Ну, казалось бы! Ну, что может быть еще новенького в наши-то дни! Что еще может тронуть зачерствевшие сердца сограждан, погруженных в спасительный медикаментозный сон. Казалось бы, ничего.
Но есть, кажется, как минимум одна по-настоящему болевая точка, все еще болевая. Это дети.
Был когда-то у меня знакомый, имевший в течение некоторого времени манеру по любому практически поводу и, что было важно, всегда невпопад, но при этом всегда уместно, когда в общем разговоре возникала нарушавшая ритм пауза, очень раздумчиво и с легкой грустинкой повторять одну и ту же фразу.
Фраза была такая: «Детей где-то жалко».
Вся прелесть там была в пародийно раздумчивой с этой грустинкой интонации. И, конечно же, в нелепо-паразитическом «где-то», придававшим этой дурацкой фразе ту необъяснимую прелесть, которая всякий раз вызывала неизменный благодарный смех.
Ведь и действительно же смешно, хотя и затруднительно сказать, что именно.
Детей и правда бывает жалко. И не только «где-то». И не только тогда, когда гибнут они сами или когда на их глазах гибнут их родители. И не только тогда, когда их, сонных, посреди ночи тащат зачем-то в страшноватые бомбоубежища.
Их жалко и тогда, когда их используют как живой щит, за которым легче и «симпатичнее» проворачивать свои «державно-патриотические» делишки.
Вот я узнал, например, о том, что в городе Новокузнецке воспитанников детского сада номер 41 (это не излишняя подробность, это надо знать и помнить) отправили раздавать приглашения на выборы.
«Выборы и дети» — тема интересная сама по себе и имеющая к тому же почтенную мемуарно-фольклорную историю.
Я в соответствующем возрасте в дни выборов за нерушимый блок коммунистов и беспартийных любил ходить с родителями на избирательный участок, где мне, во-первых, разрешали сунуть в щель, зияющую посреди обитого кумачом ящика, сложенную вдвое бумажку, во-вторых, мне бывал куплен бутерброд с сыром и стакан лимонада. А если повезет, то и конфета «Ласточка».
И в выборы мы, конечно, играли — как играли в больницу, в магазин, в школу, в поезд. Мы, будучи маленькими детьми, играли в выборы примерно так же, как теперь играют в них взрослые дяди и тети, только с существенно меньшим размахом и куда более скромным бюджетом.
Я-то сам в детском саду никогда не был, но кое-кто из моих сверстников рассказывал, как они играли в выборы в детском саду и как их за это наказывали, потому что «мало ли что».
Впрочем, игра в выборы была, конечно, куда невиннее другой игры, за которой однажды застукала детей одна подружка моей юности, в те годы работавшая воспитательницей в детском саду.
Однажды она была буквально разбужена непривычной мертвой тишиной, раздававшейся из-за дверей игровой комнаты. В тревоге (как это — дети, не умолкавшие ни на минуту, вдруг молчат) она ринулась в комнату и увидела странную картину.
На трех стульях с торжественным видом на спине возлежал один из мальчиков. В его голове и в ногах стояли два других мальчика с палками на плечах. А мимо в гробовой тишине «нескончаемым потоком» медленно и торжественно двигалась их старшая группа в полном составе.
Сомнений не было: дети играли в Мавзолей.
Моя знакомая быстро прервала эту игру, чреватую неприятностями и ей самой, и заведующей, и родителям изобретательных детишек.
Ну, и выборы. Они не меньше, чем Мавзолей, интриговали и манили своей игровой по сути ритуальностью, а также заманчивыми терминами, такими, например, как «бюллетень» или «урна».
«Бюллетень» ассоциировался с болезнями — «получить бюллетень», «сидеть на бюллетене».
А уж о коварной полисемии слова «урна» что и говорить.
Детей где-то жалко, да.
«Дошкольный волонтерский отряд «Добрята», — читаю я, от одного только слова «добрята» преодолевая неизбежный рвотный рефлекс, — провели акцию «Твой голос важен», раздали приглашение на выборы и напомнили гражданам Новокузнецка, что 8, 9 или 10 сентября необходимо сделать свой выбор и отдать голос в выборах Губернатора КуZбасса, выборах депутатов Законодательного собрания КуZбасса».
К правописанию придираться не будем — как умеют, так и пишут. Грамотность и пламенные патриотические чувства не всегда, мягко говоря, совпадают. А вот явно безыдейный автокорректор в компьютере совершенно непатриотично подчеркивает не существующее в словарях русского языка слово «КуZбасс» красной волнистой чертой. Ну, что с него возьмешь — не успевает бездушный механизм за властными вызовами времени.
«Организовала это всё, — читаем мы дальше, — воспитатель Анастасия Нечаева, которая также является членом участкового избиркома». Ну, это понятно.
Дальше следует прямая, — прямее некуда, — речь.
«Это моя личная задумка, — говорит изобретательная и инициативная г-жа Нечаева. — Вот провели с ребятками, и еще завтра, может, выйдем. Совместим приятное с полезным».
От «личных задумок», не говоря уже о «ребятках», от которых всего один шаг до окончательно невыносимой «детворы», упомянутый в связи с «добрятами» и улегшийся было рефлекс разыгрался с новой силой.
Ничего в сущности нового. Хорошенькая девочка с белым бантиком на голове, подносящая огромный, — большее ее самой, — букет полевых цветов фюреру, генералиссимусу, генсеку или пожизненному президенту — это сюжет вечный, как ковыляющая по кругу наподобие слепой клячи Всемирная история единовластия. Это как установленная на веки вечные в фотоателье раскрашенная фанерная болванка с пустыми отверстиями для лиц.
Ничего нового. Только, как и всегда, «детей где-то жалко». Где-то жалко.