Зло – оно где-то там

Итак, что же говорят чиновники?

1. Рядом плохого нет

Рядом со мной нет ничего такого, что можно было бы назвать не то что коррупцией, но и каким-то отклонением от нормального ведения дел. Причем каждый, кто попал на госслужбу недавно, говорит примерно следующее: «Я когда пришел(а) на госслужбу, понял(а), что все чиновники хорошие, добрые люди. Если что непонятно, спроси, позвони, объясни правильно, и тебе обязательно помогут».
И вот это «рядом нет плохого» сквозит по всему разговору. Почему на это обращаешь внимание? Да потому, что складывается впечатление, будто срабатывает своеобразный регистр, который выделяет «свое» окружение в очень позитивных тонах. Особенно эта позитивность возрастает, когда речь заходит о коррупции. 

2. Все зло вовне

Как антипод первому – все зло вовне. Все, что может быть плохого (а это плохое постоянно воспроизводится, мы не спорим), оно где-то там. Где оно начинается – мы не знаем. Но оно за пределами моей личной досягаемости – по крайней мере телесно я его никак не касаюсь. И это вот «зло вовне» позиционируется как некоторая безусловная истина.
И тут ведь можно усомниться, а есть ли вообще это зло? То есть если я не вижу коррупции рядом, если я не могу к ней прикоснуться, значит, вполне может быть, что везде работают честные люди, выполняющие свои функции. Везде очень много работы, и вообще чиновник или госслужащий – это человек, который не принадлежит себе. Причем человек глубоко несчастный, потому что он вынужден оставаться на сверхурочную работу, выполнять кучу обязанностей и так далее.
Но нет: идея, что коррупция, безусловно, существует, не оспаривается. Коррупции не может не быть. Мало того, она тотальна. Это фигура очень странная, она возникает с модусом некой претензии к массмедиа: «А где же посадки? Ведь надо говорить о том, кого посадили, кому дали срок, какие идут разбирательства в судебных органах». То есть проблема коррупции – это проблема наших журналистов и властей, которые не умеют правильно оповестить общество и дать ход публичным разговорам о коррупции.
Очень примечательно, что у чиновников не возникает чувства некоторого дискомфорта от очевидной, казалось бы, логической несостыковки. Каким образом возможна тотальность коррупции, если локально, на моем пятачке, коррупции нет? Но этот вопрос не возникает. Он вне дискуссионного пространства. Он не может возникнуть, потому что способен подорвать основу собственной деятельности чиновника.

3. Успешный чиновник умеет решать проблемы

Третий пункт касается того, а кто же такой чиновник? И в чем его предназначение? Кто такой «успешный чиновник»? И вот здесь возникает довольно любопытная с точки зрения коррупционной тематики фигура речи: успешный чиновник – тот, кто умеет решать вопросы. Мы с вами, конечно, понимаем, что такое «решать вопросы». И здесь каждый из тех, кто поднимал эту тему, не скрывал, что решение вопросов – это всегда персонифицированные решения, направленные на конкретного человека, у которого есть проблемы. Причем имя человека не раскрывается и о его проблемах тоже не говорят. «Один человек к нам приходил, и мы решали его проблемы», – такова формула успешного продвижения по карьере.
С одной стороны, у нас воспроизводится логика работы госслужбы как идеальной бюрократии, как того органа, который должен выполнять определенный функционал, прописанный в законодательстве. А с другой стороны, возникает странная вещь, связанная с сервисным государством. Государство прежде всего оказывает услуги. Услуги оказываются конкретным лицам, и эти конкретные лица могут выделяться.
Появляется непонятность: с одной стороны, нужно выполнять свой функционал, точно следовать регламенту, но, с другой стороны, нужно укладываться в сроки и в некоторые финансовые, экономические ограничения. Вот эта вилка и создает почву для «успешных чиновников». Только те, кому удается вырваться за пределы регламентов и начать решать «реальные вопросы», могут как-то состояться на госслужбе и выйти на уровень начальников департамента и управления как минимум. 

Персонификация услуги – это общий тренд реформ в госслужбе, связанных с тем, что наше государство в первую очередь должно оказывать услуги населению, а уже во вторую очередь самому себе. Но при такой ситуации возникает вопрос: а кто является этой персоной? Если эта персона не регламентируется жестко, то почва «нам нужно помочь какому-то человеку» становится очень благодатной для различных коррупционных действий.

4. Проверить меня и соседа? Ох. Зачем?!

Четвертый пункт: здесь мы переходим к борьбе с коррупцией как к деятельности, предписанной государству. С чиновниками невозможно говорить о коррупции, не упоминая о некоторых регламентах борьбы с коррупцией. Государственные служащие воспринимают эти способы борьбы как процедуры, назначенные сверху для обязательного исполнения. Конечно, есть то, что может вызывать сомнения, – ставятся под сомнение процедуры, связанные с общепринятым сейчас декларированием своих доходов или с проверкой документов по антикоррупционной линии. Но поскольку это нужно делать – делается. Борьба против коррупции как назначенная процедура воспринимается чиновниками как изначально лишняя работа, необходимая лишь потому, что вертикаль власти требует ее исполнять. Чиновники не задумываются, зачем это надо.

5. А еще и отчетность, мало было дел…

Еще один важный пункт связан с отчетностью. То, что определяется в риторике СМИ как очередные достижения по улучшению прозрачности госслужбы, воспринимается чиновниками как односторонние потоки запросов по информационному обеспечению и подачи информационной отчетности. Ни у кого из чиновников не возникает желания проанализировать те данные, которые он подает наверх. Исходя из этого, картину можно обрисовать так: «Если именно у нас нет никакой коррупции, зачем нам вообще себя анализировать, зачем браться за работу с документами? Но поскольку перед нами поставили задачу по производству отчетности, мы должны ее производить». Эта тотальность проходит по всей вертикали власти – от ведущего или старшего специалиста до первого зама губернатора.