Фото: Комсомольская правда / PhotoXPress.ru

В последнее время, кажется, только ленивый не попенял «Газпрому» за неповоротливость и «проспанную» сланцевую революцию. Критика газового гиганта стала настолько общим местом, что новость о том, что доля «Газпрома» на рынке Европы и Турции достигла, как в старые добрые времена, 30% потребления, стала некоторым шоком. На самом деле ничего неожиданного в этом нет, сейчас на европейском рынке на несколько лет наступил период дефицита газа, позволяющий компании восстановить утраченные позиции. Это настоящее искушение: компания может либо расслабиться сейчас на радостях от того, что все столь удачно складывается, или использовать подвернувшуюся передышку для подготовки к настоящей битве, которая ожидает «Газпром» в более долгосрочной перспективе, с выходом на рынок принципиально новых поставщиков. 

Газовые рынки характеризуются все более усиливающейся цикличностью. Периоды газового дефицита и взлета цен сменяются периодами избыточного предложения и падения цен, «рынок продавца» – «рынком покупателя». Причина довольно банальна: огромные инвестиции и длительные сроки, необходимые для разработки крупных месторождений и строительства всей газовой инфраструктуры (как СПГ-заводов, так и трубопроводов), приводят к тому, что предложение вечно не успевает за колебаниями спроса. «То пусто, то густо».

Серия 1: «рынок покупателя»

Провал в выполнении экспортных планов в 2009–2012 годах стал крайне неприятным сюрпризом как для руководства страны, так и для самой компании. Напомню, в этот период на европейском рынке произошло совпадение такого количества непредвиденных и маловероятных неприятностей для России, которое в каком-нибудь 2005 году и представить было сложно, ну разве что в кошмарном сне. Пресловутая сланцевая революция сделала импорт СПГ в США ненужным. Новопостроенные заводы Катара и других производителей (а именно на 2009–2010 годы пришелся пик вводов новых мощностей, затеянных еще в докризисные газодефицитные годы) вынуждены были экстренно переориентировать свои поставки на европейский рынок и готовы были продавать газ по любым ценам, чтобы покрыть хотя бы операционные затраты. И в этих условиях, которые при нормальной экономике могли бы привести лишь к незначительному временному снижению цены, пришел кризис, обрушивший более чем на 10% европейский спрос на газ. 

Лишние 40 млрд куб. м предложения и недостающие 50 млрд куб. м спроса – и вот рынок валится с огромной скоростью, спотовые цены, которые по идее должны отражать равновесие спроса и предложения (и по которым до кризиса поставлялось примерно 15–20% всего газа в Европу), снижаются в два раза, а вот цены по долгосрочным контрактам, напротив, уверенно ползут вверх вслед за восстановившейся после взлетов и падений 2008 года ценой нефти, успокоившейся в районе беспрецедентных 100 долларов за баррель. Итак, в результате на одном рынке установилось две цены на один и тот же товар: бьющие исторические максимумы цены нефтяной индексации и едва ли не в два раза более низкие (хотя, по меркам 2003–2006 годов, все равно очень высокие) спотовые цены. 

Очевидно, для европейских потребителей, переживающих нелегкие времена и вынужденных закрывать многие производства, это выглядело верхом несправедливости. Они начали, насколько это возможно, уменьшать объемы отбора по долгосрочным контрактам, максимально переключаясь на закупки по спотовым ценам. Спотовые рынки (хабы), прежде весьма неразвитые, получили тройной импульс – на них попал неприкаянный СПГ, выдавленный из Америки, на них пошли потребители, желавшие сэкономить, и туда же стал перепродаваться газ долгосрочных контрактов, которые покупатели по контракту обязаны оплатить (т.н. условие «бери и/или плати», обычно около 70–80% всего контрактного объема), но потребить были не в состоянии. 

В 2010–2011 годах наблюдался феерический рост объемов спотовой торговли, в результате уже к 2012 году доля газа, поставляемого по спотовой индексации, достигла примерно половины всего объема европейского газопотребления. Сторонники этого «более рыночного» механизма ценообразования уже праздновали победу, клиенты «Газпрома» атаковали компанию с требованиями пересмотра условий контрактов, а объемы российского экспорта в Европу уныло застыли в районе 120–130 млрд куб. м. А если на эту неблагоприятную конъюнктуру наложить еще все неприятности, связанные с европейским регулированием (расследования в отношении «Газпрома», проблемы с «Третьим пакетом» и нашими мегагазопроводами и пр.), то картина получалась и вовсе пессимистическая. Под этот лейтмотив («Газпром теряет Европу») все чаще стали выдвигаться идеи о необходимости либерализации экспорта, а в перспективе – и разделения самой компании как не справившейся со своей основной задачей – выгодно экспортировать газ…

Серия 2: «рынок продавца»

Но известия о смерти европейского экспорта оказались сильно преувеличенными и преждевременными. Да, европейский спрос по-прежнему находится в упадке и восстанавливаться в обозримом будущем не собирается. И да, во многом это обусловлено сложившимся на рынке крайне высоким уровнем цен на газ, который в результате проигрывает в межтопливной конкуренции углю (а экологически ориентированные европейцы бодро закрывают новые эффективные газовые станции, загружая старые и грязные угольные – как ни крути, а экономика все же первична). Но в случае импортозависимой Европы куда важнее смотреть не на спрос как таковой, а на импортную потребность, которая как раз уверенно растет (см. рис. 1) в связи с необратимым падением собственной добычи в регионе. В отдельные годы только на континентальном шельфе Великобритании снижение добычи составляло по 25 млрд куб. м в год. А последние новости из Голландии – традиционного поставщика «гибкости» с крупнейшего месторождения Гронинген – означают еще более быструю кривую падения. Правительство страны после повторяющихся землетрясений и массовых протестов объявило о решении снизить добычу на более чем 10 млрд куб. м в год. 

Норвежцы довольно заметно нарастили добычу и продажи в кризисные годы – как раз они в первую очередь и выдавливали «Газпром» с рынка, но уперлись в потолок и, более того, вынуждены были в 2013 году закрыть на техобслуживание крупнейшее месторождение Тролл. На среднесрочную перспективу роста норвежской газодобычи (по оценкам самого норвежского Нефтегазового директората) не предвидится: все новые месторождения смогут в лучшем случае продлить плато, но не увеличить объемы добычи. 

Сланцевого газа тоже в ближайшие 5–7 лет ждать не стоит: по официальным оценкам самих европейцев, объемы добычи до 2020 года не превысят 1 млрд куб. м. 

Газ Восточного Средиземноморья в силу большого количества территориальных споров и конфликтов в регионе потребует больше времени на разработку и утверждение проектов, чем в «мирных условиях» (с момента принятия инвестиционного решения – не менее пяти лет для завода СПГ и 3–4 года для газопровода). Да и объемы экспорта будут до 2020 года невелики: в первую очередь страны региона (Греция, Кипр, Израиль) будут удовлетворять собственные аппетиты, замещая дорогие нефтепродукты в электроэнергетике более дешевым собственным газом. 

Рис. 1. Рост европейской потребности в импорте газа, млрд куб. м

Итак, ежегодный рост импортных нужд Европы неизбежен – это мы сейчас и наблюдаем. Действующие долгосрочные контракты на ближайшее десятилетие обеспечивают основную часть поставок. До последнего времени европейские потребители не отбирали законтрактованные объемы, но постепенно, по мере падения собственной добычи, потребность в этом газе восстанавливается. А к 2015 году возможности покрытия спроса за счет минимальных контрактных объемов имеющихся контрактов будут полностью исчерпаны. Потребуется дополнительный газ (сверх объемов «бери или плати»). За счет каких же источников этот спрос может покрываться? 

Первое, что приходит на ум – СПГ. Действительно, именно его избыток в 2009–2011 годах привел к таким радикальным изменениям на европейском рынке. Но избыток был немедленно после аварии на АЭС «Фукусима» абсорбирован азиатским рынком. Более того, в 2012 году поставки СПГ в Европу упали на 25%: значительная часть сжиженного газа в соответствии со специальными статьями контрактов была перенаправлена на куда более привлекательный рынок АТР (рис. 2), к покупателям, готовым платить на 100–175 долл./тыс. куб. м больше, чем в Европе. Особенно туго пришлось Испании, которая в основном импортирует именно СПГ и вынуждена платить почти такую же цену за него, как Япония… И, что важно, в 2012–2015 годах в строй войдет всего три новых проекта СПГ, которые уже полностью законтрактованы на азиатский рынок. Так что ближайшие пару лет гарантированной конкуренции с СПГ у «Газпрома» не будет. А вот дальше ситуация становится сложнее: в эксплуатацию будет вводиться целый ряд новых крупных проектов в странах, только выходящих на данный рынок, – в Австралии, США, Канаде, Восточной Африке (Мозамбик и Танзания).

Рис. 2. Газовый баланс Европы

Эта «новая волна СПГ», согласно официальным графикам проектов, должна появиться в 2016 году, однако анализ практики строительства и ввода мощностей в последние пять лет показывает, что, с высокой вероятностью, они столкнутся с задержками и примерно годовыми переносами сроков вводов. В Австралии компании-операторы уже заявляют о переносе вводов, в США и Канаде еще только предстоит конкуренция за мощности подрядчиков, изготавливающих оборудование по сжижению (которых в мире всего несколько штук и на продукцию которых уже выстроилась приличная очередь). Так что задержки весьма и весьма вероятны, что продлевает этот период передышки для «Газпрома» еще как минимум на год. Но и дальше далеко не факт, что первые год-два раскручивания новых проектов (а пока они выйдут на полную мощность, тоже время пройдет) они будут направлять свой СПГ именно в Европу. Все-таки азиатские цены несравненно привлекательней, а инвесторы хотят быстрейшего возврата на вложенные колоссальные инвестиции.

А что же с сетевым газом? Северная Африка выглядит безнадежно. Алжир не в состоянии компенсировать падение добычи на действующих месторождениях за счет ввода новых, и эта ситуация уже, похоже, необратима в силу крайне неблагоприятного регуляторного режима. Египет на фоне народных волнений перенаправил весь газ с заводов СПГ на внутренние нужды, сорвав все контракты. Ливия… Можно только догадываться о том, когда ситуация там стабилизируется. Ближний Восток выглядит не лучше: Иран под санкциями, Ирак – в постоянных терактах, Сирия опять же… Конечно, рано или поздно они начнут экспортировать газ. Но это потребует как минимум пяти лет стабильной ситуации в регионе, и рассчитывать на сколько-нибудь значительные объемы поставок до 2020 года не приходится. Остается только Каспий со столь долго и болезненно продвигавшимся европейцами «Южным коридором». Можно констатировать: гора родила мышь. Все закончилось примерно 10 млрд куб. м азербайджанского газа, а про газовые запасы Туркменистана и Казахстана европейцам уже можно и не мечтать – все, что есть (и все, что будет), законтрактовано в Китай. Итак, в период до 2018 года можно рассчитывать только на приход в Европу газа Шах-Дениза. Но эти 10 млрд куб. м вряд ли изменят радикально дефицитную ситуацию в Европе.

Не стоит забывать также, что «Газпром» имеет абсолютно уникальный пакет контрактов, подписанных на уровне межправительственных соглашений, обеспечивающих даже при самой неблагоприятной ситуации не менее 120 млрд куб. м (рис. 3). 

Рис. 3. Динамика контрактных объемов и минимальных объемов «бери или плати»

Серьезные сдвиги на европейском газовом рынке можно ожидать примерно к 2020 году, когда на рынок выйдут значительные объемы американского СПГ, Австралия заработает на полную мощность и, возможно, выдавит часть ближневосточного СПГ обратно в Европу, и, чем черт не шутит, может быть, Иран с Ираком начнут свой экспорт СПГ, а Великобритания с Польшей начнут коммерческую добычу сланцевого газа... Но до этого позиция «Газпрома» в Европе практически гарантирована. Альтернатив просто нет. И сейчас все сильнее ощущение, что европейские партнеры начинают это осознавать. Недаром так заметно меняется риторика Еврокомиссии в отношении наших газопроводов (ОПАЛ, «Южный поток»): ссориться с основным и безальтернативным поставщиком газа в преддверии дефицита довольно недальновидно.

Тут стоит отметить и куда более гибкое, чем принято обычно думать, поведение самого «Газпрома»: на самом деле не особо афишируя это, компания начиная с 2009 года осуществила более двухсот пересмотров действующих контрактов, со многими клиентами – по нескольку раз. В основном весь этот пересмотр идет в рамках модели нефтяной индексации (то есть даются скидки по значению Ро и коэффициентов, но связь с ценами нефтепродуктов сохраняется). А параллельно спотовые цены, как им и положено, все в большей мере отражают формирующийся на европейском рынке дефицит. В результате разница между ценами практически сошла на нет (рис. 4). Основной раздражитель на время исчез.

Рис. 4. Динамика цен на газ по долгосрочным контрактам и на NBP

Как неожиданно наступил избыток газа, так же быстро он и исчез. Казалось бы, можно выдохнуть и констатировать, что «преданность нефтяной индексации себя оправдала». В краткосрочном периоде, пожалуй, да. Экспортная выручка даже при более низких объемах все равно была весьма неплохой за счет высоких цен. А теперь еще будет несколько лет расти и за счет увеличения объемов. Но проблема в том, что фундаментальные противоречия при этом никуда не ушли. Сосуществование двух принципиально различных систем ценообразования на газ на одном рынке вряд ли можно назвать устойчивой системой. Европа теперь будет с удвоенной силой стремиться к диверсификации. Относительно высокие цены на рынке будут стимулировать все новых поставщиков попытаться получить свой кусок пирога. Американский СПГ продвигается с пугающей скоростью. Следующий раунд «рынка покупателя» может стать еще более болезненным, если не начать подготовку к нему прямо сейчас.