Москва, июнь 2020 года. Типичная сцена в центре города за три дня до снятия режима самоизоляции
Мария Покровская
Борьбу с эпидемией COVID-19 неоднократно сравнивали с войной и боевыми действиями. Эти сравнения маркировались словами «сражаться», «передовая», «подвиг», «фронт», «победа», собственно «война» и даже «главнокомандующий». Тем более удивительно наблюдать, что по прошествии уже нескольких месяцев после начала эпидемии в России мало кто из государственных чиновников думает о регулярной рекогносцировке расположения врага или как наладить экономическую жизнь страны «в условиях повсеместной обороны».
Московское правительство с самого начала мыслило систему здравоохранения как передний край борьбы с распространением коронавируса SARS-CoV-2. Но пока оно строило новые больницы и реорганизовывало работу существующих, скупало для них оборудование и средства индивидуальной защиты для медицинского персонала (у других менее обеспеченных российских регионов, вероятно, не было и шанса преуспеть в таких же подходах), «враг» зашел с тыла – туда, где примерно треть россиян даже не сопротивляются.
В любой самой жуткой войне госпиталь остается местом оказания медицинской помощи. Но если не стремиться уменьшить число раненых, то и самый передовой госпиталь не справится. Фактический фронт борьбы с эпидемией в основном проходит не в Коммунарке, где находится образцово-показательная ковидная Городская клиническая больница №40 города Москвы, а в ежедневных контактах выпущенных из самоизоляции людей и в тех возможностях, которые государство и организации создают или не создают для минимизации рисков заражения, когда жизнь и работа должны продолжаться.
Существует целый ряд конкурирующих теорий о роли государства, которую оно должно играть в обеспечении функционирования экономики. Должно ли государство финансировать здравоохранение, заниматься коммерческой деятельностью, создавать и защищать монополистов или развивать конкуренцию производителей (в том числе в условиях пандемии, когда вдруг в огромных количествах по разумным ценам нужны средства индивидуальной защиты и медицинские тесты) – в разных странах по-разному отвечают на эти вопросы. При этом чаще всего никто не спорит, должно ли государство, а не кто-то еще, финансировать оборону. Глобальная эпидемия предъявила качественно новое требование к способности государств обеспечить функционирование своих экономик и защиту жизни и здоровья своих граждан. Как быстро выяснилось, финансовые возможности, организационные способности, а также морально-этические качества и умение понять последствия своих решений у государственных управленцев разные.
В июне Россия, вместе с рядом других развивающихся стран вроде Индии, Пакистана, Ирана и Мексики, завершает переход от сдерживания распространения COVID-19 к необъявленной стратегии «стадного иммунитета». В этих странах фактически решили, что ограничения на передвижение людей – непозволительная роскошь для их экономик. Поэтому переболеть должны все, а многие – умереть, чтобы оставшиеся продолжили жить прежней жизнью (в России красок добавляет политический аспект – необходимость провести 1 июля общенародное голосование о принятых поправках в Конституцию страны).
Трудно не задуматься о моральной стороне таких решений: насколько больше людей умрут? Сколько нанесут безвозвратный ущерб своему здоровью? Считать можно по-разному. Например, вот так.
