Смог покинул вымотанную и уставшую Москву. Насовсем или это всего лишь передышка – пока неясно. Так или иначе, город навсегда запомнит эти дни. Какие только сценарии Апокалипсиса не придумывали люди! В трепетном ужасе описывали падения смертоносных метеоритов, глобальные потопы, оледенение Земли, ядерные войны сверхдержав, сдвиг материковых плит, удары цунами, извержения всех вулканов разом, атомные катастрофы, поражение рода людского новыми вирусами, нападения марсиан и прочая, и прочая, и прочая. Все сценарии сопровождались массовой гибелью людей в страшных муках, столпотворением, истерикой и глобальным воем и скрежетом зубовным. В Москве все произошло совершенно иначе… очень по-московски. Незаметно, постепенно, гарь стала усиливаться, видимость падать. Многие с восторгом восприняли изменения в новом облике города. Сеть заполонили тысячи фотографий из окон домов и машин. На улицах вдруг появилось новое племя: люди в марлевых и прочих повязках, в технологичных хай-тек респираторах и даже в армейских противогазах. Экзотическая туманная дымка будоражила фантазию людей. Пару дней царила атмосфера карнавала. Московский карнавал Смога. Все и вся фотографировались, писали, вздыхали и вдыхали, и покупали маски. И уже не было видно, что город покидают звери, птицы и послы иностранных государств, а вместо них на пустеющих улицах становилось все больше профессиональных алармистов и выживальщиков. В военной форме, в иностранных камуфляжах, с рюкзаками, увешанные какими-то своими хитрыми приборами, организованными группками они сновали по утренней Москве, и казалось, что в столицу вошла армия другого государства. Впрочем, никто бы этого не заметил, потому что вдруг вся эйфория от нового природного явления резко прошла. Люди стали болеть, задыхаться. Организм начал уставать бороться с дымом. Люди стали умирать. В росте смертности власти признаются лишь 9 августа, но город уже будет полон слухами о забитых моргах и крематориях, о нехватке «Скорых» машин, о сотнях умирающих одиноких стариков, оставшихся в своих квартирах, которые еще только предстоит откупоривать в будущем. Москва – вообще город слухов. Все это разносилось вместе с дымом и проникало в мозг каждого жителя, как бы он ни старался избежать контакта с информационным полем. И город опустел. И протрезвел. Исчезли все пьяные и пьющие с улиц, исчезли тонны мусора, или просто он перестал быть виден в дыму. Бесконечные московские стройки стали казаться руинами, Москва скрыла верхушки своих высотных зданий в смоге и превратилась то ли в деревню, то ли в руины Помпеи. Стало тихо. Жара не спала, поэтому одинокие люди продолжали купаться в московских фонтанах. Но молча. Без визга и воплей. Без смеха. Люди окунались в фонтаны, погружались в воду лицом вниз и медленно плыли по кругу. Это выглядело более чем странно, как будто люди от невыносимости смога превращались в рыб и искали кислород в воде. В полной тишине. Были слышны лишь всплески, когда человеко-рыбы гребли. По лавочкам же вокруг фонтанов лежали бомжи, закутавши лица в свои лохмотья. Лежали безвольно, молча. Не спасались никак. Не было ясно: мертвы они, или это коконы, из которых через несколько дней вылупятся непонятные чудовищные или прекрасные бабочки. Город становился фантасмагорией. Впрочем, он не вымер совсем. Иногда по улицам проходили люди, которые нацепляли на себя катафоты. Привязывали к спине и вешали на грудь, чтобы машины их не сбили в дыму. И вдруг стало заметно, что большинство из редких людей, гуляющих или находящихся на улицах города, – девушки. Им было страшно. Они боялись оставаться одни во мгле и неосознанно искали поддержки, искали людей, искали себе подобных. Им не хотелось задыхаться в одиночку в своей квартире или комнате, как это делали миллионы людей в Москве. Московский Апокалипсис оказался простым в своем механизме до безобразия. Вместо общего массового панического Армагеддона каждому дан шанс помереть в одиночестве и тишине в своей келье. Один на один с собой, без посторонних глаз. Когда зеркала не отражают тебя в дыму. Когда нет смысла куда-то идти, бежать, каяться. Каждый задыхается сам по себе, никто не может поделиться кислородом, люди всегда умирают, в итоге, в одиночестве. Бог – большой шутник. В Москве наступил момент истины, и люди остались наедине со Всевышним. Скорее всего, каждый сохранит в себе все, что передумал за эти дни, все, что вынужденно понял. Оказалось, что в дыму все видится гораздо яснее, чем в суетливых буднях. Хотя в свойственной Москве манере кто-то просто заперся дома и смотрел неделю напролет классику мирового кино на DVD или качал сотни фильмов и музыкальных альбомов из интернета. Такие люди получили большую дозу высокой культуры, инъекцию превосходства и будут долго еще им щеголять в своих компаниях. В воскресенье, когда чада стало меньше где-то на треть, устав от уродливых урбанистических пейзажей во мгле и одуряющего сидения в своей квартире, я отправился в Царицыно. На улице были заметны ошалевшие от просвета в чаде мужики с бутылками водки. Причем не бомжи и синяки, а вполне такие обычные местные жители. По одиночке, припрыгивая. Воспользовались они, видать, передышкой, чтобы пополнить запасы и навести баланс и гармонию между туманом снаружи и туманом внутри мозга и души. В парке не было никого. Человек 10 на весь огромный комплекс. Из дыма выступают совсем другие контуры: контуры истории, былого величия людей и загадочности необъятного мира. Красиво, спокойно, тихо. И главное, конечно, что безлюдно. Зарос бурьяном даже ипподром у входа в парк, отменили концерты в Атриуме из-за дыма, заснул будущий полицейский у ворот, отпив из баклажки с надписью «Для тушения». Осыпавшиеся яблоки никто не трогает. Ева не видит Адама. Мир чист и целомудрен. Я парк хорошо знаю с конца 80-х, то есть знаю его до нынешнего новодельного и уже осыпающегося глянцево-гламурного ужаса. Московский тихий Апокалипсис вернул память, спрятал сегодняшнее, и вдруг в парке в смоге вырос другой парк Царицыно. Те времена, когда еще черные копари копали курганы вятичей, находили сокровища, мечи и арабские монеты, на останках дворцов разводили кур, борзые альпинисты крошили ботинками стены архитектурных памятников, во дворце казнили друг друга банды подростков, вешались самоубийцы, в пруду искали сброшенный большевиками в воду памятник Борису Годунову, в лесу устраивали смеха ради облаву за деньги на людей, закапывали схроны с оружием, откидывались в мир иной наркоманы от передозировки, по тропам бродили призраки, в церкви оставались механизмы от работавшей в ней при Союзе трансформаторной станции, а в земле беспризорники рыли себе землянки и находили банки с заспиртованными рыбами – наследие музея 30-х годов, в то время как спрятанная в лесах на другом берегу больница пользовались дурной славой проведения зверских опытов над человеком. И над всем этим в эфире витали звуки хохота безумного Баженова, звуки мельницы татарки Ирины Годуновой, гомон трактира, тира и ночлежки, что были здесь раньше… Эти времена ушли. Старая Москва и несколько нелепых прохожих шли рука об руку в смоге как древние старики, которым удалось устроить свою жизнь и которые степенно обходят свои прожитые времена и владения, как и подобает в преклонном возрасте. Московский Апокалипсис – это воскрешение прошлого. После прогулок по парку в тот день захотелось есть. Я зашел в кафе в районе и опешил. Кафе забито до отказа людьми. Очень много людей и все с той же чертинкой в глазах. Видно, что отрываются. Видимо, им наскучило умирать в одиночку в квартирах, и вот они все рванули в кабаки, на огонек, на музыку. Я видел такие взгляды. Обычно так нервно в предвкушении азартно мельтешат после выхода из переделки. Успеть отхватить радости жизни, дорваться, а там – гори оно все синим пламенем. Этакий пир во время чумы. Не в плане транжирства и богатства, а в плане воли эмоциям. И народ, я скажу вам, отжигает в эти часы, пока над городом снова сгущается чад и заносится карающая десница Божья, пока Гидрометцентр обещает дожди и грозы...