«Россия и Чечня приговорены друг к другу». Война давно закончилась, но напряженность остается. К чему все идет?

11 декабря 1994 года, 27 лет назад, в России началась Чеченская война — одно из знаковых событий новейшей истории России и ее родовых травм. Однако споры о положении этой республики внутри России до сих пор не утихают, о чем свидетельствует недавнее выступление режиссера Александра Сокурова на встрече СПЧ с Владимиром Путиным. Он предложил «отпустить» те республики, которые, по его мнению, не хотят жить с Россией. Не всех устраивают последствия той войны. О том, можно ли было избежать войны, надолго ли сохранится мир с Чечней и сможет ли чеченское общество интегрироваться в российское, в интервью Republic рассказал военный историк Евгений Норин, автор вышедшего в 2021 году двухтомника «Чеченская война» — самого свежего и подробного исследования по этой теме.

«У чеченцев сформировался комплекс превосходства»

— На ваш взгляд, стоило ли вообще начинать ту войну?

— Никто, начиная ту войну, не думал, что начинает именно такую войну. Многие в Чечне были уверены, что никакого похода федералов на Чечню никогда не будет. Более того, за первые дни и недели конфликта у чеченцев сформировался некий комплекс превосходства — мы схватили бога за бороду и в случае чего укатаем Россию очень легко. При этом частично такие настроения царили в среде сепаратистов вплоть до Беслана: если не партизанщиной, так массовым террором добьемся цели.

А у нас считали, что достаточно сосредоточить в республике огромную массу техники, массу солдат — и все испугаются и разбегутся. Эти настроения сохранялись до новогоднего штурма Грозного.

Но в то же время, оглядываясь сегодня на те события, становится ясно, что Чеченская война была реально неизбежной при том уровне компетентности и информированности, при тех личных качествах, которые имелись у участников. И в России, и в Чечне тотально неверно оценивали ситуацию и решимость друг друга.

Евгений Норин

Фото предоставлено Евгением Нориным

У нас долгое время чеченскую проблему недооценивали. В то время у нас было сложно понять, как настроен к федеральному центру, например, Татарстан, а он не на периферии, а в глубине страны. А два региона — Осетия и Ингушетия — вообще друг с другом воевали. На этом фоне Чечня не казалась той проблемой, которую надо решать с приложением максимум усилий.

А потом случилась другая ситуация, когда администрация президента Ельцина металась и нажимала на любые кнопки. С Дудаевым (первый президент самопровозглашённой Чеченской Республики Ичкерия, лидер чеченских сепаратистов. — Republic) пытались управиться путем переговоров, путем тайной операции осенью 1994 года, когда хотели своротить его отрядами чеченской оппозиции при кадровом усилении российскими военными специалистами, путем силового наката, затем путем спецоперации лично против Дудаева.

Наконец стало ясно, что проблема не лично в Дудаеве, а гораздо глубже. Летом 1996 года уже произошел паралич воли и мысли, проблему решили отложить. На этом фоне вторая Чеченская война выглядит гораздо успешнее, потому что это был последовательно реализуемый план: переманить из лагеря боевиков тех, с кем можно договориться, остальным открутить головы, не идти ни на какие компромиссы и стоять на своем, несмотря ни на что: террор, Норд-Ост, Беслан и так далее.

Так что войны избежать было нельзя, но другой вопрос — ее можно было закончить раньше, например, летом 1995 года. Можно было, например, не идти на компромиссы с боевиками в Буденновске во время захвата заложников.