
Оформление экспозиции в Музее Победы
Телеграм-канал журналиста-расследователя Андрея Захарова @zakharovchannel
Две встречные и, казалось бы, враждебные друг другу, а на самом деле обнаруживающие глубинное родство тенденции мы имеем не то чтобы большое удовольствие, но по крайней мере возможность наблюдать в наши поразительные, в наши невозможные дни.
С одной стороны, продолжается, иногда обостряясь, а иногда прячась под спуд, как пожар на торфянике, хроническая битва за исконность родного языка. Битва эта принимает различные формы. Иногда она выглядит как художественно оформленное алармистское нытье профессиональных плакальщиков и плакальщиц. Иногда — как грозные громы-молнии, доносящиеся из-за дубовых парламентских или правительственных дверей.
И я их понимаю. Цивилизованный мир, усилиями околокремлевских мыслителей называемый нынче не иначе как «коллективным Западом», — и это еще в лучшем случае, — посредством своей глубоко враждебной и пропитанной русофобским ядом лексики, фразеологии и вообще терминологии стремится … ну, в общем, понятно, зачем продолжать и, как говорится, множить сущности.
Даже на фоне грозных, а порой и совершенно неправдоподобных исторических событий, клубящихся вокруг нас, все равно ни на минуту не умолкают разговоры, дискуссии, нервные споры и, прямо скажем, склоки вокруг языка, точнее вокруг замечаемых и переживаемых нами изменений в нашем с вами родном языке, в его лексике, фразеологии, синтаксисе.
Это понятно: язык во все времена нашей истории, кроме катастрофических, был куда большей реальностью, чем сама реальность.
Такова наша традиция. Это не плохо и не хорошо. Вернее — и плохо, и хорошо. Хорошо для литературы. Плохо для всего остального.
В основном, конечно, говорят о так называемом засилии заимствованной лексики. Отчетливый алармизм, заложенный в основу таких рассуждений и инвектив, иногда звучит буквально как сирена, предупреждающая о налете вражеской авиации.
Я, кстати, еще давно, выловив как-то из речи одного из таких плакальщиков по давным-давно утраченной невинности родной речи словосочетание «экспансия интернациональной лексики», не мог не заметить с некоторым ехидством, что в этом словосочетании нет ни одного не заимствованного слова.
Лексика, фразеология, терминология — это ладно, эта песня старая, и главная особенность ее в том, что она не имеет конца…
Горожане и горожанки моего поколения, выросшего в советские годы, а также те, кто постарше, и те, кто помоложе, помнят, конечно, какую особую роль в нашей жизни играли поездки в так называемую «Прибалтику». То есть в Литву, Латвию, Эстонию. То есть в Вильнюс, Ригу, Таллинн, Юрмалу, Тарту, Палангу, Пярну. Сами названия этих мест отзывались трудно формулируемым волнением.
Для нас, то есть для людей фатально «невыездных», эти города, городки и хутора были эрзац-Европой, были более или менее доступной нам «заграницей».
Эта «заграничность», эта «европейскость» являлась нам не только в облике и содержании уютных кафешек и названиях блюд в меню, не только заметным различием деталей бытовой культуры.
Поражала, приводила в не очень-то заметный, но несомненный восторг повседневная латиница, которую мы видели вокруг себя повсюду — от надписей на вокзале, до названий ресторанов, гостиниц, магазинов, газет.
В наших-то городах мы видели ее, латиницу, только в школьном учебнике английского или немецкого языка, в альбоме для марок и на медицинском рецепте.
А тут — везде. Европа! Свобода! Цивилизация! Джаз и рок-н-ролл! Вот чем были для нас «прибалтийские» путешествия в первую очередь. А всякие там море, сосны и даже взбитые сливки в красивых вазочках или липкий и приторный ликер Vana Tallinn — это уже не так важно.
Так, посредством всего лишь букв, а не только музыки, кино, картин, книжек, джинсов и жвачки, «коллективный Запад» развращал нежные души простодушных и приоткрытых всему новому и непонятному советских людей.
Но, забегая вперед, скажем: нет, это ему не то чтобы удалось.
То есть джинсы, конечно, давай. Жвачку тоже давай. Буквы? Ну, если этими буквами написано что-нибудь вроде «Made in USA» — в общем-то, тоже давай. А так — нет, видали мы вашу многогендерную цивилизацию. Не надо!
Уже нет давно никакой, слава богу, «советской Прибалтики», а есть три уважаемых балтийских государства. Уже давно поездили по разным царствам-государствам и насмотрелись вдоволь на латиницу, которая давно уж утратила свою былую сакральную привлекательность.
Но она, эта зловредная латиница, продолжает свою разрушительную работу, предательски проникая в самые, казалось бы, неожиданные, самые заветные, самые заповедные и самые неприкосновенные уголки общественно-политического языка. А именно в те, что «обслуживают» так называемую военно-патриотическую речевую практику.
Почему именно эти «зэты» стали практически в одночасье универсальными символами державно-имперско-военизированного сознания? Непонятно.
Но ладно бы еще сами по себе, не усугубленные чуждым кириллическим контекстом, начертанные на задних стеклах казенных автомобилей или на спинах не в меру патриотических футболок. Так нет же — они коварно, как иноприродные паразиты из кинофильмов ужасов, что поселяются и прорастают в телах людей или животных, поселяются и прорастают прямо в телах слов русского языка.
Пока, слава богу, они поселяются в словах или слоганах, которые ни сами по себе, ни даже в контексте других слов ничего не значат. Они, слава богу, лишены семантики. Они оглушительно громко лязгают в подражание гусеницам. Нет, не тем гусеницам, что превращаются в бабочек, а другим, совсем другим.
Вот, например, мы видим плакат с надписью «Zаветам Veрны».
В одной из социальных сетей кто-то меланхолично заметил, что он даже не сразу понял, на каком это вообще языке.
А если бы понял, то что, лучше бы стало? Кто такие и каким таким «Zаветам» они «Veрны», он понял бы? Не думаю. Да и незачем. Кому надо, тот, видимо, поймет. Или сделает вид, что понял. А нормальным носителям нормального языка — не обязательно.
Если бы эти латинские вирусы начали бы поражать что-нибудь вроде «На холмах ГруZии лежит ночная мгла» или «Я Vас любил», это уже было бы хуже. Но пока, насколько мне известно, ничего такого не наблюдается. Пока.
Большинство русских не знают что "Z" это буква. Они думают что это для крутизны. (особенно получившие "лучшее в мире" образование ))
Отчего же никто не пишет "На холмах ГруZии..."? Вот, например, один известный магазин компьютерной техники стал указывать своё месторасположение как "ZVездный бульвар".
Мне за этим видится карго-культ с замесе с бунтом подросткового сознания.
Да чего уж там, свиное рыло лезет там, где его, вроде, и не ожидали вовсе. Вот это самое Z - это ж вольфсангель. И пусть борцуны с нациками нам попробуют что-то на эту тему рассказать...
И вообще, на фоне воспоминаний Льва Семёновича у меня тоже воспоминания прорезались. Я ж тоже успел при Советсокм Союзе пожить, и вкусить от его пропаганды тоже... Думаю, если бы тогда я, свежеиспеченный пионер, рискнул подменять латинскими буквами какие-то кириллические, скажем, в стенгазете, то гнали бы меня из пионеров (извините за обсценную лексику) ссанными тряпками.
А сейчас, поди ж ты, уже не западло фашистские символы использовать. Чего ж? Деды, которые воевали, уж не видят, а то, что в гробах своих вертятся, как вентиляторы, уж не интересно никому...
Так что да: страна, когда-то победившая фашизм, теперь со странным удовольствием сама валяется в вонючей мерзости этого самого фашизма.
Прости, дедушка, мы все просрали...
Как-то так получается: Rоϟϟия VпеRDе...
Иронизировать, как говорить правду, легко и приятно. А попробуйте сами – заменим Z на близкую по произношению букву З, а V от victory, на букву П из слова победа и представим все это намалеванное на танках и военных грузовиках. Это ж сколько фейков о российской армии с сексуальным подтекстом мы получим. Можно попробовать буквы Х У – схожее с латиницей начертание, но тоже не клеится. Так-что может это и «наилучший» вариант - солидно и похоже на заграничные военные боевики.