыв инфляции, когда продовольствие все-таки есть, хоть и дорогое.
— Физически может такое быть, но, скорее всего, будет и какое-то сокращение потребления. Если рассуждать не эмоционально, то сокращение потребления каких-то продуктов, каких-то категорий — да, может такое быть. Ничего совсем ужасного из-за этого не произойдет. Потому что, например, средний россиянин потребляет под 80 килограммов мяса в год. Не факт, что ему столько нужно. По текущему научному консенсусу, это, наверное, даже и многовато. Если он будет потреблять немного меньше мяса, особенно дорогого красного, или того же животного масла, это, может, даже лучше.