«Никакого Сталина как злодея и тирана не было»

Публицист, киновед, историк кино Александр Шпагин прочитал в Сахаровском центре лекцию «Сталинская эпоха как культурный миф». В день шестидесятилетия со смерти вождя Slon публикует сокращенную версию этой лекции.

У нас есть очень странное, иллюзорное представление о том, что происходило до нашего рождения. Эта иллюзия воспоминания рождена в нас кинематографом. Когда-то мы что-то видели. Воспоминания о реальности и то не всегда бывают адекватными, а уж воспоминания о виденных фильмах – это нечто еще более сложное.

В наше время мы наблюдаем явный подъем интереса кинематографа к истории 30–50-х годов – к эпохе сталинизма. Подходы кинематографистов к этому времени чрезвычайно многообразны. Для кого-то это время живописное, в котором можно расположить авантюрное приключение, для кого-то это время, где удобно изобразить психологическую драму, для кого-то что-то еще. Каким образом культура перерабатывала историческую память и как народ, имевший представления о реальных событиях, анализировал эту память во взаимодействии с культурой?

Эпоха тотально отказалась от бога

Современное кино и искусство в большинстве своем до сих пор не определилось в своем отношении к сталинизму. Дмитрий Быков в романе «Оправдание», который появился в конце 90-х, пытался понять, в чем конкретно была причина страшного терроризма 1937 года. Он выдвинул концепцию, что это был отбор перед грядущей войной тех людей, которые могут выдержать пытки, – соответственно их потом можно будет отправлять на различные задания, готовить из них диверсантов и т.д. Когда главный герой романа, упоенный этой идеей, видит, что вся его концепция абсолютно бредовая, он попадает в трясину, в которой и гибнет, потому что понять причину этой «прорвы» невозможно.

Но Сталин ничего просто так не делал. Есть две книги, которые мне помогли это осознать. «Мой отец – Лаврентий Берия» Серго Берии, в которой он, ничуть не обеляя отца, пытается разобраться в сознании людей того времени. И вторая книга – многотомник «История России в архивах и документах». Там ты видишь подлинные вещи и, уже исходя из них, можешь выстраивать свои концепции.

Когда-то я написал большую статью «Религия войны», где высказал мысль, что все, кто сидел в лагерях, сидели за дело. Они вовсе не были невинными жертвами. Потому что как только Вера Засулич, которая покушалась на генерала Трепова, была чуть ли не на руках вынесена из зала суда просвещенным обществом, этому обществу был выдан карт-бланш на совершение зла. Просвещенные граждане посчитали тогда, что за иные убеждения можно и нужно убивать. Единственное, чего не понимали эти люди: если у тебя в голове подобные убеждения, рано или поздно придут за тобой.

Те годы были правильно названы Радзинским «временем пустого неба» – это было время, когда эпоха тотально отказалась от бога. Естественно, если эпоха полностью отказывается от бога, то открывается дорога дьяволу. И по большому счету никакого Сталина как злодея и тирана не было. Если бы на его месте был кто-то другой, было бы абсолютно то же самое.

Более того, наверное, в тех условиях это была единственно возможная форма управления. В противном случае у нас была бы Великая французская революция с бесконечными жертвами и хаосом. Рано или поздно кто-нибудь нас в такой ситуации наверняка бы завоевал. Это, может быть, было бы очень хорошо, но никто тогда этого не хотел. Поэтому, чтобы выстроить определенный миропорядок, нужно было постоянно приносить жертвы этому Молоху.

Партия права, Сталин ошибся

Начинается атисталинистская история в кинематографе еще до ХХ съезда. Начал ее Александр Корнейчук – сталинский драматург. Пьеса «Крылья» была, конечно, очень смелая, но ее совершенно никто не заметил. Там есть сцена, где герои в течение минут сорока сидят и славословят партию, понимают, что действительно были нарушения в виде культа личности, выдают публицистические статьи (которых, кстати говоря, еще не было). Корнейчук был первым, кто сделал такой ход конем. Фильм заканчивается благополучно: крылья у героев снова выросли, и они полетели по чистому небу. Хотя до «Чистого неба» – первого официального антисталинистского фильма – еще целых пять лет, до ХХ съезда – год. Может быть, именно потому, что общество было еще совершенно не готово к такому произведению искусства (а может, потому, что традиция фильмов-спектаклей тогда уже отмирала и они ассоциировались с устаревшим мышлением), но «Крылья» так и не стали покаянием.

А стало покаянием «Чистое небо», которое заложило тот дискурс подхода к сталинизму, который будет определять самые передовые течения в советском кино на протяжении нескольких лет. Основа этой линии совершенно четкая: партия права, Сталин ошибся. В «Чистом небе» Чухрая много намешано. В первом официальном произведении всегда есть энергетика прорыва, когда хочется сказать все и обо всем. И оно, как торпеда, врывается в пустое, может, еще не совсем готовое, но уже ждущее такого произведения общество и облепляется всеми возможными смыслами.

В фильме есть странная сцена. Молодой Табаков, уже популярный в 60-е годы артист, будучи положительным героем, говорит Урбанскому: «Что такое твоя партия? Ты-то сам что из себя представляешь? Я на таких, как ты, ориентировался, когда пешком под стол ходил, на горшке сидел…» В ответ Урбанский начинает страшно на него смотреть, хватает его за грудки, собирается набить ему морду. Так вот, эта линия не просто исчезает из фильма, она исчезает из всего советского кино. Потому что Табаков играет типичного шестидесятника, который не знает ответов, но задает сакраментальные вопросы, которые разрушают весь фундамент советской власти.

Стукач – всегда мещанин

В 1965 году выйдет последний антисталинский фильм, а в следующем году уже не будет ничего. И это при том, что в 1966 году советское кино испытает нечеловеческий подъем. И будет три совершенно гениальных года, когда не будет практически плохих картин. Тогда даже плохие картины все равно будут хорошими. «Когда смотришь фильмы 60-х годов, ощущение такое, что из-за каждого угла сейчас выйдет бог». Потому что шестидесятники шли с открытым забралом к миру. И мир им подсказывал нечто большее, поэтому эти фильмы обладают таким запасом прочности.

Следует линия исключительно советского подхода к сталинизму. Все отрицательное, что видели шестидесятники в современном обществе, – это мещанство. Вот это самое мещанство, обывательщину, антиромантизм они и засовывают во зло 30-х годов, которое и держит в своих руках Сталин. Поэтому стукач – всегда мещанин (Ульянов в фильме «Тишина», Кенигсон в «Друзьях и годах») или конформист, который делает карьеру. Слово «карьерист» станет страшным ругательством в 70-е, потому что считалось, что делать карьеру при этой власти – значит, помогать этой власти существовать.

Были очень неплохие картины, достаточно тонкие, по-шестидесятнически реалистические, в которых была масса живых примет, открывалось пространство ретро, которого еще практически не было. В первую очередь оно проявится в достаточно антисталинском фильме «До свидания, мальчики», где эта эпоха оценена с ироническим прищуром, с отстранением. Но где в легкое лирическое ретропространство Калик вставляет титры «тот-то будет расстрелян в таком-то году», «этот-то погибнет тогда-то, при таких-то обстоятельствах». И вот тут возникает нечто большее.

Сталин как эдакий советский бог

К середине 70-х кинематограф обретает цветной экран и новые смыслы. Царит культура карнавала, мюзиклов и шутовства. Никакого антисталинизма в искусстве нет. Неожиданно Сталин появляется как положительная фигура, в первую очередь в документальных фильмах. В эпопее «Освобождение» мы впервые видим Сталина на экране после 1953 года. Но никакого неосталинизма не возникает, это просто невозможно. И власть поступает хитрее – она вводит Сталина как некую нейтральную фигуру, эдакого советского бога.

В конце 70-х годов власть решает сделать ход конем и выпускает откровенно просталинский фильм «Истоки». Он идет в центральных кинотеатрах, цветной, широкоформатный, со звездным составом. Действие картины разворачивается в 30-е годы; доказывается, что все репрессии были правильные, потому что были реальные враги и диверсанты, головотяпы, которые неправильно понимали советскую власть, и от них надо было очиститься. Сверху спускается команда картину хвалить. «Искусство кино», «Советский экран» принимаются вяло, из последних сил нахваливать фильм. При этом в обществе картина вызывает возмущение и неприятие. Фильм «Истоки» проваливается – больше таких открытых попыток реабилитировать Сталина советская власть не предпринимала.

Сталин и Гитлер – это одно и то же

Тень 1937 года возникает в фильме «Открытая книга» Виктора Титова, который проскочит на телевидение как беллетристический. Тогда еще фильмов ужасов не было, и дети говорили, что самый страшный фильм, который они видели, – это «Открытая книга». Вся советская власть с 20-х по 50-е годы показывается в стилистике триллера. Режиссер пускает в ход хоррор: гнетущая атмосфера, мрачная музыка, а как только кто-то из героев умирает, появляется странная красивая медсестра с жутким отталкивающим лицом – это смерть. Несмотря на тяжесть, фильм настолько же велик, как и другие картины того же Титова: «Жизнь Клима Самгина» и не менее замечательный, но уже с другой стороны, «Здравствуйте, я ваша тетя!».

Как своего рода дневник режиссера Огородникова появляется фильм, который сам он вообще не оценивал как художественное произведение: каша из снов и воспоминаний длительностью три часа, в которой герой-режиссер снимается в роли энкавэдэшника у другого режиссера, параллельно делает собственный фильм про сталинские несчастья и понимает, что Сталин и Гитлер – это одно и то же. Микс гротеска и реализма под названием «Бумажные глаза Пришвина». Критика его очень ругала, Огородников всячески отгораживался, говоря, что это вообще не фильм.

Потом окажется, что это не то что лучший фильм Огородникова, а чуть ли не самый точный фильм, который показывал состояние осознания сталинского времени в тот период. Одной из подобных же картин была «Асса» Соловьева. «Бумажные глаза Пришвина» не стали великим фильмом, но они создали новую матрицу понимания времени, потому что только через тотальное высвобождение всех-всех смыслов можно было открыть что-то новое.

http://www.youtube.com/embed/-d1OnEXRs74

Фигура вождя становится карикатурной

90-е – плохое время для кинематографа. Если в 60-х даже плохие фильмы были хорошими, то в 90-х даже хорошие – плохими. Шестидесятники были пленниками своего открытия мира – девяностодесятники оказались пленниками неизжитых мифов.

Около 10 лет ничего нового не возникает, а потом появляется первый сериал, посвященный тем временам, – «Штрафбат». Не успели отойти от успеха, как появляется вообще удивительная картина с отменными рейтингами – «В круге первом», где люди сидят и трут базары на протяжении 10 серий, а рядом идет «Золотой теленок» с Меньшиковым, который проваливается. Так началась волна ретросериалов. Может, это и неплохо, ведь таким образом людей заставляют хоть как-то приобщиться к истории. А как только появляются фигуры СМЕРШ и НКВД, возникает мысль, что не только фашисты, но и наши плохие. Правда, со временем это превратилось в Болливуд. Сталина уже переиграли все, включая Хазанова и Юрского. Кажется, скоро Петросян будет Сталина играть. Фигура вождя становится карикатурной. Теперь в картинах мы видим либо милого дедушку, каким его играет Юрский, либо монстра, что прекрасно удалось изобразить Суханову. Но лучший образ создал Игорь Кваша.

http://www.youtube.com/embed/hvzZ3O7RLRw

Лучшая картина, которая появилась о сталинизме в последнее десятилетие, – это «Дети Арбата». Это единственный кинопродукт, в котором возникла панорама жизни 30-х годов. Где отчетливо видно, что люди того времени не похожи на нас. В «Детях Арбата» два человека, которых играют Цыганов и Хаматова, пытаются найти друг друга только в любви. Они просто хотят соединиться, и вот это-то оказывается тотально невозможно. И в конце, когда им почти удается, они, конечно же, погибают. Потому что в такое время невозможно никакое лирическое самоосуществление человеческой души.

И, казалось бы, все хорошо – изображаются подлинные человеческие страдания, актеры прекрасно играют, сюжетные линии сложны, и все равно чего-то не хватает, серьезного осмысления по-прежнему не происходит. Видимо, потому, что далеко пока до той глубины Короля Лира, который, будучи сам виноват и став жертвой, пришел к пониманию, что в мире нет виноватых.