Алексей Навальный

Алексей Навальный

Фото: соцсети Навального

⤢

Гибель Алексея Навального, «почувствовавшего себя плохо» во время прогулки в исправительной колонии №3, стала самым шокирующим событием российской политической жизни с начала вторжения в Украину. Как отметил корреспондент «Коммерсанта» Александр Черных, «такое ощущение, как будто еще одна война началась». Действительно, именно это безымянное ощущение прямиком из чудовищного февраля 2022-го считывалось в мимике и голосах людей, пытавшихся подобрать эмоции, уместные после слов «Навальный умер».

Оно же витало в воздухе во время стихийных акций, на которые по всему миру вчера собралась русская диаспора. В Тбилиси 99% участников митинга, который местные Telegram-каналы охарактеризовали как самую многочисленную акцию россиян в истории грузинской столицы, были зумерами или миллениалами. Тот самый жуткий гибрид шока, растерянности и горя, различавшийся среди молодежи с церковными свечами в руках и плачущих в долгих объятиях пар, довольно скоро уступил место неожиданному воодушевлению.

Будто бы толпа осиротевших детей, дав глубокой скорби по родителю ровно час на выход, затем, как по щелчку пальцев, воспрянула духом, разозлилась и сублимировала былое отчаяние в полуторачасовой марш через весь город. Марш отнюдь не траурный, но с энергичными, радикальными лозунгами, аномально приподнятым общим настроением и совершенно по-особому звучащим «Не забудем, не простим!» Потому что эта речевка из уст улыбчивых двадцатилетних юношей и девушек, буквально детьми сумевших вопреки всему освоиться в чужой стране и выстроить в ней социальные связи (ведь в колонне все друг друга знают и после минуты молчания группами разъезжаются обсуждать случившееся по съемным квартирам в «итальянских двориках») и вправду воспринимается всерьез. Они, кажется, уж точно не забудут и не простят — и если это предположение выдержит проверку временем, благодарить за это следует именно Навального.

⤢

Тбилиси, 16 февраля 2024 года, на акции памяти Алексея Навального

@sotaproject

Вернувшись с акции, я раскладываю перед собой два журнала из «эмигрантской библиотеки»: номер Time от ноября 1996-го года и русский Esquire декабря 2011-го — тот самый, «О жуликах и ворах» с Алексеем на обложке. В архивном «Тайме» меня интересует статья о президентских выборах в США 1996-го года «Два мужчины, два виденья». В ней противостояние Билла Клинтона и Боба Доула преподносится как противоборство двух поколений, двух диаметрально противоположных мировоззренческих систем, обретшее электоральную форму.

И больше всего впечатляет работа бильд-редакторов Time, которые подчеркнули конфликт отцов и детей через соседство двух фотографий: на первой молодые американки с блеском в глазах, широко улыбаясь, держат стильные черно-белые снимки Клинтона, на второй — группа пожилых ветеранов в военной форме, сложивших руки в воинском приветствии, марширует с топорно выполненным агитационным плакатом в поддержку Доула. Возрастное различие Клинтона и Доула было почти точно сопоставимо с разницей в роковой паре Навальный—Путин — 23 года, бесконечно отдалявших политиков и их аудиторию друг от друга не только демографически, но и концептуально.

⤢

О фигуре Клинтона и его влиянии на развитие американской политики (и Демократической партии в частности) можно спорить очень долго, но одно обстоятельство сомнению не подлежит. Первый родившийся после Второй мировой войны президент США стал символом принципиально новой Америки, взрастив свой политический капитал на её еще плохо изведанной почве — «иксерах», для которых личное благосостояние, медиа, технологии, сексуальная свобода и постмодернистски-ироничное отношение к жизни были куда важнее традиционных американских ценностей, которые олицетворял Доул, деятельный противник однополых браков и абортов.

Если бы Билла Клинтона, «президента MTV», харизматичного саксофониста и любителя бургеров из McDonald’s, с голливудской улыбкой на лице обещавшего построить «американский мост в XXI век», никогда не существовало — американцам пришлось бы его придумать. Потому что Билла жаждала сама эпоха, жаждали миллионы граждан США с новыми ценностями и взглядами, нуждавшихся в представительстве на самом высоком уровне. Даже если бы Доулу в 1996-м удалось обогнать конкурента и стать первым лицом, трансформационные процессы в американском обществе продолжали бы идти своим чередом и рано или поздно неминуемо обрели своего репрезента той же политической школы — того же Барака Обаму.

К слову, об Обаме — летом 2011-го в «Коммерсанте» вышла заметка с контроверсивным заголовком «Нам нужен свой негр», в котором журналист цитировал свой разговор с таксистом. Последний утверждал: «Эх, нам бы такого!… Ну, не обязательно негра. Но нового, другого, с другими мозгами, понимаешь? Даже я своей головой, а я ей кирпичи крошил, понимаю, а вы все с образованиями рассуждаете "Путин — Медведев — Медведев — Путин…"». Собственно, «свой негр» в России дал о себе знать уже очень скоро.

⤢

Алексей Навальный. Фото: Евгений Фельдман / Это Навальный

В своей книге Михаил Зыгарь назвал Алексея Навального «инопланетянином». Не только за стилистические разногласия с рядовыми российскими чиновниками («ходит по улицам, ездит в метро, заходит в магазины»), но и за нетипичную для РФ траекторию политической карьеры — «он точно променял возможность вести обычную жизнь на борьбу за власть». Феномен Навального — совсем как феномен Клинтона когда-то, — стал логической персонификацией эпохи, в данном случае российских 2000-х. Цитируя книгу другого публициста, Аркадия Островского: «Молодой, энергичный, голубоглазый. в джинсах и белой рубашке с закатанными рукавами, Навальный стал первым русским политиком американского типа» — который успешно отражал думы и чаяния первого русского поколения американского типа, вчерашних «инопланетян», воспитанных на журнале «Афиша», минималистичной скандинавской мебели из IKEA и доступных поездках в Европу на уикенд.

Открываю лежащий рядом Esquire и читаю: «Я лидер хипстеров? Не уверен. Я скорее чувак из Марьино, которому, впрочем, нравится носить пальто с кедами. Но я не надену очки в хипстерской оправе и с удовольствием выпью пива в местах, где хипстеры сморщат носики и скажут: фи». Наверное, именно такая ненавязчивая амбивалентность, вызывавшая еще большее уважение в «креаклово-хипстерской» среде и при этом не отталкивавшая элементы более консервативные, позволила Навальному обрести статус лидера российской оппозиции еще во времена Болотных протестов.

Подавление которых из 2024-го года можно смело назвать главной трагедией в истории постсоветской России, определившей ход ее дальнейшей «эволюции» в агрессивную авторитарную диктатуру. Трагедией как для страны, как для значительной части ее населения, не считающей Иран и КНДР достойными примерами для подражания, так и личной трагедией для Алексея Навального, в 2010-х ставшего для большинства «несогласных» главным российским политиком и своего рода путеводной звездой.

Как и Клинтон, Навальный самолично не инициировал социокультурные тенденции, политические проявления которых ему было суждено впоследствии дирижировать. Креативный класс и журнал «Большой город» — не его изобретения, но лозунг «Удивляйтесь, когда вас унижают, прекратите бояться, сражайтесь за свои ценности, требуйте честных выборов, отправьте обоих в отставку, будьте здоровы» с обложки последнего мог иметь хоть какой-то вес лишь при наличии акторов, подобных Навальному.

⤢

Президент США Билл Клинтон

huffingtonpost.com

Существенное различие кейсов Клинтона и Навального состоит в том, что даже в случае поражения первого на выборах условный американский «Большой город» и другие продемократические издания не были бы вынуждены корректировать свою редакционную политику, а представители американского креативного класса — прятаться в уборных «Жан-Жака» от оголтелых американских ОМОНовцев. Трансформационные процессы продолжились бы — и в условиях здоровой демократии рано или поздно обрели свой политический портрет.

В России же у государства, последние десятилетия представляющего мракобесно-реакционные силы, намного больше инструментов по продавливанию собственной повестки и подавлению оппозиционной, из-за чего на Навальном после Болотного дела оказался колоссальный груз ответственности. Ему предстояло провести своих сторонников и их культуру через темные, репрессивные времена, не позволив им провалиться в апатию и внутреннюю эмиграцию и подав надежду на неизбежный триумф «Прекрасной России будущего» — без, в сущности, каких-либо осязаемых на него оснований. Судя по вчерашним акциям, ему это удалось.

В прошлом году в статье для Republic я критиковал склонность Алексея к неустанной иронии и сведении катастрофических условий его заключения к анекдотичной форме, поскольку такой подход, на мой взгляд, создавал опасную иллюзию безобидности происходящего и отчасти даже гуманизировал российские власти. С одной стороны я, к сожалению, оказался прав, однако в то же время именно способность исхудавшего человека в тюремной робе реагировать на пытки ШИЗО шутками в адрес судьи вдохновляли миллионы людей с такой же дерзостью проходить через вызовы «новой реальности», в которой нас насильно поселил Владимир Путин.

Как человек 2002 года рождения, я могу сказать, что Алексей Навальный был для поколения Z ключевым харизматическим лидером и политическим деятелем в целом. Для абсолютного большинства моих сверстников (да и меня в том числе) публичная политика — как явление захватывающее и достойное внимания, а не бюрократически-серопиджачно-унылое — началось в 2017 году с резонансных расследований его команды и заметно «помолодевших» митингов. Это был первый человек в российском политическом поле, который отнесся к зумерам не в духе «не лезь, малыш, в политику, иди учи матчасть», а как к носителям своей уникальной культуры и ценностей, к которым Алексей действительно проявлял живой интерес. Он умел очаровывать, говорить на понятном молодежи языке и, как мне описывали впечатления от живых выступлений Билла Клинтона, при общении с человеком на публике создавать иллюзию, будто бы он — единственный, кто находится в зале.

Он понимал, что миллениалы и зумеры также воспринимают происходящее в России как абсурдную нелепицу, над которой можно разве что или смеяться, или плакать — и он решил вместе со всеми нами смеяться, используя смех как инструмент консолидации и воодушевления своих сторонников. Использовал его во время последнего заседания, вызвав неестественно добрую улыбку на лице федерального судьи, использовал и в своем послании на случай смерти в документальном фильме Navalny, с улыбкой произнеся:

«Не сдавайтесь. Не надо, нельзя сдаваться. Если это [смерть] произошло, это означает, что мы необыкновенно сильны в этот момент, раз они решили меня убить. Нужно использовать эту силу: не сдаваться, помнить о том, что мы — огромная сила, которая находится под гнетом вот этих вот чуваков плохих лишь потому, что мы не можем осознать, насколько действительно мы сильны. Все, что нужно для торжества зла, — это бездействие добрых людей. Поэтому бездействовать не надо».

В начале этого текста сравнив демонстрантов в Тбилиси с «осиротевшими детьми», я подразумевал не их состояние дезориентации, а вполне буквальное политическое сиротство. С начала 2010-х Алексей Навальный играл центральную роль в формулировке оппозиционной повестки в России, проталкивая ее в мейнстрим даже вопреки форсированным стараниям Кремля пресечь ее на корню. Во второй половине 2010-х его проекты и уличная активность стали своеобразным политическим инкубатором для поколения, которое не знает другого президента, кроме Владимира Путина — другой системы, кроме путинской, а после ареста в 2021-м он стал символом феноменальной силы воли и надежды на лучшее будущее, которая, оказывается, может жить даже в убогих стенах штрафных изоляторов.

⤢

@arkhelps

Навальный был очень хорошим «политическим отцом», сумевшим взрастить целое поколение непримиримых романтиков и мечтателей, 16 февраля встретивших известие о его гибели проступившей сквозь слезы стоической улыбкой. Это поколение, как и мечту о «Прекрасной России будущего», уже укоренившийся образ «политика американского типа» и пронесенную Навальным сквозь десятилетия политическую культуру, нельзя арестовать и запытать бесконечными помещениями в ШИЗО. Как пелось в одной сверхпопулярной песне эпохи раннего Клинтона, «A man will die, but not his ideas».