В СССР многое менялось в угоду режиму, в том числе и кино. Какие были правила показа исторических личностей в фильмах, каким образом определялось, кто будет «хорошим», а кто «плохим», и как советские реалии уничтожили историческую достоверность, рассказал на прошедшей в конце августа в «Читалке» лекции «Историческое кино: верю – не верю» историк и директор информационно-аналитических программ Фонда исторической перспективы Александр Музафаров. Сегодня Slon публикует в сокращении вторую часть лекции (первая часть).
Несмотря на бытующее мнение, в Советском Союзе все-таки снимались хорошие, достоверные фильмы, даже на такие щекотливые темы, как гражданская война. Например, вышедший в 1934 году культовый фильм «Чапаев». Если посмотреть его сейчас, с нашими знаниями о гражданской войне, видно, что фильм на редкость адекватно демонстрирует ее реалии. Во-первых, он был снят в то время, когда советское государство еще не стыдилось ни революции, ни последовавших за ней процессов. Революция не воспринималась как трагедия – только как триумф, и в фильме не уточняется, что красные хорошие, а белые – плохие. Зритель должен был это понимать, да и сама постановка вопроса показалась бы тогда крамольной. Это избавило режиссеров от необходимости показывать красных прекрасными, а белых ужасными. Да, образ белого несколько карикатурен, тем не менее никакой клеветы и гадости, как в поздних советских фильмах, нет. Только противостояние двух сил, причем не только военное, но и культурное.
Вспомните, как Чапаев говорит со своими сподвижниками: использует обращение на «ты», иллюстрирует речь простыми примерами. И на контрасте сцены в белом штабе: «господин поручик, извольте заметить», «господин полковник, а вам не кажется ли?» – подчеркнуто культурное общение. Там же нам показывают реалии гражданской войны, а в поздних картинах вы их никогда не увидите.
С чего начинается фильм? Красная армия благополучно бежит со своих позиций и натыкается на Чапаева, он разворачивает ее и ведет обратно. Дальше – больше: в разгар боя красные бойцы начинают митинговать: «Навоевались! Не хотим!» И вообще чапаевская дивизия выглядит бандой оборванцев, которая держится исключительно на авторитете командира, да и то потому, что он крутой мужик, у него есть револьвер, и он чуть что стреляет. Да, эти люди воюют за новую жизнь, но сами-то еще не стали апостолами коммунизма, они пока только будущая Красная армия. Поэтому, ворвавшись в деревню, начинают мародерствовать; нельзя сказать, что они как-то особенно храбры, – бегут от психической атаки белых.
Но сменилась эпоха. Начиная с 1934 года у нас принялись снимать фильмы не только о гражданской войне, но и о более раннем времени. И тогда появился жесткий советский шаблон исторического фильма о царской России, включающий несколько обязательных правил.
Правило первое: царь, если это не Петр I, всегда плохой человек. Он труслив, карикатурен, зол, мелочен, мстителен. Так выглядит Павел I в фильме «Суворов», так выглядит Александр I в «Ушакове», Николай I в блокбастере «Звезда пленительного счастья» – всюду показана гнусная сущность царского режима. Единственное исключение, как было сказано выше, – Петр I.
Правило второе: главный герой должен прислушиваться к человеку из народа. Вспомните фильм «Александр Невский». Вся тактика великого полководца строится на подслушанном похабном анекдоте, который рассказал на привале старичок. Человек из народа – персонаж обязательный. Причем он обладает всеми возможными добродетелями: храбр, не предает, все выносит, и, главное, в конце фильма он должен остаться несправедливо обиженным, чтобы никто не думал, что при царском режиме можно было преуспеть.
Правило третье и центральное: нужно правильно показывать персон, включенных в список достойных людей прошлого, – Суворова, Кутузова и прочих положительных героев. Во-первых, обязательно показывалось, что их прессует начальство, особенно царь-батюшка. Во-вторых, конечно, такой человек дружит с народом, рядом с ним всегда есть кто-то, кто направляет и подсказывает. В-третьих, герой должен постоянно осознавать несправедливость порядка, но не находить возможности его изменить.
Практически все советские фильмы о людях императорской России снимались по таким лекалам. Впрочем, есть и хорошие примеры. Один из очень неплохих фильмов, вышедший в 1947-м, фильм «Крейсер “Варяг”». Чем он интересен? Во-первых, главные герои фильма – офицеры, основной акцент на них, нет ни одного важного персонажа рангом ниже. Во-вторых, почти отсутствует злое начальство. Руднев, конечно, рассуждает, что из-за приказа наместника Его Величества они застряли в корейском порту, но это не более чем ворчание. В-третьих, не показано социального противоречия. Есть даже сцена единения, когда офицер пишет под диктовку матросов письма домой, а потом подхватывает народную песню. Это очень редкий в кино случай довольно историчного отображения реалий.
Крестьяне играют дворян, не зная их языка
Но в более позднее время в советском кино возникла глобальная проблема, которую было крайне сложно решить, да и решить-то особенно не пытались. Дело в том, что вплоть до 1940-х годов в кино играли люди, которые достаточно хорошо знали либо сами, либо через воспитателей общество старой России, знали, как вели себя представители разных сословий, и могли воспроизвести это в роли. Потом ситуация изменилась.
Советское общество в значительной степени отличалось от российского своей гомогенностью и отсутствием традиционных социальных групп. В Европе и США существовала аналогичная проблема, так как общество трансформировалось, с иной степенью остроты: не было разрыва культурной традиции, оставались представители дворянства, аристократии, их стиль поведения можно было наблюдать.
В советском кино, особенно начиная с 1960-х годов, наметилось слабое место: только персонажи появлялись на экране, сразу же было очевидно, что они не могут изобразить не просто конкретное историческое лицо, но и среду вообще. Дело было даже не в тексте, который писал сценарист, а в стиле, манере, в том, что дается воспитанием. Постепенно в этой части кинематограф деградировал, причем и зритель уже не мог заметить фальшь.
Усугублялось дело еще и тем, что в советской исторической науке традиционно слаба бытовая история, история повседневности. Чтобы не быть голословным: книг по истории русского военного костюма в период с 1960 по 1985 год издано две штуки, и довольно примитивные, одна из них вообще детская. Даже воспроизвести, как одевались люди, а уж тем более их поведение, стиль общения было крайне сложно. Какие-то образцы можно было взять в литературе, но писатель говорит с современниками, а потому не описывает детали, которые и так легко домыслить.
И со временем становилось только хуже, видно это было во всем: в экранизациях, в опереттах. Например, «Летучая мышь»: глядя на главную героиню, понимаешь, что актриса может играть роль главного бухгалтера, но никак не жену венского банкира. А в поздних советских фильмах на такие глупости просто перестали обращать внимание.
О бедной истории замолвите слово
В качестве примера ужасной и абсолютной недостоверности, жертвы советской реальности, хочу привести кино «О бедном гусаре замолвите слово». Фильм снят в 1980 году режиссером Эльдаром Рязановым по сценарию Григория Горина. Действие происходит в России в первой половине XIX века. Там есть фраза о том, что прошло тридцать лет после окончания Отечественной войны, так что мы можем предположить 1842–1844 годы, но точного времени не озвучено.
На мой взгляд, этот фильм – один из самых страшных примеров того, как можно насиловать историю в кино и при этом остаться безнаказанным. |
Я даже не буду рассматривать, как персонажи одеты (в пародии на гусарский мундир), попробуем разобрать сюжет.
В одном из гусарских полков Российской империи доносчик обнаружил заговор: пять офицеров собирались, что-то недозволенное читали, пили и что-то не то говорили. В эпоху Николая I к доносам, особенно о заговорах, относились серьезно. И вот появляется некий чиновник, который должен заговор расследовать, и он придумывает страшно любимую советской литературой провокацию: давайте мы заставим этих офицеров расстрелять бунтовщика, и тогда увидим. Если откажутся, подадут в отставку – можно преследовать. Всего этого не могло быть в принципе!
Начнем с того, что в России в первой половине XIX века вообще не существовало смертной казни! После пяти казненных декабристов ни одного человека не приговаривали. Нет, были военно-полевые суды во время подавления Польского восстания, но это – в условиях боевых действий, в охваченной мятежом стране.
Во-вторых, приговоры о смертной казни утверждал лично император. Сфальсифицировать его согласие – преступление похлеще болтовни за бутылкой водки!
В-третьих, Российская империя была правовым бюрократическим государством. И такое «а давайте-ка этого человека расстреляем» просто было нереально. И вот на таком построен весь сюжет. Я не говорю уже, что если бы кто-то назначил для расстрела офицеров, любые пять, даже самые преданные государю, подали бы в отставку: они офицеры, а не палачи. В императорской России были очень четкие понятия о том, что должен и чего не должен делать офицер. Поэтому сценарий провокации очень странный. Разве что замысел крылся в обратном: если не подадут в отставку, то как-то подозрительно!
Авторы, кроме того, умудрились напихать в сюжет множество исторических ошибок, которые фильм добивают. Обратимся к главному герою, графу Мерзляеву. В начале нам сообщают, что он имеет чин действительного тайного советника. Это, согласно табели о рангах, чин второго класса, его получал не всякий министр. Действительный тайный советник никак не мог заниматься провокацией в каком-то уездном городке: мало того, что у него слишком важная должность, так еще и на всю империю таких людей было трое-четверо, их прекрасно знали в лицо! При этом сама должность его, чиновник для особых поручений императорского дворца, – мелкий пост порученца при министре. Но при каком министерстве? Если действительно при «императорском дворце» – это, вообще-то, высокопоставленный завхоз.
Еще один потрясающий ляп: Мерзляев ходит только в штатском. И опустим, что не по моде того времени. Но почему в штатском? Видимо, опять советский стереотип – для конспирации, как у сотрудников спецслужб. Но вот только в описанную эпоху это дало бы прямо противоположный эффект. |
Тогда мундир носили все: студенты, гимназисты, чиновники. Николай I писал: «Вы могли бы сказать Пушкину, что неприлично ему одному быть во фраке, когда мы все были в мундирах, и что он мог бы завести себе по крайней мере дворянский мундир; впоследствии, в подобном случае пусть так и сделает».
Понимаете, Пушкин – поэт, человек искусства, он мог себе позволить выделяться, это целью и было. Но секретный чиновник в сюртуке? Он бы стал объектом самого пристального внимания: что за барин такой?
Потом нам показывают офицерское собрание, висят знамена, трофейные, так как иначе под ними стоял бы часовой, но вроде русские, пехотные. Очевидно, офицеры разгромили пару своих же полков и оттуда добыли знамена. |
Порядки в полку просто ужасные! Приходят на офицерское собрание в одной рубахе, когда обращается полковник – не только не встают, но вообще ноль внимания: продолжают пить и играть в карты. К слову, сама игра в карты была запрещена уставом, и за нее преследовали.
Дальше мы видим сцену казни, невероятной, невозможной сцены казни, на которую нет судебного разрешения. Проходит она в диком поле, расстреливаемого поставили у стога. Но, простите, это не полигон НКВД 1930-х годов! Авторы забыли даже картинку из учебника про казнь петрашевцев. Если уж кого-то и казнили, это был публичный акт, чтобы другим неповадно. А расстреливать из пистолетов – это уже вообще за гранью. Средняя дальность пальбы примерно 5–6 шагов, это оружие ближнего боя. Попасть с их расстояния было нереально. Правда, они при саблях, видимо, чтобы добить.
Этот фильм – фантастика, не имеющая ничего общего с исторической действительностью, но, к сожалению, такое насилие над историей приводит к формированию образа. Люди-то думают, что такое действительно было: расстрелять человека просто так, офицеры боялись выйти в отставку и тому подобное. Яркий пример того, что выходило, когда люди очень слабо представляли себе историю собственного отечества, эдакая мрачная фантастика.
Киноклевета
Сама канва романа, за исключением революционных перегибов, ничего, но пакостно здесь то, что Пикуль специально вводит в роман нескольких офицеров с почти подлинными именами, делая из героев гадов, что прекрасно показано в фильме. |
В принципе, сама канва романа, за исключением революционных перегибов, ничего, но пакостно здесь то, что Пикуль специально вводит в роман нескольких офицеров с почти подлинными именами, делая из героев гадов, что прекрасно показано в фильме. Например, персонаж Караченцова, генерал фон Кнюпфер. По мнению советской стороны, он сдал батарею немцам. По немецким данным, выгнал парламентеров, даже обещал их повесить и держался до конца в обороне батареи. В фильме же он гад, предатель, убежал к немцам и сдал им все планы – взяли и оклеветали человека.
Капитан первого ранга фон Ден – предатель и трус, предлагает поднять белый флаг при виде немцев, а когда ему не дают этого сделать – стреляется. В реальности фон Ден успешно командовал кораблями русского флота во время Первой мировой – крейсером «Варяг», получил золотое георгиевское оружие, несколько боевых орденов за храбрость, умер в эмиграции. И так со всеми остальными неугодными героями!
Конечно, можно создавать вымышленный персонажей, но Пикуль создал людей с подлинными фамилиями и оклеветал, что хорошо показали на экране.
Этот момент очень характерен для советского отношения к русским офицерам рубежа веков, он проявляется во многих фильмах, книгах, причем с четкой закономерностью – исходя из дальнейшей судьбы офицера. Если офицер погиб до революции – он может быть хорошим человеком, слугой отечества и другом солдат, если потом пошел в Красную армию – ну, это вообще великолепный человек, а вот если к белым – то все: мерзавец, трус, негодяй и обязательно шпион.
И, к сожалению, такой принцип недостоверного изображения персонажей и даже клеветы на них остался частично и в современном кинематографе, хотя, казалось бы, советская цензура ушла в прошлое, и появилось множество работ по бытовой истории. Но до сих пор многие режиссеры снимают по принципу «я так вижу».
