Максим Диденко выпустил в Бонне оперу «Музыка для живых». Это малоизвестная опера, написанная композитором Гией Канчели в 1982–1984 годах. Она начинается с того, как в небольшой театр, наполненный детьми, попадает ракета. В постановке смешаны шумерский, грузинский, итальянский и французский языки, в ней нет понятной истории, а второй акт вообще начинается с оперы в опере.
«Музыка для живых» была сыграна всего шесть раз в рамках Фестиваля забытых опер Fokuss 33 в Боннском театре. Музыкант и сценарист Василий Зоркий отправился в Бонн, чтобы посмотреть на то, что получилось, и поговорить с режиссером.
«Любое высказывание обретает политическое измерение»
— Как так получилось, что ты поставил эту малоизвестную оперу Канчели в Бонне?
— В Боннском театре проходит Фестиваль забытых опер Fokus 33. Когда они обсуждали программу этого года, у них был список «забытых» опер, среди которых была и «Музыка для живых». И главный драматург этого театра Полина Сандлер стала думать про то, кто мог бы поставить такую оперу, и вспомнила обо мне, потому что видела моего «Войцека» в Карлсруэ и «Глазами клоуна» в Мангейме. Естественно, я согласился. Хотя про эту оперу я ничего не знал, но само сочетание «Канчели — опера» звучало очень привлекательно.
— В итоге у тебя получилось мощное антивоенное высказывание — ракеты, взрывы, дети в театре, попытка переделать детей под новую власть. Сколько во всем этом привнесено нашим временем, а сколько было изначально в либретто?
— На самом деле, в партитуре Канчели прописаны все взрывы. Это не мои вставки — это рамки. Есть театр, в него попадает бомба: взрыв первый, взрыв второй, потом ария, потом слепой старик, потом детский хор. Но мы, конечно, живем в своем времени, и цепочка ассоциаций сама приводит нас к сегодняшнему дню.
Я не знаю, рассказывал тебе или нет, но с художницей Галей Солодовниковй мы долго думали, как будет выглядеть этот театр. И в какой-то момент я показал ей театр моей бабушки в Омске — бывший ДК Строителей, построенный в 1936 году. Я там даже когда-то ставил спектакль «Маленькие трагедии» Пушкина. Бабушка как раз тогда умерла, это было 13 лет назад. Мне показалось, что такой ДК есть в любом постсоветском городе. А война же сейчас идет на постсоветском пространстве.
«Музыка для живых», реж. Максим Диденко
Да и вообще — война, дети… Это то, что касается всех. Не только в Украине, но и в Израиле, в Газе, а теперь и в Иране, и в других странах. Поэтому актуальности эта забытая опера Канчели не то что не потеряла, наоборот, приобрела.
— До 2022 года у меня не было ощущения, что ты хочешь выступать с чем-то оппозиционным, «лезть на амбразуру». Но последнее время все, что ты ставишь, становится таковым. Ты сам с удивлением обнаружил себя в этой реальности? Или с твоей точки зрения все к тому и шло?
— Я вижу определенную логику в том, что я делал в России и делаю сейчас. Например, мой первый спектакль в Москве назывался «Конармия». Я поставил его в 2014 году, сразу после Крыма. Этот спектакль по тексту Бабеля: Красная армия идет по Украине, все сжигает, заходит на территорию Польши и терпит поражение. Все локации, которые Бабель описывает — это те места, где сейчас идут боевые действия. А потом я поставил «Землю», инсценировку сценария Довженко. Это был спектакль без слов. Меня тогда вдохновила сочинская Олимпиада и ее сочетание с крымскими событиями. В спектакле две команды — красные и синие — сначала играли в баскетбол, потом баскетбольную площадку разбирали, все уходило под землю, а в конце главный герой погибал. И его хоронили под мелодию первого гимна России.
— То есть для тебя на самом деле всегда был важен контекст.
— Мне кажется, что с какого-то момента любой жест, сделанный в пространстве искусства, становится политическим. Даже если ты намеренно игнорируешь происходящее, это тоже становится политическим высказыванием. Политическое просто вторглось в нашу реальность, и теперь любое высказывание, даже неосознанное, обретает политическое измерение.
«Музыка для живых», реж. Максим Диденко
— Про политическое измерение. Редакция просила задать тебе вопрос, как финансируются твои спектакли и считаешь ли ты нормальным брать деньги у бизнесменов российского происхождения, в частности у Блаватника и Когана?
— Я не хочу отвечать на вопросы, касающиеся финансирования моих постановок, но денег из России я точно не получал и не получаю. А редакция пускай идет со своими вопросами в жопу.
