Александр Петриков специально для «Кашина»

Когда московский памятник Минину и Пожарскому в середине октября увезли с Красной площади на реставрацию, и стало понятно, что цветов в День народного единства в этом году никто возлагать не будет, можно было заподозрить, что это Владимир Путин так изящно дает нам понять, что не выйдет из бункера даже в праздник, но подозрения оказались напрасными — 4 ноября Путин вышел не только из бункера, но, что существеннее, за пределы своей военно-исторической зоны комфорта. Редкий случай, когда российское государство устами Путина (а других уст у государства, в общем, и нет) формулирует свою позицию по вопросу национальной истории, не связанному со Второй мировой войной.

День народного единства — праздник, разумеется, пустой, бессмысленный, случайный, основанный на ситуативной политтехнологии середины нулевых, когда потребовалось срочно найти замену коммунистическому седьмому ноября, подобрали ближайшую что-то значащую дату, придумали для ее обозначения три как будто наугад взятых слова, а на большее ни ума, ни сил, ни желания не хватило, и десять или больше последующих лет Кремль посвятил преодолению им же созданной проблемы — за необязательную дату ухватились несимпатичные Кремлю националисты, завели традицию Русских маршей в этот день, и все дальнейшие попытки государства вернуть себе 4 ноября как-то крутились вокруг многонациональности Российской Федерации — даже в этом году телевидение тиражировало сюжеты о многообразии экзотических народностей в нашей стране, а чиновники в инстаграме позировали в каких-то этнических нарядах. Но, как можно было заметить, именно этой осенью и силовики, и официальные медиа как будто поняли, что казенная мультикультурность ни на кого уже не действует, и были моменты (прежде всего — после расправы трех дагестанцев над Романом Ковалевым в московском метро), когда государство переставало играть в дружбу народов и неуклюже поднимало очередной «тост за русский народ». Все выглядит так, что именно неожиданная неактуальность многонациональных лозунгов вынудила Кремль искать новые точки сборки для народного единства, и Путин 4 ноября мирил не русских с нерусскими, а, внезапно, красных с белыми.