Рафаэль Лемкин (1900-1959)
В 1933 году юрист Рафаэль Лемкин начал разрабатывать понятие «геноцид», оно употреблялось на Нюрнбергском процессе, а юридическое определение получило в «Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него», принятой ООН 9 декабря 1948 года. О том, какие ошибки были допущены Лемкиным и его последователями и как обвинения в геноциде окончательно утратили смысл в XXI веке, рассказывает Павел Полян.
«Полностью или частично»
Учрежденный в 1945 году Международный военный трибунал (МВТ) по-новаторски ввел и закрепил в судопроизводстве новые составы, в частности «преступления против мира» и «преступления против человечности». Подтянулись и новые понятия и термины, в частности «геноцид», не раз возникавший в стенограммах Нюрнбергского процесса.
Сам этот термин еще в 1933 году в научный и практический оборот ввел — тогда еще польский — адвокат Рафаэль Лемкин как рефлексию на армянскую Резню 1915 года. Но деяния Третьего рейха на Второй мировой превзошли всё немыслимое и придали понятию новый импульс и новую остроту.
Деяниям этим Лемкин и посвятил свою главную исследовательскую книгу — «Страны Оси хозяйничают в Европе: оккупационные законы, анализ управления, предложения по исправлению положения». Термин «геноцид» тут уже сквозной, рабочий, будничный. Он означает здесь «практику уничтожения народов и этнических групп», но весь оккупационный контекст книги придает геноциду роль именно оккупационной стратегии, а отчасти даже и техники. Последняя, кроме убийства, трансформируется в давление на политические, социальные, культурные, экономические, биологические (экзистенциальные), религиозные и моральные институты, или сферы:
«Геноцид направлен против этнической группы как целого, но при этом отдельные акции направлены против индивидуумов, но не в их индивидуальном качестве, а как членов этой этнической группы».
При этом, по Лемкину, геноцид вбирает в себя не только кульминацию — заключительный и необратимый акт уничтожения, но и предшествующие, не смертельные еще фазы последовательной подготовки к убийству людей.
А ведь между дискриминационным решением еврейского вопроса, как в Российской империи, и биологически окончательным, как в Третьем рейхе, — пропасть!
Из того, что в Германии у геноцида евреев была своя дискриминационная фаза (Нюрнбергские законы etc), еще не вытекает, что и в России кончили бы газовыми камерами и ярами.
Крайне существенная деталь: геноцид в понимании Лемкина неотрывен от так называемого замещения, то есть вытеснения уничтожаемого народа уничтожающим — во всех проявлениях. При этом идеология и фанатизм («чтоб и духу твоего не было!») легко сочетаются с прагматикой — банальным ограблением убитых и присвоением их имущества и наследия («было ваше, стало наше»).
В сущности, именно Резня и Холокост стали квинтэссенцией того, что Лемкин изначально понимал под геноцидом и что хотел донести до всех: политически осознанное и тотальное физическое уничтожение государством некоего множества людей — части своего населения (турецкие армяне) или даже своего и чужого (евреи всего мира).
Скамья подсудимых на Нюрнбергском процессе
www.imago-images.de / Global Look Press
В 1944–1948 годах — самоотверженно и героически — Лемкин работал в Пятом (Правовом) комитете ООН над понятием «геноцид» — над оттачиванием его дефиниции, над наполнением ее смыслами и окончательным закреплением в лексиконе международного права. Триумфальным для него стало 9 декабря 1948 года — дата принятия Генеральной Ассамблеей ООН в Парижe лемкинского Opus magnum — «Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него».
Лемкин умер в 1959 году нищим, больным и одиноким, но совершенно счастливым. Он дождался не только необходимого числа ратификаций своей конвенции и вступления ее в силу, но и того, как, постепенно разгоняясь, его главное детище — понятие «геноцид» — начало свое победительное шествие по глобусу: по речам политиков, по параграфам законов и по страницам исторических книг.
Итак, дело жизни — совершено и завершено, миссия — предназначенье судьбы — исполнена!
Да, совершено, но вот совершенно ли?
Со временем — до чего сам Лемкин, к его счастью, не дожил — обнаружились и стали давать о себе знать те родовые слабости и уязвимости как самого термина «геноцид», так и всей финальной правовой концепции Лемкина.
Начнем с названия: «Конвенция о предупреждении преступления геноцида и наказании за него». Не только сам геноцид, но и его предупреждение (предотвращение) и даже наказание за него!
Предупреждению посвящена статья VIII:
«Каждый участник настоящей Конвенции может обратиться к соответствующему органу Объединенных Наций с требованием принять, в соответствии с положениями Устава Организации Объединенных Наций, все необходимые, по его мнению, меры в целях предупреждения и пресечения актов геноцида или одного из других перечисленных в статье III деяний».
Иными словами, позвоните в полицию. Но это же никакое не предотвращение геноцида, в лучшем случае это рефлексия на него.
Переключимся на сам термин. «Геноцид» всегда упрекали за гибридность в нем латыни и древнегреческого: да на здоровье! А еще — за не-ретроактивность, оставляющую, например, ту же Турцию страной без страха и упрека за Резню: несправедливо, но и тут сам термин нисколько не виноват.
Претензия к нему в другом: будучи понятием принципиально родовым (греческое γένος и означает «род», «племя»), он не предложил себе в сопровождение видовых понятий, отчего был вынужден сам покушаться на семантику своих видов и, порождая путаницу, представлять их собою сам. Между тем, терминологически правильное определение Холокоста — не геноцид, а этноцид евреев, или юдоцид, а армянской Резни — этноцид армян, или арменоцид и т.д.
И самое главное, семантика самого понятия «геноцид». Вот как оно дефинировано в Конвенции (статья II):