Александр Петриков специально для «Кашина»

⤢

В самом знаменитом из некрологов, написанных после убийства Пушкина, ключевое, конечно – «Не мог понять в сей миг кровавый, на что он руку поднимал». Сейчас кажется, что Лермонтову тогда удалось на двести лет вперед сформулировать главный закон российской несправедливости: скольких бед удалось бы избежать, если бы в каждом случае злодей понимал, кто именно перед ним стоит, и нет, здесь нет попытки сыграть на том, что все равны, но некоторые равнее (еще не хватало делать вид, будто журналисты чем-то лучше «обычных людей» – нет, конечно, не лучше, такие же), здесь самый рациональный расчет, уравнивающий Ивана Голунова не только с Пушкиным, но и, скажем, с Жанной Ким, на которую, как многие помнят, однажды пожаловалась Шакро Молодому Фатима Мисикова, и простая ссора закончилась арестами разных генералов, самого Шакро, самоубийствами и Бог знает чем еще – знала бы, наверное, подумала бы, прежде чем звонить Шакро.

Трудно сказать, так ли было двести лет назад, но разорванность нынешнего российского общества ошеломляет. Дело ведь не только в том, что какому-то журналисту полицейский подбросил по заказу наркотики, но и в том, что на всех звеньях той, вероятно, не самой короткой цепочки, которая участвовала в операции против Голунова, не нашлось никого, кто хотя бы поинтересовался, не станет ли преследование именно этого конкретного журналиста поводом для массовой солидарности и протестов. Это просто не пришло никому в голову, и та постфактумная суета организаторов атаки на Голунова – прежде всего медийная, – показывает, до какой степени эти люди не представляют, что творится у них за соседним забором. Сейчас, когда самым перспективным вариантом выхода из возникшей ситуации представляется поиск полицейского стрелочника в звании не выше полковника – пусть, что ли, кто-нибудь инструкцию напишет для будущих поколений, мол, работайте, конечно, братья, но на всякий случай – гуглите хотя бы, а еще лучше выясняйте – вдруг человек, которого вам заказали, окажется если не Пушкиным, то хотя бы Жанной Ким, и вам потом прятаться, сидеть или еще что-нибудь, так что лучше не связывайтесь, крайними сделают именно вас.

Иван Голунов из всех российских журналистов чуть ли не худшая кандидатура на тихую расправу в порядке беспредела. Лучший (хорошо-хорошо, пусть будет «один из» – но попробуйте назвать второго) пишущий расследователь, человек с самой бесспорной репутацией (расследователи у нас обычно кто? «В распоряжении редакции оказался документик»; вот Эдуард Петров из «Дежурной части», взявший у Голунова то самое интервью в ОВД – он ведь тоже расследователь, ага), которого даже враги никогда не подозревали в отработке заказов, автор, качество текстов которого всегда было невероятно высоким, настоящий мастер, и, что, видимо, тоже важно, человек, с которым через одно-два рукопожатия связана буквально вся журналистская Москва, и связана так, что его неприятности становятся всеобщей бедой, способной мобилизовать, как если бы это была война.

Солидарность по делу Голунова – вещь действительно беспрецедентная, и помимо самых очевидных вещей (все видели очередь на Петровку, все видели людей у суда), ну давайте и даже, у нас ведь такое любят, в военной риторике. Что такое мобилизация – это когда в существующую армию вдруг вливается море самых мирных людей, живших до сих пор своей мирной жизнью, да? Здесь то же самое: к тем людям, которые, в общем, всегда живут в ощущении творящейся вокруг несправедливости и противостоят ей как минимум своими текстами, вдруг добавились самые неожиданные фигуры. Трое самых осторожных главредов, один из которых, между прочим, только что беспрецедентно прогнулся, и все это видели – вдруг дают эти, уже навсегда исторические, первые полосы; и это, скорее всего, значит, что и те, с кем они советуются в сложных ситуациях (можно подозревать, что не только акционеры), столкнувшись с этой идеей, не нашли в себе сил возразить, хотя наверняка были не в восторге. То же касается самого широкого круга системной интеллигенции во главе с Константином Хабенским и Александром Незлобиным, дважды в федеральном телеэфире заявившими о поддержке «неугодного журналиста» – одинаковое неупоминание довольно простой фамилии дает основания думать, что они тоже с кем-то советовались перед своими демаршами, но и этот кто-то – возможно, выторговав как раз неупоминание фамилии, – не смог сказать «нет».

Узкий круг, тусовка, как угодно – вот эта человеческая общность за считанные часы разрослась до влиятельной общественной силы, сумевшей вырвать Голунова из таких челюстей, которые до сих пор не разжимались примерно никогда. Неловко считать домашний арест победой – нет, это просто домашний арест невиновного человека, – но было бы нечестно скрывать это ощущение, что Голунова уже отбили, и что дальше у людей, организовавших на него полицейское нападение, не хватит ни сил, ни духа нанести новый удар – все выглядит так, что им бы сейчас самим спасать свои мундиры, к которым и так недопустимо много всего прилипло. Дело стало политическим, но не в том смысле, что сейчас эти люди почувствуют слабость власти и пойдут штурмовать Кремль; здесь стоит отметить неучастие Алексея Навального в акциях поддержки Голунова – мы не знаем, чем он руководствовался на самом деле, но в нашем Зазеркалье его появление на Петровке или у Никулинского суда стало бы подарком тем, кто ждал повода подать защиту Голунова как угрозу. Это не повод для приевшейся песни про «не надо политизировать протест»; акт полицейского беспредела по отношению к прессе – это и так политика, и со стороны защиты Голунова в этой политической игре все поступили максимально разумно, а дальше уже пространство для той политики, которой занимается власть. В первые часы даже Дмитрий Песков успел растиражировать сознательную полицейскую ложь с фотографиями якобы из квартиры Голунова – по логике, и у Пескова должны быть личные счеты к подставившим его полицейским, еще один аргумент в пользу того, чтобы крайними сделать полицейских, а перед Голуновым извиниться и оставить его в покое.

И, может быть, самый неловкий момент этих дней – мы говорим о реакции журналистского сообщества, имея в виду, чего уж там, подавляющее его меньшинство, потому что в реальности, если брать общую численность граждан с корочкой «Пресса», на каждого репортера «Медузы» в Москве (даже не в России – в Москве) приходится добрая сотня сотрудников совсем других СМИ – и федеральных каналов, и агентств, и газет, у которых сегодня на первых полосах – петербургский форум или кризис в Молдавии. Это «большое» журналистское сообщество наблюдало за происходящим со стороны, а если вмешивалось, то в формате «Надень-ка, брат Елдырин, на меня пальто» – живым символом этого подхода стал в эти дни выдвигающийся в Мосгордуму штатный правдоруб ВГТРК Андрей Медведев, написавший за трое суток рекордное количество текстов в диапазоне от «знакомый опер сказал, что Голунов давно занимался сбытом» до «очень рад за Ивана» – да, здесь хочется думать, что и у людей, привыкших всегда верить «знакомому оперу», вдруг что-то шевельнулось хотя бы в виде смутного «не буду портить карму», но вообще-то безумно интересно – ведь и у них, в их сообществе случались неприятности, требовавшие солидарности, и сейчас они жалуются, что они Голунова поддержали, а эти-то к Вышинскому были равнодушны, как же так? Оставив в стороне некоторый комизм защиты Голунова «по Андрею Медведеву» и слишком лихое обобщение по поводу Вышинского (начальник Голунова по «Медузе» Алексей Ковалев, по крайней мере, не раз выступал в защиту Вышинского) – гораздо интереснее сравнить степень пассионарности двух неравных частей российской журналистики. Ваш товарищ год томится в украинской тюрьме – разумеется, это чудовищно. Вы два раза вяло пикетировали украинское посольство, главным пикетчиком там был Дмитрий Киселев, возглавляющий то агентство, в котором Вышинский сотрудник – хорошо, на пикет не пришел, допустим, Иван Голунов (а вы звали? Вы же даже ивент в фейсбуке не создали), но где рядом с Киселевым ну хотя бы начальники федеральных каналов? Эрнст в пикете с плакатом был бы бомбой, но вашей солидарности не хватило даже на вашего единомышленника Эрнста, или на Познера, или на Якубовича, в конце концов. Понятно, что с Вышинским и в государственнической среде мало кто знаком, Киев далеко, а обилие украинских плохих новостей выжгло все эмоции даже у тех в Москве, кто делает вид, что ему интересно про Украину. Но тогда гипотетически – в эти дни, глядя, допустим, из окна Петровки, 38 на очередь пикетчиков – вы не могли не думать, возможна ли такая солидарность в вашей среде. Хорошо, ситуация полностью как у Голунова в вашем случае исключена (даже если подбросят – один звонок, и извинятся, и на эфир успеете), но что-нибудь в этом роде, какой-нибудь полицейский отморозок, пока вы не успели достать корочку, сломает ребро – кому он должен его сломать, чтобы все ваши так встали? Соловьеву, Киселеву, Артему Шейнину? За кого вы так выйдете, кого вы любите, чья боль будет вашей?

Эти три дня, когда не получалось думать и писать ни о чем и ни о ком, кроме Ивана Голунова – понятно, чему они научили тех, кто бился за его освобождение и еще будет биться за то, чтобы полицейская атака на него оказалась отбита полностью. Чему эти дни научат остальных – вопрос. Беспрецедентный акт ладно журналистской, вообще гражданской солидарности – событие национальной политической истории. Все сюжетные линии дела Голунова (коррупция, полицейский произвол, даже кризисный пиар власти) это вызовы для государства, но главное, чего сейчас стоит опасаться – того, что главным вызовом оно сочтет именно эту несанкционированную солидарность, оказавшуюся сильнее всей полицейской системы. И тогда до следующего раза, хотя сколько можно на самом-то деле.