Его отъезд был как побег, или не был? Разгром, или только показалось? Не успела разрешиться одна дипломатическая загадка – с шалью, как вот вторая: Путин уехал с саммита G20, не дождавшись ни совместного документа, ни общего завтрака, а это по-нашему, по-простому, – обед.
Преждевременно прерванный визит – это нормально или нет? В зависимости от медицинских показаний. Нормально, когда об этом известно заранее. Нормально, если стране вдруг стало нехорошо: премьер Кэмерон в мае 2013 года прервал визит во Францию, когда исламисты убили на лондонской улице двух английских солдат. Обама сократил визит в Ирландию, когда испугался, что пепел исландского вулкана не пустит его домой, да и вообще летать в тучах пепла небезопасно. С другой стороны, в 1999 году президент Клинтон собирался в Афины на три дня, но греки так перевернули и разгромили собственный город, что визит продолжался всего 19 часов, и осмотр Акрополя внезапно перенесли с середины дня на шесть утра. Внеплановый рассвет на Акрополе — это уже побег.
И в нашем случае, когда пресс-служба сначала опровергает досрочный отъезд, а Путин все-таки уехал, – это тоже больше похоже на бегство. Или на вызов: не смогли обеспечить мне уважение – не нужен мне ваш саммит. А народ поддержит: не нужен нам их саммит, если они нас не уважают. Построим собственную космическую станцию, вырастим собственные апельсины, соберем свою большую двадцатку. Мы ведь и Олимпиаду однажды проводили для своих.
В третьем лице
В чем состояло австралийское неуважение? Конечно, не в демонстрациях нескольких сотен местных украинцев и левых, и не в заголовках газет. Появление американских первых лиц всегда сопровождается демонстрациями, и это признание силы. А необычно было то, что законы гостеприимства на таких собраниях предписывают хозяевам о гостях и гостям друг о друге отзываться хорошо. Правило было нарушено. Путин, хоть и присутствовал лично, находился в положении человека, о котором все время говорят за глаза в третьем лице.
Вроде вот он тут, с ними, общается, разговаривает, жмет руки, и тут же они на своих пресс-конференциях, в интервью, в ответах на вопросы: «мистер Путин должен понять», «Россия должна уяснить». Обама объявляет, что российская агрессия на Украине – «это угроза для всего мира, как показал сбитый MH-17»; Меркель – что собирается ввести новые санкции против граждан России; Кэмерон – что не доверяет Владимиру Путину. И все это при живом адресате, параллельно с личными с ним встречами.
И в том же духе – наглядно, когда все собирались вместе. Холодные взгляды мимо. Неулыбчивые лица. В многолюдном собрании – хоть класс на переменке, хоть день рождения – всегда образуются такие водоворотики, группки, человеческие молекулы. И вот на саммите видно, что водоворотики и молекулы образуются как бы без президента России. Западные лидеры сцеплялись между собой, Обама постоянно старался не выпускать из орбиты Си Цзиньпина и бразильянку Руссефф, а Владимир Путин или присоединялся к одному из этих кружков, или проплывал, как свободный радикал. Вредный для здоровья вашей кожи.
И если канадский премьер действительно сказал: «Так и быть, подам вам руку, но только чтобы сказать, уходите с Украины», как об этом сообщил его пресс-секретарь, фирменный путинский народный юмор оставлен далеко позади. Ведь его шутки обращены в пространство, а не в конкретного собеседника, а эта реплика была отправлена в живую мишень. Оскорбление отличается тем, что адресно и лично. Можно сказать «козлы» так, что никто не обидится, и можно обратиться «милостивый государь» так, что захочется дать сдачи.
Двойная цель русской дипломатии
Саммит G20 – это тот момент, когда Путин может почувствовать последствия донецких событий на себе лично – не на экономике, не на народе, а вот прямо на собственной персоне. Ведь не для того он возвращался в президенты, чтобы потом думать, поздороваются или нет. Он возвращался на роль влиятельного мирового лидера, который будет с остальными на равных решать вопросы (как еще вчера насчет Сирии), а не на положение Лукашенко, который, было время, думал, где бы дозаправить самолет, потому что отказывают в посадке.
Одни по этому поводу радуются: вот как прижали, так ему. Другие храбрятся: нам на них плевать. Но и те и другие счастливы не до конца. Те, кто храбрятся, одновременно ловят каждый намек на то, что отношения с миром нормальные: вот ведь поговорили, выступил, пожал руку, никто не отказался. Те, кто рады холодному приему, все-таки разочарованы: прижали, но ведь приняли же, поехали, сфотографировался, подержал коалу. А зачем вообще приняли? Ведь не должны были. Еще в сентябре всерьез обсуждалось, как Путина в Австралию не звать. Вот и не звали бы.
Как можно сформулировать задачу российской дипломатии наших дней? Показать Западу, что Россия не изолированна, что вот какая она есть – с Крымом и Донбассом – она не одна. А остальной мир и собственное население успокоить: с Западом у нас нормальные, рабочие отношения. Да, есть разногласия. Да, взгляды не во всем совпадают. Но вот ведь саммит, встречи, разговоры, рукопожатия, мишка-коала.
Вообще, генеральная цель российской внешней политики – всех успокоить и вернуться куда-нибудь в прошлую осень. Да, мы всех сильно напугали, подтвердили худшие опасения зарубежных параноиков. Но это вы нас довели. Не надо нас бояться. Если кто вспомнил старые страхи, что Россия последние 25 лет не настоящая, а настоящая – это которая с песней на танке с красной звездой идет сначала на Украину, потом к нам, – так не бойтесь. Крым – исключительный случай, Донбасс – это вообще не мы, Украина – особая статья. А в остальном — все по-старому.
На худой конец – вернуться в весну, во времена до «Боинга» и Донбасса. Когда Крым уже был взят и последствия уже были, но всерьез никто враждовать не хотел. И встреча в Нормандии прошла так, будто обе стороны действительно решили забыть про Крым: пусть останется, если это излечит у России комплексы проигравшей стороны. Но началась Новороссия, случился «Боинг», и на чем успокоится русская душа, перестало быть понятно. Новая Ялта сорвалась.
Поэтому у нас внутри информационная шизофрения. Первые полдня рассказывают о враждебном Западе и про то, как молодой поднявшийся БРИКС будет успешно его оставлять позади, а вторую половину – о том, как Путин успешно общался с западными лидерами. Какими он хорошими словами о них отзывался, как он их поблагодарил за «благоприятную атмосферу, доброжелательную и деловую». Обсудил с Кэмероном. А с Обамой – как тепло они там в Пекине целых минут пять, или даже семь, говорили. И не прошло и трех дней, а вот уже с ним в Австралии поздоровались и опять в коридоре пообщались.
Герой класса
Первая из этих задач – доказать, что Россия не одна, – очень даже решаемая. Встреча глав БРИКС прямо там, на саммите «двадцатки», – красивый жест. Вы, богатые империалисты, там что-то такое думаете, а мы, поднимающийся новый мир, – мы вместе. Jamas sera vencido. Все это было бы убедительно, если бы экономика поднимающегося нового мира росла так, как в середине прошлого десятилетия.
В G20 никак невозможно бойкотировать Россию за то, за что многим бы хотелось. Кроме России, там есть такие либеральные демократии, как Китай и Саудовская Аравия. Страны с территориальными претензиями друг к другу (Китай, Япония, Корея), страны с незавершенными конфликтами (Индия, Индонезия, Турция), с нерешаемыми проблемами с преступностью и безопасностью (Мексика, Бразилия), почти официальным антиамериканизмом (Аргентина).
И главное, в «двадцатке» – в отличие от «семерки» – представлен Запад и не Запад. И весь тамошний не-Запад – очень гордый, без мечты о грамотном внешнем управлении: «объявим войну Евросоюзу и на другой день сдадимся». И конечно, этот не-Запад никакого Путина не пустить на «двадцатку» не даст, потому что примет это на свой счет: это не только их, но и наш саммит, и пусть белые и богатые не решают, кто хорош, а кто нет.
С точки зрения этого не-Запада Путин бросил вызов мировому гегемону и держится. И за это его там многие готовы уважать. Уважать и, вытолкнув его вперед нас, строить свои нормальные, выгодные отношения с Западом без всяких бросаний вызовами; наоборот, отталкиваясь от России как от противного: смотрите, мы не такие, как он. От этого вполне искреннего уважения к храбрецу жизнь редко становится лучше. Есть Кастро – абсолютный изгой на Западе, живая икона для нынешнего поколения латиноамериканских президентов: бросил вызов Америке и выстоял. Есть Мугабе, для африканских лидеров – это знамя, живой победитель белого колониализма. Школьник, противостоящий учителям, обычно герой класса. Но его академические перспективы, как правило, печальны.
Битва с горизонтом
Полной солидарности третьего мира с Путиным мешает еще и то, что Россия все-таки не совсем третий мир. Она большая европейская империя, которая когда-то делила нынешний третий мир с Британией или Японией, потом с США. Она не бывшая колония, она метрополия-изгой. И в Китае, и в Индии, и в Бразилии к ней вот это двойственное отношение.
Задача Запада – показать третьему миру, что Путин пока изолирован, что не все как всегда и что он вас не представляет. Отсюда сугубая дружелюбность Обамы по отношению к китайцам, индийцам и бразильцам. И жесты и слова на грани всех дипломатических приличий в отношении российской делегации.
У Путина своя цель: на двустороннем уровне с западными лидерами ему общаться сейчас трудно – не едут, не зовут, визит в Японию отменили. Поэтому надо использовать многосторонние встречи, чтобы поговорить, поделиться мыслями, пожаловаться на непонимание, выйти в люди. Напомнить, что он – не снежный человек с песьей головой, с клыков не капает, под ногтями кровь не запеклась, на ремне не висят скальпы врагов. А что тоже человек, современный лидер, пиджак, галстук, часы. Ботинки. Носки в тон.
Каждый в Брисбене решал поставленные задачи, делал свою работу. Но Путин вроде как недоделал, уехал раньше. На воскресенье была запланирована встреча западных лидеров на тему «как сдержать Россию на Украине»: опять пришлось бы ходить по коридорам, когда за дверьми о тебе говорят в третьем лице.
Австралийский премьер Эббот сказал, что Путин пытается «вернуть утраченную славу царизма и бывшего Советского Союза» и что он, на личной встрече, призвал его перестать этим заниматься. Эта фраза, с царизмом и СССР как примерами плохого поведения, нам кажется нестерпимо наивной, достойной премьера страны антиподов, которые ходят там у себя вниз головой. В самом деле, ведь Советский Союз и появился потому, что такие, как Эббот, были недовольны царизмом.
Но, как бывает со взглядом из большого далека, антипод уловил какую-то существенную черту. Нам самим сейчас все равно, что возрождать, царизм или коммунизм, империю или СССР, – не важно, лишь бы уважали – как тогда, в старину.
Мы променяли спокойное развитие не очень отсталой восточноевропейской страны с большими возможностями даже не на великие стройки, как сто лет назад, а на внешнее уважение: главное, чтобы нас уважали, как раньше, не важно, когда именно. Но в тот самый момент, как мы свернули с восточноевропейского пути куда-то за уважением, нас стали уважать меньше. И вот в результате и смотрят в сторону, и руки подают с оговорками, и обсуждают в третьем лице.
Если сформулировать сейчас нашу национальную идею, ради которой у нас готовы напрячься и потерпеть, это – внешнее уважение. Но оно ведет себя как горизонт. В тот момент, когда мы пошли за ним в поход, оно стало от нас отдаляться. Его стало меньше, а не больше. Может выясниться, что битву с горизонтом вообще невозможно выиграть. Раньше была тень отца Гамлета, потом призрак коммунизма, теперь призрак былого уважения бродит по России и требует жертв. Но, как часто бывает с призраками, они исчезают, и выясняется, что жертвы принесены требовательной пустоте.