Главная мечта выпускников психоневрологических интернатов — стать «нормальными». Но как они представляют себе эту нормальность? А как ее представляет система, в которой они оказались? Антрополог Анна Алтухова работает с выпускниками детских домов для детей с глубокой умственной отсталостью и специально для Republic-Weekly рассказывает о том, что такое норма для тех, кто всю жизнь к ней стремится и никогда не сможет ее достичь.
Путевочка в никуда
Саша* попал в сиротскую систему, когда ему было восемь лет. Органы опеки изъяли всех семерых детей у его матери, которая сильно пила. Был поздний вечер, и мы болтали уже несколько часов кряду. Саша вспоминал свое прошлое — как оказался в школе-интернате, а потом в детском доме для детей с глубокой умственной отсталостью. «За поведение, — объяснял он, — жизнь мне сломали, и все».
После распада СССР детские дома и школы-интернаты столкнулись с огромным потоком сирот и безнадзорных детей. Только по официальным данным их было более 600 тысяч. Система учреждений, построенная в 1960–70-х, едва справлялась, но распределение сирот по разным детским домам не всегда происходило «серьезно», как рассказала мне бывшая сотрудница одного из интернатов. В 1990-е и 2000-е ребенка могли отправить в такие учреждения за «плохое» поведение или «сложные эмоциональные состояния». Саша, по всей видимости, был одним из таких детей.
Около семи лет назад, когда ему было 22 года, одна небольшая региональная НКО помогла Саше выйти из психоневрологического интерната, куда его перевели после детского дома. Так он поселился в городе Каменск и стал пытаться жить обычной жизнью. Социальный педагог помогала ему распределять деньги, планировать бюджет и разбираться с бюрократией.
Двор в Каменска в районе многоэтажек. В этом дворе живет Саша
В тот вечер Саша говорил, что страдает от одиночества. Он признался, что даже хотел пойти к своему социальному педагогу и попросить «путевочку в Денисово». Я плохо видела его в темноте, но слышала, как он усмехнулся.
Денисово — поселок, где находится региональная психиатрическая больница, в которой Саша, еще будучи ребенком, получил свой незаслуженный диагноз. «Зачем, Саша?» После всех историй, которые он мне рассказывал и про ПНИ, и саму эту больницу, я никак не могла понять, как это могло прийти ему в голову.
«Полечиться там, завис я, я не мог себя найти», — ответил он грустно. «А почему ты вдруг потерял себя?» — спросила я. «Ну, я… Я не знал, что мне делать. Как и почему, и вообще, и что дальше будет. Вот. И для чего это все?» — он замолчал.
За восемь лет, проведенные «на воле», Саша пробовал уехать в Петербург, но на стройке, где он нанялся разнорабочим, его обманули. Пробовал обзавестись семьей, но его первая девушка — американская волонтерка, приехавшая вместе с НКО в Каменск, исчезла навсегда. Вторая девушка была местной, но ушла к другому, не сироте. Он пробовал стать фотографом и оператором, как некоторые волонтеры, которые приезжали из Москвы на время, но после того, как они уезжали, забрасывал это дело. Он думал найти обычную работу, но его брали только на должность «принеси-подай», как он говорил, и платили копейки.
Больше всего он хотел не быть сиротой с умственной отсталостью — но он не понимал, как этого добиться.