Дмитрий Спирин
Вскоре после начала войны в Украине группа «Тараканы!» официально объявила о прекращении существования. Ее бессменный фронтмен Дмитрий «Сид» Спирин превратил свой фейсбук в антивоенный вестник и начал распродавать свою коллекцию винила и мерч «Тараканов!», чтобы на вырученные средства покупать продукты для Украинского центра в Будапеште. На две страны он начал жить еще с 2014 года, когда в России стало «мрачновато и стремновато». Несмотря на опасения, что его могут привлечь к уголовной ответственности за высказывания против российской власти и протестные песни, Спирин продолжал регулярно гастролировать на родине. Теперь он очень жалеет, что никогда не ходил на митинги оппозиции, и надеется, что война — шанс для русского народа «наконец прийти в себя». Журналист Илья Азар встретился со Спириным в Будапеште и вместе с ним проанализировал, как всегда опасавшийся прослыть протестным панк-музыкант превратился в фейсбук-активиста.
— Как ты оказался в Будапеште? Связано ли это с войной?
— Это не связано с войной, это связано с путинским режимом в принципе. С достаточно уже долгим и заметным процессом свертывания того, что мы серьезно или самоиронично называем либеральными ценностями и демократическими свободами.
Я с достаточно раннего возраста мечтал о том, что я когда-нибудь не буду жить в России.
— Почему?
— В подростковом возрасте мне казалось, что я люблю такую музыку, люблю так одеваться, выглядеть, у меня такие в голове идеи, такие мировоззренческие позиции, что все это очень сильно не бьется с тогда еще позднесоветской действительностью. Мне казалось, что такие чуваки, как я, живут где-то в Америке, и поэтому когда-нибудь я должен там оказаться.
Потом начались 90-е, и мы заиграли (панк-рок-группа «Четыре таракана», позже «Тараканы!», основана Спириным в 1991 году. — Republic) музыку, которая тоже, как нам казалось, была отголоском свободного западного мира.
Эти самые 90-е хоть и были для многих людей кровавыми, бандитскими и тяжелыми, для нас, конечно, были в первую очередь свободными и вольными. Ни о чем подобном, что сейчас происходит, тогда помыслить было невозможно. Тем более что и официальные лица в один голос убеждали, что откат к тоталитаризму невозможен, потому что люди уже прознали, что такое свобода.
— Даже Путин так говорил.
— Да, было такое. Поэтому меня отпустило на все 90-е, а в начале 2000-х мне стало понятно, что Путин — это не к добру, взрывы в домах — не к добру, Ходорковский, закрытие телеканалов — все это не к добру.
Я, правда, тогда еще не знал и даже не думал о том, что все это будут поддерживать люди, которых я хотя бы издали знаю лично. Власти сворачивали гражданские свободы очень аккуратно и поступательно, и люди поначалу шуршали, стали выходить на площадь Маяковского (имеется в виду Триумфальная площадь и акции «Стратегии-31». — Republic).
Я задумался о том, что если такие откаты возможны, то дело, наверное, в национальном менталитете. Людям почему-то не нравится быть свободными, людям почему-то не нравится либеральный строй. Все нулевые я эту мыслишку [об отъезде] гонял и пинал, ездил по миру, смотрел, как люди живут — и мне нравилось, как они это делают.
— Но сам оставался в России.
— Да, но просто очень лениво и исключительно на уровне мечтаний жил мыслью о том, что надо отсюда отчаливать. И вот в 2013-м случился скандал на фестивале «Кубана» с группой Bloodhound Gang. Днем или двумя раньше они выступали в Одессе, бас-гитарист пропустил через штаны российский флаг на радость зрителям. Фото и видео вышло в прессе и интернете, а через два дня группа приземлилась в Краснодарском крае, и случился кипиш выше небес. Подъехали все силовики — от налоговой до ФСБ — и стали трясти весь фестиваль. Группу в итоге депортировали с дракой в анапском аэропорту.
— Вы там играли?
— Да, и генеральный продюсер «Кубаны» Илья Островский был на тот момент нашим менеджером. Через месяц-полтора после того, как ему очень конкретно ******* [прокомпостировали] мозг все мыслимые и немыслимые структуры, мы с ним встретились и он сказал: «Димон, я боюсь, что фестиваль я потеряю. Жмут снизу доверху. Ты тоже задумайся о том, чтобы как минимум запасной аэродром организовать». Вся эта дичайшая эпопея с «Кубаной», в вольные 90-е просто немыслимая, происходила на моих глазах.
Тогда я начал предпринимать определенные шаги [для отъезда]. У меня нет и не было никогда оснований где-то просить гражданства, поэтому мне с моей женой было важно найти такую страну, куда мы могли бы переехать с нашими скудными на тот момент сбережениями, купить недвижимость, начать жить и только на основании этого получить ВНЖ. Пока я занимался Ригой, мне посоветовали Венгрию, я попробовал, и с 2014-го года мы здесь.
— Но не афишировал это?
— Я никогда этого не скрывал, просто мало кто спрашивал, но когда ко мне, например, обратились друзья с туристического ресурса Petito Burrito, я написал статью про секретные места Будапешта и расшарил ее. Но татуировку Hungary на лбу не выбил, да.
Мы жили на две страны, потому что у меня все время в России были гастроли и всякого рода активности у группы. С начала пандемии, когда практически свернулась концертная деятельность, мне подолгу находиться в России было незачем, да и там стало мрачновато и стремновато, поэтому мы начали жить в Будапеште все более и более длительными периодами.
Ну а в мае 2021 года на меня завели административное дело за призыв на митинг. Параллельно с этим московский промоутер мне впервые сообщил, что ему звонили по нам, а до этого у нас вообще не было никогда особых проблем: нас не отменяли из-за звонков [сверху].
— Но однажды выключили микрофон на Дне города в Москве. Как совмещается нелюбовь к режиму и выступление на официальном мероприятии?
— Нас ангажировала газета Metro, а это наши друзья, поэтому газета была медиаресурсом, который поддерживал группу. Им давали сцену, и они имели от правительства Москвы полный карт-бланш на составление лайнапа. К 2013 году, когда случилось (на самом деле годом позже. — Republic) то первое отключение микрофона, у нас вообще не было особых идей о том, что мы — протестная группа.
Да, я понимал, что на каждом нашем альбоме есть пара песен «гражданского содержания», как это называлось в комсомольские времена, но не более того. Пальцем в конкретные портреты мы в текстах не тыкали.
И вдруг, когда между песнями я прогонял какую-то телегу о том, чтобы эту песню услышали чуваки через реку (концерт проходил на Болотной площади. — Republic), некий смотрящий мгновенно подскочил к звукорежиссеру и сказал гасить [звук].
Дмитрий Спирин
Вернемся в 2021 год. Мы [окончательно] перебрались в Будапешт в июне 2021-го, когда я понял, что нам больше не дадут играть. Это во-первых. А во-вторых, лично на меня они начинают катить бочку совершенно предметно и адресно. Потому что в моем административном деле речь шла о видео в поддержку Алексея Навального, а я был одним из, наверное, 30 селебрити, кто это тогда сделал. Когда я получил уведомление о деле, я позвонил представителям Макаревича, Нойза, Бортич, «Порнофильмов», и все мне сказали, что у них нет никаких проблем с теми видосами.
Мне показалось, что это плохой знак, и раз уж у меня есть возможность, то надо собирать чемоданы. С июня 2021 года по 24 февраля 2022 года я бывал в России три-четыре раза, и каждый раз перед поездкой просил своих знакомых и адвокатов пробивать меня по всем базам и смотреть, не примут ли меня прямо на паспортном контроле.
— Не слишком ли ты сильно опасался?
— А почему нет?
— Ты все же не публичный политик-оппозиционер.
— Я человек, которого можно, во-первых, объявить иноагентом. Я человек, которого можно попробовать прессовать по какому-нибудь высосанному из пальца обвинению по экономике, налогам или ИП.
Никто не думал, что они полезут на артистов, и иноагентами делали в основном журналистов или людей из НКО. Но когда Толоконникову объявили иноагентом, то я много где прочел, что они выбирают кого-нибудь позаметнее, чтобы дать сигнал всему цеху.
И раз есть такая тактика, то я могу быть такой Толоконниковой для музыкантского цеха. И я сейчас говорю даже не об иноагентстве — бог с ним, это можно терпеть, это не смертельно.
Опишу совершенно реальную ситуацию. Весь 2021 год наши концерты отменялись или переносились. Как правило, по причинам политического давления, но нам приходилось делать вид, что причины эти — пандемические. Чтобы оправдать перенос, а не объявлять отмену.
— Почему?
— Первая волна отмен пришлась на конец августа — сентябрь 2021 года, и предполагалось, что это связано с грядущими выборами [в Госдуму]. Промоутеры на местах нам так и говорили: «Не надо отменяться, нам сейчас позвонили по вам, но намекнули, что это до выборов, поэтому давайте перенесем [концерт] на ноябрь».
Мы очень много думали о том, как и что мы будем делать с такими концертами, и в итоге пришли к выводу, что всякий раз, когда концерт не отменен и должен быть вечером, но организатор ссыт и боится его проводить, мы должны ехать в город, прорываться на площадку и фиксировать и показывать всем, что нам это не позволяют делать силовики или ЧОП, которые охраняют площадку.
Тогда же лично я пришел еще к выводу о том, что если мы будем так делать, то я подставляю под удар себя в том смысле, что подбросить мне все что угодно и «закрыть» меня можно легко. В первую очередь они, конечно, будут метить в лидера, а не в барабанщика или техника. Поэтому я и предполагал, что мне следует пробивать [себя по спискам], потому что я живу за границей и могу не знать о том, что у меня в ящике какая-то повестка лежит.
Очень не в кайф, прилетев на родину из свободного мира, чтобы играть концерты, увидеть на паспортном контроле какого-нибудь дополнительного офицера, который предлагает пройти в комнату. ***** [зачем] это надо?
— Ну а теперь ты при Путине в Россию больше не вернешься?
— Нет, при Путине не вернусь.
— Легко догадаться по тому, как яростно ты ведешь свои соцсети.
— Абсолютно верно.
— Как ты принимал решение начать фигачить антивоенные посты? Далеко не все активисты и журналисты так подробно освещают все происходящее, а ты — настоящий фейсбук-борец.
— Я — фейсбук-борец, так и есть. Произошло это, наверное, за месяц-полтора до 24 февраля, когда мы с моей супругой очень много говорили о том, что и как мы будем делать, если начнется война. Например, в случае, если я окажусь в России в этот момент.
У нас планировался на конец февраля большой кусок тура по Краснодарскому краю, перенесенный трижды. Мы говорили об этом, мы примеривали разные сценарии к разным вариантам развития событий. Параллельно с этим я не с такой интенсивностью, как в военные дни, но постил и репостил различного рода антигосударственные посты.
Тут на меня стала уже давить группа: «Димон, хорош. Ты ***** не хочешь, чтобы у нас эти концерты состоялись, что ли? Посмотри, какое уже давление». Мне это было больно слышать, с одной стороны, а с другой стороны, я понимал, что ребята хотят существовать, чтобы группа была хоть в каком-то режиме.
Наступило 24 февраля, я услышал о том, что танки двинулись и самолеты полетели, а на вечер 25 февраля был назначен мой отлет в Москву для участия в концертах в городах Краснодарского края.
— А почему их не отменили?
— Никто не знает, как это работает. За весь 2021 год из 30 или 40 концертов в российских регионах мы сыграли только один — в Белгороде в начале февраля. Мы туда поехали, выступили, и я стоял на сцене, и честно могу сказать, что ****** [удивлялся] какой-то потусторонней парадоксальности ситуации. Шел абсолютно нормальный концерт: ни одного мента, 300 фанатов разных возрастов поют хором, мы рубимся на сцене. Полное ощущение, что не существует такого мира, где запрещают наши концерты, потому что вот же он происходит в полноценном, не отредактированном виде.
Но почему-то днем раньше нам сказали не ехать в Тулу, когда мы уже сели в автобус, а на следующий день мы не едем в Курск.
— Но антивоенных речей ты там не толкал?
— Я вообще обычно не сильно «тележу», но я отпустил несколько телег про то, что в Белгороде уже прифронтовой режим и танки на улицах. Но на любом нашем концерте, даже если бы я ничего не говорил и даже если бы в зале были только люди, впервые услышавшие наши песни, все понятно, потому что мы используем видеоинсталляции. Во время почти каждой песни на экран за нашими спинами транслируются видосы с совершенно конкретным содержанием. Там не ошибешься.
В общем я должен был лететь в Москву, ведь наши концерты, первый из которых стоял на 26 февраля, не были отменены. Мы не чувствовали никакого давления, только по парочке концертов были робкие звонки.
— Но ты решил не лететь?
— Да, когда пошли танки, я позвонил ребятам и сказал: «Я не поеду в Москву, я не поеду в Россию, я не хочу». Тогда я еще не был человеком, нарушившим как минимум два закона — о дискредитации и о фейках.
Я тогда просто не хотел, во-первых, плясать на сцене, когда убивают людей, когда моя страна напала на сопредельное государство и развязала братоубийственную войну. Во-вторых, я не понимал, что будет с моим обратным попаданием в Европу, потому что я лично предполагал, что уже на следующий день закроются границы в обе стороны, и я не попаду к жене.
Первые три дня у меня была чернейшая депрессия — я умирал, я не мог ничего поделать, не мог никак подружить свою психику с этой новой реальностью. Я просто лежал в темной комнате и не хотел ни идти на улицу, ни есть, ни пить. Ничего. Только кричать об этом.
Но, наверное, день на третий или четвертый я поймал себя на том, что я уже несколько дней как занимаюсь трансляцией новостей [про войну] на своих ресурсах. Я вдруг понял, что это меня успокаивает, подлечивает, что это делает мое существование в этой черной реальности обоснованным.
И я начал ****** [писать посты] уже осознанно. Я понял, что я буду теперь делать. Жена у меня психотерапевт, и я с ней много разговаривал о том, что [в такой ситуации] надо найти что-то, что станет ежедневной рутиной. Я не мог записаться в территориальную оборону [украинских городов], я не могу ехать в Украину воевать, да и песни как отбило, ни о какой творческой активности, в первую очередь в том, что касается сочинения, у меня с тех пор речь не идет.
Я пока с трудом себя представляю в качестве человека, которого вдруг обуяла муза, и он начал строчить по новой.
Тогда к моей погруженности в глубокую депрессию добавилось еще огромное разочарование. Может быть, это прозвучит как слишком завышенные ожидания от влияния на окружающую среду трехаккордных панк-песен, но я дико обломался от того, что мы это все пели-пели, делали-делали, клипы-клипы, и ***** это никак не сработало. Не помешало этому ******* [кошмару] случиться. А поэтому что толку новые песни сочинять?
— А разве могло вообще помешать?
— Да, я прекрасно понимаю, что наш вклад был каплей в море. Невозможно бороться против такой системы, которую олицетворяет Путин, песнями. По крайней мере напрямую.
Я не то чтобы почувствовал, что все было зря: песни, 30 лет карьеры, но сочинять новые сейчас не имеет смысла. У меня все старые уже сочинены, и в каждой из них поется про это. Ну, не в каждой, но в последние годы таких стало больше — чем тревожнее были новости, чем больше было *******.
https://www.youtube.com/watch?v=u9eNOW_eHts
[Суд над] Ходорковским не так сильно торкнул, чтобы начинать прямо целиком альбомы на эту тему сочинять, но заслонять наши традиционные текстовые темы тревожные общественно политические вопросы стали, наверное, начиная с [процесса над] Pussy Riot.
— Но повлиять на умы не удалось?
— Наверное, творческий сегмент нужно было подкреплять совершенно прямыми действиями или заявлениями. Тупо выходить на митинги и селфиться оттуда, показывать, что я не просто песни пою, а я еще за это топлю.
Я не знаю, что еще надо было делать. На самом деле я делал дохера. Не буду сейчас снова вывешивать орденскую планку. Кто знает, тот знает.
— Ты говорил, что на митинге был один раз в 2021 году, когда вы записывали* там клип. Почему не ходил раньше?
— Все казалось, что и на этот раз без меня тоже справятся. Что в следующий раз пойду. ***, завтра митинг? А у меня концерт или что-то другое. Во время Болотной меня не было в стране. Всегда были совершенно обычные лентяйски-обывательские причины.
И самое главное, что обязательно, конечно, сочиняешь себе еще и более увесистое оправдание. Я же песню сочинил? Сочинил. Видеоклипы обо всем поясняющие снял? Снял. На «Нашествии» антивоенный сет был? Был. На «Навальный-Live» ходил? Ходил. Ну и зачем я пойду [на митинг]? Такая вот фигня. Сейчас понимаю, что это было, конечно, ***** [неправильно].
— Думаешь, это что-то бы изменило?
— Я верю в силу одного. У нас и песня есть такая, и альбом мы по ее названию назвали. С миру по нитке! Я верю в то, что твоя энергия, моя энергия могут завтра уже добавить к нам десятерых, а послезавтра нас станет сто.
Я же не зря сказал про селфак с митинга. Человек, который одним постом обращается к 15 тысячам человек, сколько выводит в следующий раз? А если у него миллион подписчиков, как у Oxxxymiron?
— Был же митинг 2019 года, на котором выступал Face и на который людей призвал выйти Дудь и тот же Oxxxymiron. А вышло 70 тысяч. И что?
— Это много.
— Это мало, если на митинг звали Дудь, Face и медийные ресурсы Навального.
— Ты сейчас говоришь: «Смотри, мы сделали, и не получилось. Что толку, что ты об этом сожалеешь?» Но это тоже самое, как сейчас люди говорят: «Не надо выходить на улицу. Белорусы выходили, у них не получилось, поэтому нам не надо».
Ко мне это не имеет отношения. Я не вышел, и не вышло еще 10 тысяч таких, как я. А *** его знает, скольких бы хватило? Может быть, если бы на митинге было 80 тысяч, то уже это что-то бы переломило. Но уже поздно, к сожалению.
Мне всегда очень не хотелось становиться протестной группой. Я ****** как сильно от этого бежал. Мне очень не хотелось становиться группой, которая не может себе позволить любовную балладу, песню про тусовки, ироничную песню, высмеивающую кого-то.
— А почему протестная группа не может себе этого позволить?
— Потому что было бы как с «Порнофильмами», за которыми закрепилась слава протестной группы, и люди только этого от них и жаждут. Неясно, как их аудитория воспримет другие песни.
Мне всегда очень хотелось быть группой, [поющей] обо всем, но ситуация стала так сильно меняться в стране, что не реагировать было невозможно. Поэтому если ты возьмешь наши последние пластинки, выпущенные с 2013 года, то там больше половины песен, которые тем или иным способом либо шпыняют власть, либо иронизируют над какой-то ситуацией в России.
После этого у публики началось отторжение, начались критические комментарии. Людям не хотелось, чтобы мы такими становились. Им не нравилось это. Мало того, им это не нравилось не просто с эстетической точки зрения, но с идеологической. Среди наших поклонников нашлось немало ватничков.
— Ты уверен, что не именно поэтому и не хотел становиться протестной группой?
— Для меня большим сюрпризом явилось то, что условного Путина и все то, что он транслирует, может поддерживать не только часть пенсионеров, все время сидящих дома у телевизоров, но и наши с тобой условные ровесники. Для меня это явилось огромным сюрпризом. Я впервые воочию с этим столкнулся, наверное, только в 2015 году, когда мы выступили на «Нашествии» с антивоенным сайтом, и начался скандал.
Я потом начитался комментариев и вдруг понял, что на этом поле и среди зрителей трансляции было немало людей, чья жизненная философия такая: «Артист, пляши. Нам на *** не упало то, о чем ты вещаешь». Они писали: «Я и мои друзья развернулись и ушли от сцены. Мы хотели песен, а не политической пропаганды». Такие люди все это называют «полез в политику», «стал пропагандистом». Для нас, ребят из 90-х, политика была неотъемлемой частью жизни, а для ребят помоложе, чье возмужание пришлось на сытые нулевые, оказалось, все было не так.
Для них, если ты проявляешь интерес к политике, то хочешь зашквариться обо что-то очень неприглядное, грязное и дискомфортное. Они считают, что политика — это дело государства, а их жизнь — это дети, ипотеки и крафтовые бары.
Я столько получал за эти 30 лет признаний в том, что наши песни берут за душу, вынимают из петли, помогают в трудный момент, столько респектов *****, а потом примерно те же люди мне сказали: «Димон, ты чего делаешь, ты чего постишь?» Оказалось, что таких людей немало, и я очень сильно был разочарован. Поэтому я отвергаю твое предположение, что я этого боялся. Я не знал, что это так, я не был в курсе, что они есть.
— Мне-то кажется, что протестных песен в принципе в последние годы не хватало.
— Протестная группа для меня — это ярлык, а ярлыки — это всегда тяжелое бремя. Вот считается, что если назвался панком, то живи ***** [плохо]. А я не хочу жить *****, но панк-рок играть хочу. Почему нет? Пошли вы ***** все! Вот на каком уровне я это отрицал и не хотел быть [лидером протестной группы].
Но я с тобой согласен, что нет Бобов Диланов, некого поставить на трибуну, сказать: «Пой свою главную песню» — чтобы 100 тысяч человек подпевали хором. Такого нет.
— Может, время другое?
— Может быть, музыка несет значительно меньший объединяющий заряд. Сколько из 60 тысяч человек могли [на митинге в 2019 году] песням Фейса подпеть? Наверное, меньше половины.
— Почему ты распустил группу «Тараканы!»?
— Без всякого Путина мы и так уже потихонечку приближались к финалу. Еще до начала политической опалы и задолго до войны у нас был план прекращать творческую деятельность по целому комку причин, который свалялся из творческого неудовлетворения, карьерного разочарования и моих личных проблем. Была очень большая усталость, я чувствовал себя человеком выгоревшим, я чувствовал себя человеком высказавшимся уже и чувствовал себя человеком, которому надо бы пожить некоторое время не в режиме лидера рок-группы с не очень определенным статусом — и не андеграунд, и толком не мейнстрим.
Поэтому мы договорились с ребятами накануне наступления 2020 года, что в следующем году мы с размахом отпразднуем 30-летие группы, а когда закончатся эти торжества, немедленно объявим о том, что группа распадается, сделаем прощальный тур и закроем эту страницу.
Но как только мы составили расписание, случился ковид, который плавно перетек в политическую опалу, которая не дала нам фактически ни одного концерта в туре в честь 30-летия сыграть. И самое главное — перечеркнула наши планы на прощальный тур.
Пока мы находились вот в этой болтанке, у нас обострились внутренние противоречия в группе. Поэтому мы договорились о том, что если мы не сможем третий перенос юбилейных концертов отыграть, то не будем больше ждать и пытаться организовывать что-то прощальное, а объявим, что группа заканчивает свою карьеру.
24 февраля это произошло без нашего особенного на этот счет желания. Война сделала это решение необратимым.
— Но часть группы оказалась за Путина или не против войны?
— Если говорить об официальном составе группы, то только один музыкант проявлял не оголтелое запутинство, а, как он это называет, «политический нейтралитет». На письме проявлялось в том, что Путин у него именовался «мой Президент» с большой буквы П, а война — «спецоперацией» даже во внутренней переписке.
Все было понятно с пацаном. Еще оказалось, что он играет в группе несколько десятилетий, но для него были загадкой текстовые месседжи в песнях. И он не отдавал себе отчет в том, что происходит за его спиной на экранах. Мне пришлось в ответ на его требования выкинуть из сет-листа еще предполагаемых на тот момент концертов две песни и открыть ему глаза: «Если бы ты раньше посмотрел, что происходит на экране, то увидел бы, что там Путин обнимается со Сталиным, к примеру».
— Сейчас многие российские группы и исполнители дают антивоенные концерты в Европе — Oxxxymiron, Монеточка, Noize MC и другие. Почему ты ни с группой, ни сам этим не занимаешься?
— Есть только две причины, почему я этого не делаю. Война продолжается, и я по-прежнему не хочу плясать по сцене. Какие бы я песни ни пел, концерт — это увеселительное мероприятие, как ни крути. Это первое.
Второе — у них их музыкальные коллективы существуют. Они в полном порядке, готовы к любым творческим актам, а у меня группы нет. У меня нет никого и ничего.
Третий момент — меня не зовут. Я не являлся как минимум последние годы и не являюсь теперь, что называется, определяющим артистом, который важен для тех благородных целей, которые себе ставят все упомянутые тобой мои коллеги. У меня нет предложений. Я, вполне возможно, мог бы найти на местности акустического гитариста, который разучил бы наши песни, чтобы мы могли бы примкнуть к какому угодно благотворительному концерту или фестивалю.
Мы могли бы поучаствовать специальными гостями в туре Oxxxymiron, хотя я с ним даже лично не знаком, но у организаторов подобных мероприятий идеи позвать Диму Спирина для участия пока что не возникало.
А сам я не напрашиваюсь, потому что, повторюсь, у меня внутреннего сценического зова больше нет. Если бы такое предложение прозвучало, я бы его очень-очень-очень серьезно взвесил, потому что хочется мне или не хочется, но это действительно благородная цель. Это же не про песни или артистическое самолюбие. Это то, что я могу сделать для того, чтобы ускорить наступление мира или помочь беженцам. Хотя свою потребность помогать беженцам я и здесь удовлетворяю выше крыши.
— Как раз хотел к этому перейти. Я видел в фейсбуке, что ты продаешь пластинки* и на вырученные деньги помогаешь беженцам.
— Не только пластинки — всякие тараканьи марабильи, которые мне уже не так ценны, потому что я хочу жить настоящим и будущим. И я чувствую, что мне нужно сейчас как можно скорее и полнее избавиться от ностальгии по гастрольным турам, по моему существованию в группе. Поэтому я с большой легкостью избавляюсь от книжек, пластинок, мерча — всего того, что оказалось в моей будапештской квартире как часть моей коллекции.
Наш киевский промоутер Женя Кибец, такой же виниловый маньяк, занимается тем, что спасает бесхозных животных, которых хозяева при срочной эвакуации забывали в Буче, в Ирпене, даже в Киеве. Он начал продавать свои пластинки, и я подумал, что могу то же самое делать.
На вырученные деньги я начал приобретать здесь продукты и товары первой необходимости и относить их в Украинский центр, где они это уже распределяют. До этого я это делал на свои деньги, но на аукционе можно продать за 500 евро вещь, которая стоит 5 евро. Мои подписчики пишут: «Просто дай нам счет — нам ничего не надо взамен, мы все эти пластинки уже купили. Просто мы не знаем, что нам делать, потому что сидим в этом Мордоре и полностью ******* [в шоке]». Я пытаюсь поставить себя на их место, представить себе, что я тогда все-таки поехал в Россию и мышеловка захлопнулась. Я пытаюсь себе представить, что я сейчас хожу по этой самой Z-Москве, встречаю людей, топящих за войну, живьем. Я бы сходил с ума.
И есть огромное количество людей, которые сходят с ума. Им же глотки заткнули — не просто в рот кляп затолкали, а по самые гланды засунули. А тут появляется крошечная щелка насрать этому режиму хотя бы тем, что они скинут мне 10 тысяч рублей, а я закуплю здесь туалетную бумагу. Кстати, я не уверен, что это все беженцам идет, а не на передовую.
Я понимаю, что это помогает людям чувствовать хоть какую-то значимость, так они хоть что-то могут сделать против этого ******. И я тоже бываю очень рад, ведь когда мы заходим [в Украинский центр] с пакетами из Spar, мы каждый раз чуть-чуть отмываем нашу нацию. Украинцы снова видят «хороших» русских. И ***** это мне приятно, потому что я чувствую, что мы еще можем что-то сделать.
Я не говорю уже про свой фейсбук или про то, что когда первое время поезда с беженцами приезжали на вокзалы в центре Будапешта, мы ходили волонтерить. По децлу — встречали, перенаправляли, помогали, давали анкеты, переводили и всякое такое. Это тогда требовалось очень сильно, и мы тоже этим занимались.
Фейсбук Дмитрия Спирина
— А ты вообще ожидал, что будут бомбить Харьков, устроят такое в Буче?
— Я думал, что просто так три месяца стягивать такое количество вооружений к границе не будут, но о произошедшем в Мариуполе или Буче и помыслить было невозможно. У них ведь какой имидж был до этого? Они же ***** были «вежливыми людьми», которые все делают со «здрасти» и «до свидания». Возможно, они и были «вежливыми людьми» поначалу в нарисованных фантазиях, если сначала Росгвардию туда отправили.
Но оказалось, что их убивают те самые «хохлы», как они их называют, у которых, как им казалось, и армии-то толком нет. Теперь они воюют единственно известным им способом. Это гопник, против которого вышел каратист в темном переулке, и он обосрался и сбегал за огнеметом. Даже в нулевые немало было в криминальных хрониках историй, когда хама выкинули из ресторана, а он вернулся и всех поджег. Вот чем занимается Путин, потому что он плоть от плоти — гопота.
— Сейчас много говорят про коллективную вину и ответственность русских. Ты чувствуешь свою вину?
— Я не чувствую вину за войну, которую они развязали. Но я чувствую вину за то, что мы его не сковырнули еще до Крыма, что он **** [лишал свободы] нас потихонечку, крошечными шажочками, аккуратно, но начиная прямо с 1999 года. ***** [Много] людей все понимали, но мы смеялись над ними. Про «кровавую гэбню» одно время мемчик был, и я угорал над ним. За это я чувствую вину. Ну, не смогли, не смогли.
Теперь надо как-то переставать там налоги платить, понимаешь? Надо как то рвать с этим целиком, чтобы никак вообще не поддерживать [государство, начавшее войну]. Делать как Face, который всю музыку отозвал с российских стримингов. Я этот его шаг понимаю.
— А ты отозвал?
— Я не отозвал, потому что не могу — я все это на 10 лет вперед продал агрегатору, который уже сам отдает песни на все платформы.
Налоги с музыки я уже, наверное, не плачу. А налоги в конце года как индивидуальный предприниматель, наверное, буду должен заплатить. Не знаю, как я буду действовать, но если можно будет родное государство кинуть, я с радостью это сделаю.
— Кто-то из участников Z-концертов тебя удивил своим появлением на них?
— Группа «Пилот» — единственные, кто меня по-настоящему удивили, потому что [Илья Черт], во-первых, ближе мне по возрасту, поэтому он опять наступает на ту самую мозоль под названием: «*****, да как так, ты же мой ровесник, но топишь за войну».
Людям возраста Галанина можно простить какие-то заблуждения или нежелание особо бунтарствовать. [Александру] Скляру я почему-то внутри себя это прощаю, но не могу объяснить, почему. А Черт музыку играл, как мне казалось, бунтарскую, хотя, поразмыслив, я понял, что от него следовало ожидать такого — просто я не ожидал этого. Еще Uma2rman удивили, хотя оба брата Кристовские — в списке 6 тысяч [«разжигателей войны»].
— Я, честно говоря, не большой любитель таких списков с обеих сторон.
— Я просто понимаю, зачем [сторонники Навального] это делают. Они таким образом видят свой возможный вклад в приближение мира. Благодаря этому завтра, возможно, кто-то из попавших в список «отскочит», а кто-то, кто сейчас сомневается, [в поддержку войны] не впишется. Режим таким образом, как ни крути, теряет поддержку.
Ты просто представь себе: вот живет на земле Собчак в более или менее мирном режиме. Продолжает ездить по Лазурным берегам, берет интервью, снимает сюжеты. И вот она попадает в этот список! Это ***** как [очень] неприятно!
— А что ты планируешь делать-то теперь, если в творчестве наступил перерыв? На пенсию еще рано вроде бы.
— Рановато! Не знаю, насколько затянется перерыв, не знаю, вернусь ли я к сценической деятельности или любой другой. У меня уже бывало в жизни, что процесс активного сочинения прерывался на многие годы. Я даже высаживался на измену — не отрубило ли его полностью, но с какого-то момента вдруг все возвращалось. Видно, надо что-то такое поднакапливать, что-то должно перебраживать внутри. А поскольку я уже очень давно этим занимаюсь, нужны более длительные перерывы. Так что я от творчества и сценических выступлений не отрекаюсь тоже.
Скажу больше — у меня идут переговоры с чешским промоутером, который предлагает мне концерты в Чехии и Словакии с местным backing-band. Предполагаемая дата — конец июня. Эти концерты, конечно, будут с благотворительной подоплекой.
Еще мне очень хочется примкнуть к любой оппозиционной, базирующийся в Европе редакции. МБХ, структура Навального или «Новая газета — Европа». «Медузе» я уже предлагал себя, но их встречное предложение состояло в том, чтобы стать проверяющим фото и видеоконтента, а ежедневно ковыряться в кишках я на эмоциональном уровне не готов.
Я хотел бы быть полезным в какой-то писанине, с удовольствием писал бы авторские колонки или статьи, может быть, делал бы интервью.
— То есть ты решил стать журналистом?
— Нет, но я хочу придать своей деятельности на своих ресурсах в интернете большую значимость и масштабность. Я чувствую, что это значительно более действенные шаги в данных обстоятельствах. Это акции прямого действия, это послания напрямую в мозг. Вот факт, вот их анализ, а песни людей на улицы не выведут.
Если мне будут начислять гонорар, я буду счастлив, потому что надо понимать, как теперь жить. Пока я живу от кое-каких пассивных доходов, оставшихся в России. Не хочу их озвучивать. Плюс я достаточно успешно реализую часть своей коллекции винила, так как разбираюсь в этом вопросе профессионально. Но это не бездонная бочка, и я уже залез в любимое. Супруга работает психотерапевтом, в том числе удаленно. Хата своя, страна недорогая — жить можно, а планов на далекую перспективу я особо не строю.
Фейсбук Дмитрия Спирина
— Ты говорил про русский менталитет. Думаешь, у России вообще есть шанс его преодолеть?
— В 1944 году немцам, наверное, тоже не казалось, что они начнут проклинать Гитлера через год и никто, кроме кучки маргиналов через десятки лет, не будет о нем вспоминать хорошо. Жители СССР в 1953 году не думали, что Сталин ***** [озверел], но в 1956 году уже думали, а в 1960 году и думать забыли о культе личности.
— Думаешь, Путин потерпит такое же поражение, как Гитлер в 1945-м?
— Кто знает. Я не говорю о том, что самолеты НАТО полетят Кремль бомбить, но эта война может изменить национальный менталитет. И я, конечно, имею в виду поражение Путина, а не какой-то другой исход. Я смотрел недавно Каспарова, и он рассчитывает, что это русский народ закончит войну тем, что Путина на вилы поднимет.
И знаешь что? Я в этом самом менталитете ***** как сильно разочаровался. Я разочаровался в людях, я разочаровался в народе российском. Конечно, мы все знаем, что никто Путина не выбирал, но они его поддерживают, позволяют его пропаганде проникать в свои мозги. Они отвергают наши ценности, им ***** [все равно] на свободу слова, они Навального хейтят только потому, что он осмелился пойти против их царя. Поэтому я бы тебе и до 24 февраля сказал, что ***** [ничего] этой стране не поможет. Такие группы, как наша, этой стране не нужны. А сейчас [происходит] экстремальная ситуация, это обстоятельства, о которых мы подумать не могли. Кто знает, чем это обернется. Да, это звучит кощунственно по отношению к жертвам в Украине, но *** знает, а вдруг это шанс русского народа прийти, сука, в себя наконец. Понимаешь? Шанс начать ценить свободу и мир.
(По ходу этого монолога Спирин все больше раздражается, а закончив его, резко встает, прощается, вскакивает на велосипед и уезжает, будто и не замечая будапештский дождь, хотя одет совсем не по погоде — в шорты и жилетку.)
* Ссылка, обозначенная звездочкой, ведет на сайт издания, внесенного в реестр иностранных агентов.
