Нам нужен мир. Желательно - весь. Что стоит за кремлевским термином «денацификация»

Практически бескрайнее пространство семантической вольницы опасно не только для мозгов и душ. Оно, как показывают события последнего времени, опасно и для мира, причем в обоих русских значениях этого русского слова.

Сегодня мы наблюдаем поистине трагические последствия этой прочно вошедшей в риторическую моду семантической безбрежности.

В данном случае речь идет о повсеместных пропагандистских манипуляциях со словами «нацизм», «нацисты», «нацики».

Этот смертельный в самом буквальном смысле, этот злокачественный собачий бред, в соответствии с которым соседняя Украина находится фактически под властью и под управлением этих самых невидимых и бесплотных «нациков», придумали какие-то кремлевско-лубянские умники. А довольно значительная часть народонаселения, не слишком-то ознакомленная с академическими словарными значениями этих сильнодействующих слов, этот столь же эффектный, сколь и бессмысленный бред подхватила и в него поверила. Причем охотно.

И это, в общем-то, понятно. Слова для очень многих тем привлекательнее, чем они непонятнее. И именно тем они привлекательны, что в них можно «вчитать» любые удобные значения.

Когда пробегаешь глазами соответствующие комментарии соответствующих людей к соответствующим текстам, становится сразу же понятно, что весь этот выращенный в кремлевско-останкинских колбах «нацизм» к настоящему нацизму не имеет ровным счетом никакого отношения и даже не старается его иметь. И что украинские «нацисты», а точнее «нацики», включая и тех, для кого русский язык является родным и актуальным, — это все те, кто как-то не очень приемлет стилистику и практику архаичного и агрессивного военизированного колхоза под названием «Русский мир».

А также из контекста, в каком в разных падежах и словосочетаниях употребляются эти слова, становится очевидно, что «нацизм» для них — это, в общем-то, понятие не столько идеологическое или политическое, сколько буквально этническое. То есть «нацизм», — так уж получается, — свойственен именно украинцам. Но не всем, а лишь тем, кто прямо или косвенно видит будущее Украины как достойной части современного цивилизованного европейского мира. Те же украинцы, которые тоскуют по допотопному «совку», по чекистскому казарменно-кладбищенскому миропорядку, те не «нацики», нет. Те, «хоть и украинцы», хоть и говорят иногда между собой, — когда никто не слышит, — на потешной «мове», которая, как всем известно, является всего лишь исковерканным «великим и могучим», но они все же свои ребята — хорошие, советские, колхозно-совхозные, хорошо знакомые постсоветскому человеку по добродушным анекдотам про борщ, сало и горилку и по декадам украинской культуры в Москве с задушевными мелодичными песнями, залихватским задорным гопаком и финальным оглушительным хором про великую дружбу народов.

Некий парадокс состоит в том, что уже и к началу «спецоперации» этих, вторых, стало в Украине исчезающе мало. Зато число «нациков», причем, что парадоксально, именно в процессе решительной «денацификации», стало расти чуть ли не в геометрической прогрессии.

Что же касается торжественно анонсированной «денацификации», то эта ситуация действительно трагическая в своей безысходности.

Дело даже не в том, насколько правомочно с точки зрения международного права проводить какие-либо военно-санитарные мероприятия на территории чужого государства на том основании, что тебе по каким-то причинам не нравятся речи, высказывания или символы, имеющие (реально или мнимо, в данном случае даже и не так важно) хождение внутри границ этого государства.

Дело не только и даже не столько в этом. Дело в том, что указанное мероприятие, называемое «денацификацией», не может иметь завершения по причине фатального ускользания объекта своего применения.

Говоря проще, денацификация не может быть проведена прежде всего по причине практического отсутствия нацификации.

Поэтому по ходу дела приходится по своему усмотрению назначать «нацистом» практически любого, кто осмеливается сопротивляться такой вот денацификации. Логика тут, кстати, железная. «Мы пришли тут вас денацифицировать. То есть освобождать от нацизма. А если вам это не нравится, то вы, стало быть, нацисты и есть. Логично? А то нет!»

С момента орфографической реформы 1918 года и, соответственно, с исчезновения некоторых букв прежнего русского алфавита, в том числе и буквы «i», слова «мир» и «мир» стали писаться одинаково, что стало, разумеется, неисчерпаемым источником всевозможных философических или просто шутовских каламбуров.

В знаменитом анекдоте конца 70-х, когда печально известная «Доктрина Брежнева» официально называлась «Ленинской миролюбивой политикой», со специфической дикцией тогдашнего генсека произносилось: «Нам нужен мир. Желательно весь».

Так же примерно обстоит дело и с пресловутым «Русским миром». Если учитывать нынешний политический контекст, — а не учитывать его никак нельзя, — то получается как-то так, что в одном значении «русский мир» — это «русская … ну, допустим, спецоперация», а в другом — «желательно весь».