В рамках серии «Четыре четверти», организованной институтом «Стрелка», в конце июня прошла встреча «Социальный клей». В дискуссии приняли участие три эксперта: географ и социолог Алексей Титков, религиовед Ивар Максутов, социолог и демограф Ольга Исупова. Речь шла о том, что и насколько успешно скрепляет современное общество. Slon приводит самые яркие фрагменты беседы.

Алексей Титков, доцент кафедры теории политики и политического анализа факультета прикладной социологии Высшей школы экономики, географ и социолог

Я бы сразу хотел оговориться: сама дюркгеймовская метафора клея, заявленная в аннотации к нашей беседе, – не самая ходовая и распространенная в науке. Социология традиционно оперирует другими образами, например веревкой и жгутом. Вспомним относящийся к современной корпоративной культуре «веревочный курс», где людей связывают этими веревками и заставляют взаимодействовать. Это очень близкое социологам представление о коллективе, но оно требует уточнения, поскольку помимо внешнего выражения взаимозависимости людей – этой самой веревки – есть нечто внутреннее, заставляющее нас каким-то образом быть с остальными. Удачное определение этого ощущения я нашел в Facebook у, кажется, Кирилла Логова – «мыло», мешающее нам вести себя неправильно и несоциально.

Дюркгейм, живший на рубеже XIX и XX веков, задумался над тем, как это мыло или клей получаются; и как добыть новый клей, если старый (католическая церковь) пришел в негодность. Это вопрос происхождения солидарности и образования сообщества: ему всегда сопутствует некоторая внерациональная, художественная образность. Дюркгейм полагал, что проявлению солидарности способствует бурление, накал эмоций и страстей, образующихся, когда люди собираются вместе.

А теперь давайте обратимся к истории нашей страны. Переход от однопартийной системы к многопартийной прошел вполне безболезненно: граждане полагали, что рынок, разрушающий монополию одного производителя и продавца, все отрегулирует и в политической сфере. Но пресловутых скреп и национальной идеи с тех пор не возникло, да и праздники в России скорее стихийны и связаны исключительно со спортивными успехами.

Власть не умеет готовить это мыло, зато благодаря атмосфере праздника и эйфории солидарности нечто подобное стало получаться у так называемого белоленточного движения.


Это созвучно идеям британской социальной антропологии середины XX века в лице Виктора Тернера, Макса Глакмана и Мэри Дуглас. Они вывели, что именно регулярные праздники, или в русской гуманитарной традиции карнавализация, и позволяют нам переносить муторность социально структурированной жизни. Несколько более радикальна идея Рене Жирара: он утверждал, что социальный порядок в обществе подпитывается ритуальным обрядом насилия над жертвой, имеющим под собой некую историческую основу. Но в какой-то момент действие этого социального клея прекращается, и наступает то, что Жирар называл «жертвенным кризисом».

Ольга Исупова, научный сотрудник Центра демографических исследований, доцент кафедры демографии Института демографии Высшей школы экономики, социолог и демограф

Я буду говорить о семейной солидарности. Дюркгейм считал, что она связана с разделением труда между мужчиной и женщиной, осознающими потребность друг в друге. За сто лет многое изменилось, и сейчас в случае необходимости или просто при желании супруги могут совершенно спокойно меняться ролями, и семейное сотрудничество становится все более дискретным и ситуативным: этот социальный клей держится общество лишь в нескольких точках. Отсюда паника: современная семья в кризисе, она распадается.

Хотя на самом деле, возможно, сейчас разные виды солидарности сближаются и сливаются в один проект. Что я имею в виду? У людей осталась подсознательная память о советской сексуальной революции 1920-х, отсюда центробежное движение из семьи, рост числа разводов. Увеличивается число временных союзов, приходящих на смену прежним, распавшимся. Эти новые союзы создаются с постоянно увеличивающейся дистанцией между партнерами – да и сам современный брак все больше похож на какое-то партнерство. То же происходит и в отношениях между родителями и детьми: серьезные обязательства перед родственникам перестали быть общеобязательным нравственным законом.

Семья вообще становится все более похожей на временный проект и временный рабочий коллектив.

В отличие от Японии и Кореи, где вступают в брак и заводят детей довольно поздно, нам еще повезло: образ семьи пока не стал неприятным, и люди относятся к ней не как к долгу, но альтруистически, с причитающимся романтическим флером. С другой стороны, как я уже говорила, люди, вступая в ситуативные и проектные союзы, готовы в любой момент разойтись.

Ивар Максутов, председатель Московского религиоведческого общества, преподаватель Центра изучения религий РГГУ, главный редактор проекта «ПостНаука», религиовед

Интуитивно кажется, что религия – это естественный универсальный социальный клей, а религиозные сообщества, объединенные общими идеями и целями, очень сплоченные. Но реальные исследования и знакомство с историей религий показывают амбивалентный характер этого клеящего раствора. Тотальность религиозных идей и приводит к неизбежным конфликтам внутри групп и дальнейшему их разрушению.

Религиоведы довольно поздно обратились к несоциологическому способу измерения религиозности, пытаясь определить ее как состояние. В какой момент человек чувствует себя религиозным? Как религиозность меняется качественно? Соответственно, склеивает ли она его в конкретном поведении в конкретный момент с людьми, ведущими себя так же?
Есть два базовых религиозных мифа. Первый: наличие только трех мировых религий – христианства, буддизма, ислама. Однако религиозный мир расползается, и никаких фундаментальных, всеобщих идей больше нет: мусульмане взрывают и убивают друг друга, а средневековые христиане и прежде яростно, с побоями, спорили о божественной либо человеческой природе Христа. Второй миф: все религии говорят об одном и том же. Люди забывают, что прочтение этических принципов, частично представляющихся схожими, делает их диаметрально противоположными. Поэтому так наивны представления о том, что религии могут объединиться и вообще являться универсальным социальным клеем.

Религия как действительно скрепляющее явление работает разве что в пространстве меньшинств, например, этнических. Они крепко сплачиваются и комфортно себя ощущают, будучи обособленными от большинства. Другой формой сильного возможного клея можно назвать такое явление, как квазирелигия, – вера в наступление зомби-апокалипсиса, сверхспособности, экстрасенсов и тому подобное. Эти мифы и идеи очень живучи и вкупе с отходом от прежней модели «ортодокс – ересь» ставят под сомнение религию как понятие. В этой слабо изученной области перед религиоведами встает очень интересная проблема религии без институциализации, в каком-то смысле даже без религиозности.

Ведущий

Когда мы придумали эту дискуссию, для меня было очевидно, что сам дискурс социального клея, во-первых, прагматичный и, во-вторых, конструктивистский: социальный клей можно создать для решения определенных задач. Я хочу задать такой вопрос: те виды солидарности, о которых вы говорили, – возможно ли ими управлять и можно ли добиться толку с помощью этого управления?

Алексей Титков

Такие идеи были у того же Дюркгейма: он подозревал, что за общественным договором и разделением труда таится опасность для эмоциональной и чувственной моральной солидарности. Он предлагал укреплять ее профессионально и наращивать социальный клей внутри корпорации шахтеров или, допустим, летчиков. Но ни социологи, ни практикующие политтехнологи до сих пор не умеют достаточно хорошо этим процессом управлять.
Ольга Исупова

Я попробую ответить применительно к семье. Все исследования в области демографии показывают, что современные социально-политические попытки вернуть семью на какие-то рельсы, на которых она якобы была, ни к чему не ведут. Чуть-чуть увеличить рождаемость можно, только когда ты признаешь диверсификацию семейных форм, как во Франции и Скандинавии, в консервативных государствах же это не работает совсем.

Ивар Максутов

Думаю, единственный практический вывод, который можно сделать из свойств религиозного клея, заключается в том, что им не стоит злоупотреблять.


Чем сильнее ты пытаешься намазать этим клеем окружающее пространство, тем больше внутри него возникает внутреннего противоборства и конфликтов.

Ведущий

А в политическом смысле не так же происходит?

Алексей Титков

Тут есть одна сложная вещь: у социологов и политологов существует такое, на первый взгляд, парадоксальное понятие – объединение за счет борьбы с общей проблемой. Так было в России 1990-х, когда друг другу противостояли либералы и коммунисты, так происходит и сейчас, когда общество поляризуется и объединяется по поводу вопросов защиты чувств верующих или гомосексуальных браков. Обе группы сходны в том, что относятся к проблеме с личным чувством – ненависти или любви. 

Я бы хотел обратить ваше внимание на другое: договор последней четверти века между властью и обществом – государство не лезет в нашу личную жизнь, а мы не очень интересуемся, чем оно занимается, – деформируется на наших глазах.


Люди ощущают потребность в гражданской солидарности, в каких-то коллективных действиях.

Теперь насчет религии. Дюркгейм выделял в ней такие отличительные свойства: публичность, сакральность, отделенность от нашей повседневной жизни и некоторую экстатичность, превышение обычного, повседневного накала чувств. Советская эпоха с ее казенным безбожием вытеснила религию в приватное пространство, в результате чего больше двух третей граждан страны считают себя верующими, но по инерции не хотят этого выражать, не зная, что делать со своей религиозностью за пределами собственного дома.

Вопрос из зала

А являются ли социальные сети новым социальным клеем?

Ольга Исупова

Это социальный клей, от которого отрезано все, что тебе неприятно: ты можешь никогда не выходить в реал и общаться все время только в виртуале без кучи визуальных черт и каких-то несимпатичных аспектов коммуникации. Это новая культура, да, но она соединяет нас далеко не полностью. Однако иногда интернет-комъюнити, созданные по каким-то существенным для людей интересам или для решения общей проблемы, побуждают участников знакомиться друг с другом, и в реальной жизни они могут дружить годами и десятилетиями.