Thomas Peter / Reuters
Сегодня все чаще можно увидеть, как в России мэтрами общественного мнения становятся ученые, которые, быть может, и не являются невежественными в прямом смысле этого слова, но тем не менее демонстративно отказываются принимать во внимание не только накопленные ранее знания и созданные концепции, но и – чем дальше, тем больше – очевидные факты. Со всех сторон на думающих россиян обрушиваются потоки не столько дезинформации (сейчас речь не о работе прокремлевских журналистов), сколько псевдонаучных измышлений, на которых затем основываются государственные стратегии и программы. При этом многие считают, что такое положение дел не более чем временное отступление от нормы и стоит лишь немного ослабить «руководящую роль партии», ситуация исправится. Я более пессимистичен и хотел бы пояснить почему.
В российской политической и социальной науке давно нарастает кризис, который сейчас приблизился к высшей точке. Предпосылкой для него было наше советское прошлое, на протяжении которого обществоведы согласовывали каждый свой шаг с «единственно правильной» марксистской теорией. Я, изучавший политическую экономию на «идеологическом» экономическом факультете МГУ, и сейчас убежден в том, что марксизм был – по состоянию на вторую половину XIX века – самой адекватной теорией истории и выдающейся по своему прогностическому потенциалу концепцией. В то же время к концу ХХ столетия он не мог объяснить большинство происходивших в мире процессов, не говоря о том, что его примитивная имплементация не могла обеспечить хозяйственных успехов в Советском Союзе. В результате почти все творческие марксисты начиная с 1960–1970-х годов ушли в относительно безопасные исследования в сфере методологии, которая позволяла заниматься интеллектуальными упражнениями в лоне официально признанной теории, избегая при этом «политически некорректных» выводов. На мой взгляд, именно с «методологического уклона», представленного самым широким спектром исследователей позднесоветского периода – от Георгия Щедровицкового до Александра Бузгалина и Андрея Колганова, – началась абсолютизация «чистого» (а я бы сказал – бесполезного) знания в ущерб основанной на анализе и трактовке реальных фактов и трендов социальной науке.
Затем пришли 1990-е годы. Сторонники марксизма в своем большинстве поспешили откреститься от «единственно верного» учения и переквалифицироваться из политэкономов в макроэкономисты, из историков партии – в социологов, а из исследователей научного коммунизма – в специалистов по политической науке. На этом фоне обнаружились две проблемы.
С одной стороны, практически никто не попытался соединить некие рациональные элементы советской общественной науки с теми западными теориями, которые могли бы выступить к ним естественным дополнением. Например, несколько модернизированный марксизм был вполне сопрягаем с теориями постиндустриального и информационного общества, но мы сразу рванулись в предельный либерализм, сами породив то нигилистическое отношение к собственным прежним идеям, под флагом пересмотра которого сейчас происходит интеллектуальный откат.
