Это я. Середина 1980-х
Из личного архива Екатерина Барабаш
Эмигрировав в зрелом возрасте, человек склонен оглядываться на свою жизнь. Особенно если его эмиграция не была добровольной. Постоянный автор Republic Екатерина Барабаш так оглядывается на свое детство: ее отец работал в ЦК КПСС и был замминистра культуры, мама — редактором Госкино. Это не мемуары и не ностальгические записи, а попытка разобраться в том, как история страны отразилась в истории отдельно взятой семьи.
Говорят, любой человек, умеющий писать, способен написать хоть одну книгу в своей жизни — о себе самом, о своей жизни. Книгу я, конечно, писать не буду, «Жизнь замечательных людей» придумана явно не для меня. Мое детство и молодость, выпавшие на советские времена, были детством и молодостью самого обыкновенного ребенка. Я — продукт эпохи. Время застоя — мое время. И первая половина моей жизни примечательна полным отсутствием критического мышления. Конечно, моя семья не была совсем уж обычной — отец быстро сделал в Москве карьеру, получил квартиру с видом на Кремль, я росла в совершенно тепличных условиях с точки зрения материальных благ (и это отдельная строка в повести о моей жизни), но по отношению к среде, в которой мы жили, мы были самой обычной советской семьей со всеми издержками советского воспитания и советского образа жизни. Казалось, это навсегда.
Прошло много лет. И вот я сижу в вынужденной эмиграции, беглая уголовница и иноагент. Что должно было произойти, чтобы из девочки-девушки, уверенной, что по телевизору не врут, а в газетах пишут правду, сочувствующей афроамериканцам и индейцам Америки, а заодно парижанам, чьи нерадостны лица, выпестовалась стопроцентная диссидентка? Как получилось, что из номенклатурного чиновника высокого ранга, немало лет прослужившего Кремлю, ближе к старости получился человек, единственный из интеллигенции в марте 2022 года написавший личное открытое письмо власти с требованием прекратить войну?
Я не знаю. Мне самой интересно.
Еще до рождения я внесла солидную лепту в семейное благосостояние — мое рождение было призвано помочь семье в решении жилищных проблем. Родители и трехлетний брат тогда жили в Харькове с родителями отца и, разумеется, мечтали о собственной крыше над головой. На заседании специальной комиссии Союза писателей Украины, куда стеклись все местные просители собственного убежища, отцу торжественно выделили двухкомнатную квартиру в новом доме в центре Харькова. Лучась от счастья, он собрался уже рассыпаться в благодарностях, как из последнего ряда раздался голос одного из харьковских поэтов, известного балагура и верного последователя Бахуса: «Та ви що, яка ще двух кімнатна, у нього ж жінка вагітна!» («Да вы что, какая двухкомнатная, у него ж жена беременна!») Собрание загудело: «Раз пополнение — дайте молодой семье трехкомнатную!» Комиссия прислушалась к голосу народа и покорно дала родителям трехкомнатную квартиру. Проблема заключалась только в том, что беременность моей мамы была выдумкой поэта. Но родители постарались — дело-то молодое, и через 10 месяцев я появилась на свет, заработав репутацию самого переношенного дитяти Харькова.
Дом в Харькове, в котором я родилась
Из личного архива Екатерины Барабаш
Я родилась в благополучной любящей семье. Мой папа, умница и красавец, начал карьеру очень рано — ему было 28 лет, когда его назначили главным редактором толстого литературного журнала «Прапор», выходившего в Харькове. Жизнь складывалась хорошо — крепкая семья с двумя пухлыми детьми, трехкомнатная квартира, блестящее начало карьеры. И вдруг еще один взлет: отца приглашают в Москву первым заместителем главного редактора «Литературной газеты». 30-летний парень из провинции — и вдруг такое? Разумеется, папе и в голову не пришло отказываться.
В Москве нам не сразу дали квартиру — первое время жили в Переделкино, зато потом выделили жилье с видом на Новодевичье. До сих пор люблю это место — по Новодевичьему кладбищу я в детстве изучала историю. Записывала в блокнотик фамилии и потом дома расспрашивала родителей, кто это. Знаю там чуть ли не каждую могилу, могу экскурсии водить.
Разумеется, в школу нас отдали элитарную, английскую, где учились дети актеров, режиссеров, дипломатов. А папа к тому времени перешел работать в ЦК, инструктором отдела культуры. До сих пор не понимаю, как и зачем смог мой отец-интеллектуал совершенного академического склада ума и характера согласиться на номенклатурное кресло. В последние годы, когда мы очень сблизились, я пыталась его об этом расспросить. Он пожимал плечами: от таких предложений тогда не отказывались. Ну и конечно, подспудное честолюбие. Чего-чего, а честолюбия у отца было не отнять.
По младости лет я ничего не понимала в отцовской работе. Все, что меня окружало, все, чем жила я и моя семья, — все казалось мне совершенно естественным.
Кремлевский паек с дефицитными продуктами — а что, у кого-то его нет? У нас в школе у многих есть. Госдача? Ну наверное, у всех есть какие-то госдачи. Отец часто ездит за границу? Пусть и остальные ездят, если хотят.
К тому же он по работе, не развлекаться. Впрочем, я была тогда еще слишком мала, чтобы задумываться о неравенстве в развитом социализме.