Кирилл Медведев
Недавно журналистка Елена Костюченко* ответила в своем фейсбуке** на «каверзный» вопрос из твиттера — можно ли сегодня гордиться Россией? Под ее ответом в комментариях предсказуемо разразилась яростная дискуссия. В рубрике «Воскресная проповедь» поэт и политический активист Кирилл Медведев* объясняет, почему этот простой непростой вопрос в 2025 году актуален как никогда.
«Никто не гордится своими странами в цивилизованном мире», «Гордиться можно только собственными успехами», «Мои родина — это я, моя семья и друзья». Подобные аргументы, обычные для разговоров на эту тему, — прямая проекция нашего общего российской положения. Полупериферийная страна, где одна часть элиты и образованного класса всегда хотела гордиться принадлежностью к очень условной, если не вымышленной Европе, а другая пугала из-за угла — да, скифы мы и азиаты! Где традиционное амплуа интеллигента — нести просвещение с Запада, но аудитория каждый раз разочаровывает, и Запад при этом не спешит интегрировать тебя на равных. Где у одних разнообразные личные неурядицы легко (сегодня с небольшой помощью сверху) канализируются в антизападную эмоцию, заражая «патриотическим сифилисом» все, что движется, а другие не понимают, за что в этой ужасной стране вообще можно отвечать и чем тут гордиться.
Мне нравится традиционная любовь части россиян к жесткой национальной самокритике. Но она, увы, в каком-то смысле гармонирует с аполитичным состоянием другой части соотечественников, которые избегают бурных гражданских страстей, а повод для гордости ищут в личных успехах или каких-нибудь ультрапатриотических фэнтези. И вся эта гармония, мягко говоря, не приближает нас к сильному и независимому обществу.
Странно отказывать самим себе и согражданам в праве на гордость, а потом сетовать на повальный реваншизм и ресентимент.
Так что там насчет Запада? «Это Америка! Здесь нет королей!» — кричит со сцены лидер американской группы Dropkick Murphys, выступающей против Трампа за Америку для рабочего класса и иммигрантов. «No kings!» — вторят люди со звездно-полосатыми флагами на антитрампистской демонстрации. «Мы французы, и мы рубили головы королям!» — напоминает толпа на шествии против усиления власти Макрона. Звучит кровожадно, но слышна республиканская гордость, повестка свободы, равенства и братства, которая, пусть и в менее радикальных формах, составляет во Франции костяк системы образования, общественной дискуссии и всей национальной жизни. О, как же хочется, чтоб наша общественная дискуссия и национальная жизнь строились вокруг наших собственных славных и гордых лозунгов «Мир народам! Власть советам! Фабрики рабочим!», а не всякой реанимированной имперской слизи.
«Мы гордимся нашей страной, ее людьми, ее солидарностью и разнообразием, ее культурным богатством и природным наследием», — выступает испанский премьер-левоцентрист Педро Санчес. Звучит как риторическая формальность, но в этот же момент множество испанцев участвуют во множестве инициатив солидарности, отстаивают разнообразие, природное наследие, культурное богатство и прочие правильные вещи. Кто-то это делает параллельно с государством, кто-то — при его поддержке, кто-то — вопреки. У всех своя программа гордости за общие усилия и достижения, которая резонирует или сталкивается с официальной.
Впрочем, в Европе на фоне десятилетий относительного благополучия растет и «постнациональная» повестка, все больше людей, не готовых гордиться своей страной как набором «культурных кодов», силовых и бюрократических механизмов в нарисованных на карте границах. Конечно, это признак прогресса. Но прогресс нелинеен — усиливается и новый национализм, а кроме того, есть мнение, что защищать национальные или европейские границы/ценности вскоре придется с оружием в руках. И значит, с глобалистским оптимизмом, увы, стоит быть осторожнее.
Это Запад. Но нам полезнее соотносить себя со странами более близкими России из-за своего промежуточного положения, сложного имперского или мультикультурного наследия, вроде Турции, Ирана, Мексики или Бразилии. В этих странах интеллигенция так же разрывается между желанием реализовываться в мировых центрах, привязанностью к родине с ее особым зловещим обаянием и тем, чтобы родина тоже стала одним из мировых центров, преодолев несправедливую глобальную иерархию и свой вечно догоняющий статус. Все это порождает самые разные формы привязанности и национальной гордости, прогрессивные и не очень.
Вообще, слово «гордость» часто сопровождает борьбу разных групп за свои права. И далеко не всегда это гордость за уже существующие достижения, тем более личные.