Пункт 1 ст.10 ГК РФ гласит, что не допускаются действия граждан и юридических лиц, осуществляемые исключительно с намерением причинить вред другому лицу, а также злоупотребление правом в иных формах. На прошлой неделе разразился скандал по поводу приговора, который вынесла судья Дзержинского районного суда Санкт-Петербурга Ольга Андреева. Обвиняемому, которому инкриминировалась ст.135 УК РФ, присудили условное осуждение. Конечно, на первый взгляд, это выглядит как нарушение морали, так как подобное преступление – mala in se, то есть преступление по своей природе (как убийство, инцест и др.). Но также бросилось в глаза чрезмерная активность СМИ. И самое главное – активизация власти. Во-первых, в лице омбудсмена по правам ребенка Санкт-Петербурга. (По существу, нелепая должность, ибо дети – это тоже люди, и должность омбудсмена по правам человека распространяется также и на детей. Иначе – для каждой возрастной и гендерной группы необходимо создавать по омбудсмену). Во-вторых, в лице сенатора от Петербурга в Совете Федерации Виктора Евтухова, который обратился с запросом к прокурору Петербурга Сергею Зайцеву с просьбой осуществить прокурорский контроль за соблюдением прав пострадавшей по этому делу. В-третьих, депутат Госдумы от фракции «Справедливая Россия» Антон Беляков направил обращения в Высшую квалификационную коллегию судей и правоохранительные органы с требованием проверить квалификацию и возможное наличие коррупционной составляющей в действиях судьи. Все это наводит на мысль о какой-то кампании. Попытаемся разобраться. Обвиняемый по данному делу проживал со своей родной бабушкой и племянницей, которая родилась, когда ему исполнилось 14 лет. Конечно, он помогал растить и воспитывать свою младшую родственницу. В 18 лет он ушел в армию и вернулся через два года. Вскоре умерла бабушка, которая не оставила завещания. В силу ст. 1142 ГК РФ наследниками первой очереди оказались внук и мать девочки. Девочке к этому моменту исполнилось 10 лет и она в доверительной беседе сожителю своей матери, психологу по профессии, поведала, что, когда ей было 4 и 6 лет, ее дядя до нее дотрагивался. Мать девочки в этом усмотрела факт развратных действий и обратилась с заявлением в прокуратуру. Формула обычно верифицируется перестановкой слагаемых. В нашем случае представим, что бабушка не умерла: возможно ли тогда инициирование возбуждения уголовного дела внучкой – матерью девочки, которая проживала также в одной квартире с бабушкой против сводного брата? Наверное, нет – во всяком случае, пока бабушка была жива, никаких заявлений в прокуратуру не поступало. Причина, как кажется, не в домогательствах родного дяди, который якобы приставал к четырехлетней племяннице, когда ему было 18 лет, а в споре за имущество умершей бабушки. Поэтому применение административного ресурса к судье в виде апелляции к ККС и к прокуратуре, на мой взгляд, неуместны, так как если приговором одна из сторон не довольна, она может его обжаловать в вышестоящей инстанции, то есть в кассации. Но напрашивается другой вопрос: почему, если подсудимый невиновен, его все равно осудили к 6 годам условно? Ответ кроется в несимметричных (читай: неравных) отношениях прокуратуры и суда, которые выражаются в том, что претендент на должность судьи (и при переназначении) проверяется не в последнюю очередь через прокурорские каналы в силу абз. 4 п.2 ст.19 ФЗ «Об органах судейского сообщества в РФ», где сказано, что ККС субъектов РФ организуют проверку достоверности биографических и иных сведений, представленных кандидатами на вакантные должности. Ведь, известно, что оправдательный приговор – это минус прокуратуре, и судьи, видя, что дело разваливается, вынуждены лавировать и принимать «соломоново» решение, и выносить приговоры так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Но это «соломоново решение» в виде условного осуждения вышло боком высокопрофессиональной судье, судебный стаж которой – с 1996 г., ибо прокуратура в ее приговоре вдруг усмотрела незаконное решение. Условное осуждение – мера уголовно-правового характера, не связанная с реальным лишением свободы, но все же наказание, является определенным видом навязанного судье компромисса между гособвинением и судом. В проигрыше остается лишь судьба человека, на котором будет висеть судимость за тяжкое преступление, и человеческие отношения. Это дело вскрыло факт не чрезмерной реализации дискреционных полномочий судьи, а факт перекоса и зависимости судьи от интересов прокуратуры, и вряд ли эту проблему способны разрешить омбудсмены по правам детей.
