Адвокат Мария Эйсмонт во время митинга на проспекте Сахарова. Фото: Сергей Бобылев / ТАСС
14 октября Мосгорсуд в апелляции оставил без изменений приговор Константину Котову, получившему 5 сентября четыре года колонии по «дадинской» статье (212.1 УК, многократное нарушение правил публичных мероприятий). Котова защищает Мария Эйсмонт – адвокат, в недавнем прошлом известный журналист и публицист. На апелляции интересы Котова, кроме нее, представляли еще 12 известных защитников – каждый за символическую плату в 212 рублей 10 копеек. О том, каково работать адвокатом в «московском деле» и вообще в России сегодня, Мария Эйсмонт накануне апелляции рассказала Андрею Синицыну.
– Что ты скажешь про саратовскую историю? [Мы разговариваем на следующий день после того, как в Саратове нашли убитой пропавшую девятилетнюю девочку, толпа хотела линчевать подозреваемого, а два депутата Госдумы призвали вернуть смертную казнь.]
– Она, конечно, ужасна. И ужас настолько застилает глаза, что очень трудно сказать что-то другое, кроме слов гнева, агрессии и так далее. Сложно что-либо сказать, понимая, в каком состоянии все. Вместе с тем вопросов очень много. То, что нам известно про подозреваемого – презюмируем, что это он убийца (хотя мы пока точно не знаем, но допустим), – этот человек находился под контролем государства: следственных органов, органов исполнения наказания,- многократно и в течение многих лет. То есть это полное фиаско государства. Если не получилось как-то поменять его отношение к своим действиям, значит, нужен был такой контроль, который бы не позволил ему совершить новое преступление. Когда органам надо, они могут это делать: за нашими оппозиционерами такой контроль – муха не пролетит. Каждый разговор записывается, каждая идея, каждый твит, ретвит. Я тоже следила за поисками девочки и репостила объявление – чтобы его увидели знакомые в Саратове, – и когда пришла жуткая новость, так совпало, что я в этот момент смотрела Навального, который рассказывал, что дело ФБК ведут 112 следователей. То есть был какой-то отвратительный рецидивист, про которого системе было хорошо известно, что он опасен. И вот «Лиза Алерт» ищет эту девочку, а 112 следователей занимаются херней.
Понятно, что в самых демократических, цивилизованных странах такие преступления были и будут. Вопрос в том, сколько их будет – и есть ощущение, что их будет меньше при другом подходе. Вопрос, будут ли делаться какие-то выводы после каждой такой чудовищной истории, чтобы не допустить следующей? У нас, как мы видим, они пока не делаются.
Настроение людей мне абсолютно понятно. Если бы я была в этой толпе, при всей моей ненависти к насилию, я бы тоже наверно требовала его линчевать, ну, как мать. К людям у меня претензий нет и быть не может, а вот к разным деятелям, которые начинают на этом спекулировать, претензий очень много. Лучше бы они заткнулись, честно говоря.
– Ясно. Сколько следователей в деле Константина Котова, которого ты представляешь в суде?
– У нас шесть. Всего шесть.
– Как они работают?
– Они работают очень плохо, топорно. Открываешь материалы дела, а там, например, допросы полицейских, которые когда-то задерживали Котова. Читаешь один, другой – одно и то же, дословно. У нас там было пять допросов разных полицейских – абсолютно идентичны. То есть их скорее всего и не допрашивали, а просто в лучшем случае дали подписать текст.
