Вася Ложкин, "Зайцы апокалипсиса" (2013)
vasya-lozhkin.ru
Сначала все-таки расскажу, а уж потом объясню, по какой такой внешней причине я вспомнил эту очень давнюю историю. Не историю даже, скорее исторический анекдот, городскую легенду, услышанную мною не один раз и даже не два от совершенно разных людей старшего поколения.
Итак.
Патриарх и трехкратный демиург советско-российского гимнотворчества, автор долговязого Дяди Степы, родоначальник славного рода, ставшего для нескольких поколений наших сограждан непревзойденным образцом высокой идейности, народности и партийности, а чуть позже — подлинной духовности, непоказного благочестия и застенчивой совестливости, поэт и гражданин Сергей Владимирович Михалков был заикой.
Чтобы не быть уличенным в политической некорректности, скажу сразу же, что по отношению к заикающимся людям я с давних пор испытываю какое-то дополнительное доверие, какую-то столь же немотивированную, сколь и отчетливую приязнь. Почему это так, я не знаю. Может быть потому, что я вообще привык к солидарности с теми, кого передразнивают дураки.
Короче говоря, Михалков-старший заикался, и это ничтожное вроде бы обстоятельство служило одним из основных структурообразующих факторов в обширной агиографии нашего героя. Все анекдоты и легенды, где так или иначе фигурировал Михалков, чаще всего строились именно на этой особенности его речевой практики.
Мне запомнилась такая маленькая апокрифическая история, в подлинности которой никакой уверенности, мягко говоря, нет. Но поскольку я слышал ее примерно от четырех разных, не связанных друг с другом людей, я позволю себе считать, что это все имело место на самом деле. Да и какая в сущности разница!
1949-й год. Зима. Москва. Кремль. Многолюдный пышный прием по случаю 70-летнего юбилея вождя народов. И Михалков, естественно, там же. И вот стоит он с бокалом, беседует с кем-то из не менее титулованных коллег на текущие литературные темы.
И тут, как всегда, бесшумно приближается «сам». Тоже с бокалом. «А скажите, товарищ Михалков, — ласково и заботливо спрашивает великий вождь и учитель, — над чем ви сейчас работаете? Савэтский читатель ждет ваших нових праизвэдэний».
В ответ на это товарищ Михалков открывает рот и отчетливо произносит: «З-з-з-з-з-з-з-з-з-з». Сталин постоял примерно с полминутки, но, окончания бесконечного «з-з-з-з-з-з» так и не дождавшись, махнул досадливо той рукой, какой он был в состоянии махнуть, и пошел со своим бокалом дальше. А вслед ему донесся отчаянный и, как некоторым показалось, даже слегка гневный вопль: «З-з-з-з-з-з-зайка- заз-з-з-найка!»
Я отлично помню этого «Зайку». Была такая в моем раннем детстве пьеса. Для детей. Она именно так и называлась — «Зайка-зазнайка». Автор — именно Сергей Михалков. Она шла в театрах и раз сто показывалась по телевизору и звучала по радио. Помню, помню, как не помнить — не так уж много было детских пьес в аскетичные годы моего послевоенного детства.
Речь там шла о том, что … Впрочем, вся эта довольно длинная и довольно вязкая история венчалась куплетами, исполняемыми под занавес всем составом участников постановки. В этих-то самых куплетах, в поэтическом отношении не самых, мягко говоря, шедевральных, но зато в похвально сжатой форме весь этот, с позволения сказать, нарратив и уместился.
Дело, короче, было так:
«Проспал в лесу охотник оружие свое.
Попало Зайцу в лапы охотничье ружье!
Зазнался тут Зайчишка, не стал ни с кем дружить,
лису из дома выгнал, стал в лисьем доме жить!
Пришли другие зайцы взглянуть на то ружье.
Ответил им Зазнайка: «Ружье теперь мое!»
Но сам он обращаться с оружием не мог:
когда в беду попал он, не смог взвести курок!
А зайцы не дремали и вовремя пришли,
несчастного Зазнайку от гибели спасли!
Теперь наш хвастунишка сгорает от стыда.
Он больше зазнаваться не будет никогда!»
И общий хор подхватывал:«Да-да! Да-да! Не будет никогда!»
Ну, тут и занавес само собой. И аплодисменты. И путаница с галошами в гардеробе. И — «усталые, но довольные юные зрители расходились по домам, по дороге звонкими голосами твердя наиболее полюбившиеся им цитаты из спектакля».
Нельзя попутно не задаться предательским вопросом: что творилось в подсознании автора, сочинившего эту сказочку ровно в те самые времена, когда проворные лубянские зайчишки стырили чертежи атомной бомбы у заокеанского охотника, проспавшего «оружие свое»? Впрочем, пусть над этим думают психоаналитики. Главное, чтобы закончилось все как в сказке.
Но как в сказке не получается. Получается совсем не так, как в сказке. Скорее получается — как в скаZке. И все сказочные зверушки стали в одночасье Zveрушками, зайки — Zайками, а зазнайки — ZаZнайками. И в целом невинное и почти детское михалковское «З-з-з-з» спустя десятилетия зазвучало в наши дни как отчетливое — мучительное и тягомотное в своей угрюмой кабаньей тупости Z-z-z-z.
Это внезапная и не очень объяснимая, — хотя пока, слава богу, выборочная, — латинизация нашей тоже, в общем-то, не так чтобы особенно исконной кириллицы в угоду военно-патриотическим грезам высокого начальства, эти ZигZагообразные литеры, намалеванные на задних стеклах автомобилей, эти невыносимые для любого вменяемого человека с зачатками чувства меры и вкуса выкладывания из подведомственных телес бюджетников, студентов, школьников и воспитанников детских дошкольных учреждений буквы Z — всё это и оказалось поводом для давних, довольно забавных и, в общем-то, даже в чем-то поучительных воспоминаний. Нет, как говорится, худа без добра.
