Экономист Андрей Яковлев
Фото: hse.ru
После некоторого затишья процесс отъема бизнеса в России возобновился с новой силой. Становится понятно, что пересидеть и переждать уже не получится. Так что же делать предпринимателям, да и тем чиновникам, которым происходящее не близко? Чем тут может помочь Запад — и может ли? Поговорили обо всем этом с ассоциированным исследователем Центра Дэвиса Гарвардского университета Андреем Яковлевым.
— Процесс деприватизации или, прямо говоря, экспроприации, продолжается, и есть две вещи, которые меня сильно удивили. Во-первых, изменили повод для передачи активов государству: если раньше поводом были нарушения при приватизации или, как, например, в случае с автодилером «Рольфом», якобы коррупция, то теперь отнимают активы, объявив компанию стратегической — мол, негоже допускать в ней иностранное владение. А иностранное — это ВНЖ или гражданство у владельцев или офшоры в структуре владения. Началось с аэропортов Домодедово и Шереметьево, почти сразу Генпрокуратура предъявила аналогичные обвинения нефтесервисной компании «Борец», агрохолдингу «Родные поля» и прочим. И второй момент — то, что пришли за людьми, которые до сих пор считались либо, скажем так, людьми, близкими к кругу Путина или даже в кругу Путина, либо людьми, которых опекал кто-то из круга Путина. Потому что, по общепринятому мнению, например, Домодедово было под покровительством Николая Патрушева, в Шереметьево вообще треть принадлежит Аркадию Ротенбергу. Наконец, дошли уже и до Сергея Богданчикова, экс-главы «Роснефти», который, кстати, и забирал к себе активы ЮКОСа. В связи с этим вопрос первый: почему вообще перешли на такую сомнительную конструкцию, как наличие иностранных владельцев? И второе: действительно ли пришли уже за бизнесом достаточно близких к Путину людей?
— По поводу первого пункта вы не совсем правы. Этот процесс начался в явной форме уже с кейсов национализации 2023 года, в частности с перехода через национализацию активов химической промышленности к компании «Росхим» братьев Ротенбергов. Уже там основные аргументы, которые использовала Генпрокуратура, были не про нарушения при приватизации, а про то, что это стратегические предприятия и их нахождение в руках частных владельцев, которые при этом сами находятся не в России, создает угрозу экономическому суверенитету и национальной безопасности Российской Федерации. И бо́льшая часть кейсов по национализации уже в 2023 году шла именно с этими аргументами. Выбор прокуратуры (и ФСБ, которая стоит за этим процессом) в пользу такого подхода, на мой взгляд, был связан с тем, что отсылки к нарушениям при приватизации, которая была 30 лет назад, юридически можно было оспаривать, апеллируя в том числе к обстоятельствам конкретных дел и к очевидному истечению сроков давности. В этом отношении показателен кейс FESCO: компанию отобрали у братьев Магомедовых только после начала войны, когда они сидели в тюрьме уже несколько лет. А до этого адвокаты с аргументами прокуратуры о нарушениях приватизации спорили, и суды их аргументы рассматривали.
Особенность же ссылок на нацбезопасность и «угрозу суверенитету» заключается в том, что здесь нет «состава преступления», по поводу которого юристы могли бы предметно спорить в суде. Такого рода обвинения выдвигаются на основе «справок из ФСБ», которые в юридическом смысле содержат не более чем «оценочные суждения» — но попытки опровергать такие суждения для адвокатов и судей могут быть сопряжены с персональными рисками обвинений в создании угроз для нацбезопасности. И на этом фоне не случайна стремительность вынесения всех судебных решений по искам такого рода из прокуратуры — хотя раньше заявления о нарушениях по приватизации обычно рассматривались месяцами.
Но, конечно, все имеет свои пределы. Аргумент об угрозе нацбезопасности ни к салонам по продаже автомобилей (в случае отъема компании «Рольф» у Сергея Петрова), ни к макаронам (в случае с фабрикой «Макфа») нельзя было применить от слова совсем. Поэтому там использовался аргумент о «борьбе с коррупцией»: мол, владельцы либо получили эти активы, когда они были при госдолжностях, либо они управляли ими, когда были чиновниками или депутатами. Но так или иначе, сейчас при появлении подобных запросов от прокуратуры суды просто встают навытяжку и утверждают те решения, которые им принесли. То есть объективно изменилась среда. Раньше, по крайней мере по коммерческим спорам, люди из бизнеса пытались оспаривать такие иски и имели какие-то шансы на то, что при поддержке грамотных адвокатов суды, в частности арбитражные, могут на это дело как-то посмотреть по-другому и что-то там пересмотреть. Но сейчас иски по поводу изъятия собственности идут не через арбитраж, а через суды общей юрисдикции, которые всегда были гораздо более лояльны по отношению к прокурорам. То есть нового в таких обвинениях ничего нет, эта история тянется несколько лет, просто общий контекст изменился.
— И прокуроры нащупали эффективный способ.
— Да. Но что, на мой взгляд, здесь есть относительно нового, так это появление новой волны национализации. Была волна 2023 — начала 2024 года. После чего, еще в прошлом году, было выступление Путина на съезде РСПП, где он в очередной раз сказал, что это не пересмотр итогов приватизации, а действия государства «в отдельных конкретных случаях». Но акцент при этом делается не на пересмотр каких-то сделок, которые были с нарушениями, а на защиту национальных интересов, национальной безопасности и так далее. Общий сигнал сводился к тому, что если вы находитесь в России, платите налоги, лояльны власти (включая выделение денег на поддержку СВО — хотя это не говорилось прямо), то сидите спокойно, вас никто трогать не будет. То есть все действия по изъятию активов направлены только в адрес тех, кто отъехал из страны, недостаточно патриотичен и при этом владеет некими активами, которые стратегически важны. После этого выступления, судя по результатам моих общений, бизнес не то чтобы успокоился, но у людей сложилось ощущение, что это все разовые кейсы. Да, явно имеет место передел собственности, да, активы у людей отобрали — но все-таки это касалось людей, которые, как правило, были за границей. А нас, мол, это не касается. И одновременно наступило некоторое затишье — новые кейсы были, но явной волны не было.
А вот то, что происходит сейчас, это ощущение новой волны.
