Западных ценностей не существует, а духовные скрепы – от обиды

В течение последних лет в российском обществе идея создания собственной идентичности, следования своему «особому пути», построенная на противопоставлении России европейским государствам и США, стала очень распространенной. О том, как возникают ценностные конфликты, в чем они на самом деле заключаются и как влияют на качество жизни граждан, рассказала Ирина Соболева, преподаватель кафедры теории политики и политического анализа факультета прикладной политологии Высшей школы экономики, на открытой лекции в культурном центре ЗИЛ. Slon приводит сокращенный вариант лекции.

Западные ценности – это некая идея, фантазия. Есть распространенный стереотип, что западные ценности – это демократия плюс права ЛГБТ. На самом деле «западных ценностей» нет, но этот концепт существует во всех странах, кроме собственно западных. Недавно я разговаривала с одной девушкой, лесбиянкой из Норвегии, рассказывала ей о некоторых особенностях поведения российских граждан, упоминая термин «западные ценности». Она долго пыталась понять, о чем я говорю, потому что не знала, что это такое. Я объяснила, что в российском дискурсе есть такое понятие и что ее ценности для россиян – западные.

Ценности могут быть индивидуальными и общекультурными, духовные скрепы и западные ценности относятся к категории общекультурных. Индивидуальные и групповые ценности предъявляют некие запросы к власти. Например, я хочу, чтобы власть в государстве была патерналистской, чтобы у меня не болела голова о том, на какие деньги жить в декретном отпуске, ведь я работала и платила налоги, значит, у меня должен быть гарантированный доход. Или же, напротив, я желаю все заработанные деньги оставлять себе, чтобы государство не вмешивалось в мои дела и просто обеспечивало инфраструктуру и безопасность. Запросы, которые определяют качество жизни населения, зависят от ценностей, принятых в обществе.

Больше национальных достижений – меньше нетерпимости к другим

В России существует публичный дискурс о том, как мы не любим Европу, но данные социологов подтверждают как раз обратное. Казалось бы, существует вечное противостояние России и США, но половина населения России относится к Америке позитивно. Дело даже не в США, а в той стране, которая испытывает какие-то чувства в отношении другого государства. Запрос на уникальность, желание отмежеваться от западных ценностей и показать, что мы особенные, обычно исходит сразу и от элиты, и от населения. Человек может по-разному любить родину и по-разному не любить другие страны. Одни любят родину в целом, другие – только русскую музыку, например. Если взглянуть на статистику, то окажется, что от характера любви к родине зависит и нелюбовь к прочим государствам. Люди, довольные конкретными достижениями родной страны, не выказывают нетерпимости к другим; те же, кто любит абстрактный образ родины, ее, нетерпимость, демонстрируют. Если человек любит Россию в целом и не может сформулировать, за что именно, ему с большой долей вероятности будет активно не нравиться чужая страна.

Чем выше уровень образования, тем меньше переживаний

Нелюбовь к Западу и, наоборот, преувеличенная любовь к духовным скрепам зависят от уровня образования. Чем он выше, тем меньше у человека проблем с ценностными разрывами, он куда менее остро переживает, что какая-то страна сильнее его родины, и концентрируется не на агрессии, а на осознании практических расхождений. Количество же образованных людей зависит от экономического благосостояния страны. Два человека, живущие в экономическом плане одинаково, с одинаковым перечнем внутренних и внешних угроз, могут сильно различаться в аспекте ценностей выживания и самовыражения. Процесс секуляризации происходит в тот момент, когда общество начинает отказываться от идеи бога, увеличивается количество тех, кто говорит, что в бога верит, но церковь посещает нерегулярно. В любой стране среди более образованных слоев населения влияние религии снижается, и возрастает роль самовыражения. Это универсальный тренд.

Однако наши духовные скрепы не связаны напрямую с экономическим положением человека. Особый путь России выражается в том, что здесь работает очень странная связка между гордостью за страну, ее статусом и субъективным благополучием человека. Если спросить человека, как он себя чувствует, счастлив ли, то он честно ответит, что несчастлив, потому что нет квартиры и работы. Если эти же вопросы задать в контексте разговора о любви к родине, ответы будут совершенно другими: опрашиваемый скажет, что у него все отлично и страну свою он любит.

А сколько стоит ваш телефон?

Есть пять ценностных критериев, по которым сравнивают население разных стран:

обладание властью или богатством; достижение; самостоятельность; конформность; отношение к традициям.

Особый путь как последний оплот достоинства

По статистике, проживающие на постсоветском пространстве так же недружелюбны к мигрантам, как и представители некоторых стран с традиционной исламской культурой. Существуют четыре мотива, заставляющие народ остро желать защитить свою идентичность.

1. Традиционные ценности. Из-за того, что в России модернизация проводилась сверху, очень форсированно, насильственно, люди не отказались от прежних ценностей – они были не готовы к этому. К слову, в советское время свершилась радикальная смена политического курса, а слома ценностей не было. Наивные материалисты полагали – если создать подходящие внешние условия, люди изменятся сами, но все оказалось гораздо сложнее. Внешние условия были созданы, но люди сжались, закостенели, им было неприятно, что их ломают, поэтому в России не преодолели то, что другие страны пережили довольно быстро: там модернизация происходила по запросу снизу, в России же не было запроса на демократию, как и на отказ от бога. Поэтому люди все еще живут с традиционными ценностями.
   
2. Антиглобализм. Неприязнь к США и к Европе очень распространена в странах третьего мира, потому что с приближением глобализации начинает распадаться национальный суверенитет. В массе регионов идет «утечка мозгов», и в этом тоже играет свою роль глобализация. Очень многие страны тяжело переживают экономическое и региональное неравенство: одни регионы развиваются за счет внешних связей, иностранных кадров, которые приезжают к ним и внедряют новые технологии, другие остаются на периферии. Чем сильнее это неравенство между регионами, тем больше агрессии и желания найти особый путь. Люди держатся за это как за последний оплот чувства национального достоинства.
   
3. Антиимпериализм. Часто звучит такой вопрос: если США ведут себя как империя, почему же нам нельзя? В политологии есть понятие «теория демократического мира», которое означает, что демократии воюют не друг с другом, а с автократиями. Также есть предположение, что демократия в мире существует только благодаря усилиям Европы и США, а в других странах ее никогда без вмешательства бы не возникло. На самом деле это не так, влияние извне становится статистически значимым только в том случае, когда внутри страны уже начался демократический процесс. Нельзя просто так прийти и сказать: «Привет, ребята, мы будем делать у вас демократию».
   
4. Биополитика. Термин ввел Мишель Фуко. У нас теперь нельзя курить в барах, нельзя пропагандировать гомосексуализм детям, а еще хотят законодательно запретить аборты, сделать их недоступными большинству женщин. С течением времени власть меняет техники управления населением. Например, паспорта, перепись населения связаны с тем, что над нами контроль осуществляется уже по факту того, что нас переписали. Но паспорт и желание препятствовать возможности делать аборт работают по одной и той же логике управления.

Политологам очень скучно жить, потому что в мире редко происходят события, не имеющие аналогов. То, что граждане переживают очень эмоционально, с болью или с радостью, политологи воспринимают спокойно, потому что для них случай не уникален, ведь все происходит по универсальным политологическим законам.