Фото: pixabay.com
В эфире чикагской радиостанции, вещающей на русском языке, меня спросили, несет ли русский народ ответственность за то, то делает Владимир Путин.
Это прекрасный и своевременный вопрос. Хотя исходящий из ложной посылки, будто в России есть народ. И прекрасен вопрос именно тем, что позволяет ложность тезиса раскрыть. А своевременен он лично для меня.
Полгода назад я опубликовал текст о том, почему мне чужд патриотизм и почему я не считаю себя патриотом. Проблема не в том, что в ответ понеслись предсказуемые глупости («уехал и пытается всех убедить, что ему хорошо!», «он слабак, он отказался от борьбы!»), а в том, что я, видимо, скверно свою позицию объяснил. Объяснение выглядит так, будто я отказываюсь от государства и страны. Господи, да это вообще мелкий пустяк, это государство – как штаны пожарного! А серьезно то, что мне неинтересна, пресна и пуста русскость как таковая. Мне кажется колоссальной ошибкой искать в национальном, и тем более в народном (в русском народном), хоть какую-то опору. Это зряшная трата времени: вечная смена вех при хождении по кругу.
Поэтому попробую изложить прежнюю идею по-иному. Начав с вопроса из Чикаго.
Итак: а с чего вы вообще взяли, что русские – это народ?
Две главных характеристики любого народа – это субъектность и воля, то есть осознание своих требований и умение их реализовать. Из этого следует, что в России народа нет: ни в смысле nation, ни в смысле Volk. Что, к слову, точно подметил Владислав Иноземцев в своей книге «Несовременная страна». Народы – это французы, немцы, англичане и т.д.: Европа, Запад. У этих народов отношения с государством складываются примерно как у моллюска с раковиной. Моллюску по мере роста необходим рост раковины, а если это невозможно, то раковина заменяется на другую (не ловите меня на неточности сравнения). Раковина дико важна, но сам моллюск важнее. Он живой: субъектен и обладает волей.
Это плохо понимают в России, где невероятное значение придается государству и власти. Хотя какая у раковины может быть власть? Она может разбиться, на нее можно плюнуть и выбрать другую, – сама по себе это мертвая штука, чистая функция, одушевляемая исключительно жизнью внутри нее.
