Прямая трансляция ежегодной пресс-конференции Владимира Путина в салоне красоты во Владивостоке. Фото: Виталий Аньков / РИА Новости
Четыре года назад американский писатель Гари Штейнгарт поучаствовал в занятном эксперименте, организованном New York Times. Целую неделю практически безотрывно он смотрел российское государственное телевидение, подробно записывая свои мысли, ощущения и физиологогические реакции. «Я просыпаюсь опухшим. Движение затруднено, особенно в нижних конечностях» (день третий). «Собираюсь начать пить сразу после завтрака, не побрившись и не потрудившись одеться» (день шестой).
Увиденное всколыхнуло в Штейнгарте, ребенком эмигрировавшем с родителями из СССР, воспоминания далекого детства: «Времена меняются, режимы сменяются, и только телевидение по большей части остается тем же». Подверглось бы душевное здоровье Штейнгарта менее суровому испытанию, посмотри он Первый канал, Россия 24 или НТВ в цифровом, а не в аналоговом формате? Предполагать подобное – глупость. Но именно к такой постановке вопроса нас подталкивают действия государства.
