Антиправительственная демонстрация иранцев — часть стихийной кампании против навязывания женщинам хиджаба. Тегеран, 20 сентября 2022 года
Фото: Wikipedia / Darafsh / CC BY-SA 4.0
В конце 2024 года ведущие российские иранисты Никита Смагин и Михаил Крутихин выпустили книги, в которых рассказ об Иране превратился в заочный разговор о современной России. Случайно или нет, но оба автора работали в Иране как журналисты государственного информагентства ТАСС, только при разных политических режимах. Тем очевиднее проступают в их исследованиях сходства между СССР на рубеже застоя и перестройки, путинской «стабильностью» и правлением религиозных консерваторов.
Книга Никиты Смагина «Всем Иран. Парадоксы жизни в автократии под санкциями» (издательство Individuum) интересна уже авторской оптикой. Это не только путевые заметки эксперта, несколько лет прожившего в Тегеране. Куда важнее другое: Смагин — представитель той молодой части «рассерженного» креативного среднего класса, которая на раннем этапе профессиональной карьеры испытала все превратности авторитарной трансформации последних десяти лет. Родом из Перми, в 2013 году окончил РУДН по направлению «арабистика», участвовал в оппозиционных митингах в поддержку Навального, некоторое время работал в «Собеседнике». Затем, по своим же свидетельствам, ушел в иранистику, окончив магистратуру и став впоследствии корреспондентом государственного ТАСС в Иране. Где и проработал примерно до конца 2022 года. Сейчас же как специалист по Ирану выступает на многих публичных площадках и СМИ — включая «нежелательные» «Медузу» и «Новую Газету — Европу».
Книга вышла на российском внутреннем рынке и, видимо, писалась с четким пониманием, кто и где ее будет читать. Потому читатель обнаружит не только подробный рассказ о «новом стратегическом союзнике» его правительства, но и немало структурных параллелей между жизнью в Иране и современной России, параллелей, определенных и особенностями авторского взгляда (все же Смагин передает из Тегерана в основном голоса тех, кто социально ближе к нему) и желанием ответить на вопрос: почему на протяжении последних трех десятилетий иранская модель оказывалась устойчивой.
