Гибель иронии. Какие уроки для современной России можно вынести из мультсериала «Саус-Парк»

В России далеко не каждый день формируется цельное протестное движение, участников которого можно отнести к какой-либо общей социальной группе со своими мировоззренческими, демографическими или даже технологическими особенностями. За путинские годы гражданский активизм приобретал подобную консолидированную форму дважды: в 2011–2012 годах и в 2017-м.

Анализируя белоленточные протесты начала 2010-х, исследователи отметят всплеск активности представителей нового среднего класса: «экономически активных людей высокого достатка», ранее не интересовавшихся политикой и в нулевые занимавшихся в основном повышением того самого достатка. Из-за беспрецедентного по масштабу использования социальных сетей для организации митингов в обиход войдет понятие «Facebook-революция», а протест впервые возглавят не профессиональные политики, а блогеры, гражданские активисты, писатели и журналисты.

Концептуально в 2017-м году сложится очень похожая ситуация: на оппозиционную авансцену выйдет новое поколение россиян, которые также будут «записываться» на митинги через сообщества в соцсетях под впечатлением от расследования «Он вам не Димон» команды Алексея Навального. Медиа тогда обратят внимание на внезапно многочисленную молодежную компоненту протеста, а пропаганда использует фактор омоложения оппозиции для обвинения Навального в «политической педофилии».

По данным «Левада-Центра», 24 декабря 2011 года, на крупнейшей белоленточной акции на проспекте Академика Сахарова, молодые люди (18–24 лет) составили около 20% от всех собравшихся. На московском митинге 26 марта 2017 года, по данным «Коммерсанта», почти половина манифестантов оказались школьниками и студентами, на столичной акции 12 июня 2017 года, по информации «ОВД-Инфо», 49,2% пришедших были младше 23 лет. Причем 11,6% были несовершеннолетними — аналитиками «болотной» эпохи эта возрастная группа не учитывалась в принципе.

К концу 2010-х отрицать полномасштабную интервенцию поколения Z в российскую общественную жизнь станет невозможно: после 2017-го года молодежь так и не уйдет с улиц и станет важной частью, например, митингов против блокировки Telegram в 2018-м, московских протестов 2019-го и акций в поддержку Алексея Навального в 2021-м. И это кардинальным образом изменит политическую культуру в России.

Потому что зумеры очень сильно отличаются от поколения X или даже своих предшественников, миллениалов. Это первые всецело «цифровые» и «постмодернистские» люди с довольно специфическим мировосприятием, понять которое представителям старших поколений необычайно трудно — но необходимо, если они рассчитывают получить «пропуск в будущее», в том числе политическое.

Успешным примером «молодежной мимикрии» можно считать как раз переосмысление имиджа Алексея Навального в 2016–2017 годах, которое привело к многократному росту его популярности среди молодой аудитории.

Навальный в 2011-м и 2017-м годах — это два совершенно разных политика, работавших на разные социальные пласты и использовавших для этого принципиально различную риторику. Человек, который агрессивным тоном заявлял о возможности «взять Кремль и Белый дом», обещал «перегрызть глотку этим скотам», ходил на «Русские марши» и матерился на митингах — это абсолютно точно не та же публичная фигура, которая впоследствии обсуждала с подписчиками мемы в Twitter, выкладывала фото с «Дошираком» и цитировала мультфильм «Рик и Морти» в суде.

«Ребрендинг» Навального можно охарактеризовать как умеренную «иронизацию» его образа — до такой степени, чтобы он казался уместным в контексте киберкультуры и позволял доносить до юной аудитории информацию в удобоваримой и релевантной форме. И это, конечно, не длинные простыни текста в «Живом Журнале» и не статьи в оппозиционных СМИ или интеллектуальном глянце, а современный видеоблог и взаимодействие со сторонниками в соцсетях через знакомые им средства коммуникации — те же мемы, почему бы и нет?

⤢

Резиновая желтая уточка как символ протестных митингов в России. Челябинск, 26 марта 2017 года

Daggets / Wikipedia.org / https://creativecommons.org/licenses/by-sa/4.0/

Именно ироничное отношение Алексея Навального к политической ситуации в стране стало его «имиджевым козырем», нашедшим отклик среди молодежи, у которой давно сформировалась потребность в определенной «новой искренности» в политике. Появление человека, который максимально простым языком может рассказать о важности протестов на примере двух резиновых уток, разбавляя повествование скетчами и шутками, в 2017-м году казалось для молодых россиян чудом. Потому что с раннего детства они (то есть мы, чего уж там) привыкли к тому, что политика — это очень скучно, это сухие казенные формулировки, мрачные чиновничьи лица и туманные электоральные процедуры, а всё, как оказалось, намного веселее. Даже сейчас, когда Навальный в пыточных условиях содержится в колонии строгого режима, он продолжает через адвокатов в ироническом стиле рассказывать о своём положении и политической повестке, хотя ситуация к иронии не располагает совершенно.

Я уверен, что, когда в России произойдет реставрация институтов публичной политики и общественной жизни в целом (а рано или поздно на это всё же стоит рассчитывать), Алексей Навальный станет легитимной ролевой моделью для большинства молодых российских политиков, по крайней мере относительно либерально-ориентированных. И политический рынок наводнят «свои парни» с доходчивыми лозунгами, «задушевными» социальными сетями и неиссякаемым запасом шуток, одетые в худи Tommy Hilfiger и кроссовки Asics. Такие русифицированные Джоны Феттерманы.

При всём кажущемся оптимизме такой перспективы, у неё, на мой взгляд, есть существенные недостатки, которые будут обострятся из-за потенциального политического контекста в послевоенной/постпутинской России.

Есть все основания полагать, что в «новую эпоху» значительная часть российского общества вступит с уже традиционным постимперским синдромом, использовать который для получения политической поддержки захочет не один десяток амбициозных «неожириновских». И наверняка в этом преуспеет.

Постараюсь объяснить, какие угрозы таит в себе преждевременная «карнавализация» либеральной политики в «Веймарской России будущего». И, как это любит делать Алексей Навальный, прибегну к аргументации через мультсериал.

«У Усамы бен Ладена вонючие штаны»

В начале 2000-х с подачи публициста Эндрю Салливана в американский политический лексикон вошло понятие «Саус-Парк-республиканец» (South Park Republican). По мнению Салливана, под влиянием сверхуспешного мультсериала «Южный Парк» среди молодёжи в США распространилась некая синкретическая идеология, совмещающая в себе неоконсервативные, либертарианские и леволиберальные догматы. Аризонский студент Эрик Спратлинг в 2003-м году расскажет City Journal, что лейбл «Саус-Парк-республиканец» идеально характеризует политические взгляды его приятелей-республиканцев и является своеобразной формой протеста против консерваторов старой школы.

«Мы не хотим ассоциироваться с образом консервативных загорелых стариков или занудных детей в синих блейзерах. Мы можем носить длинные волосы, курить сигареты, напиваться по выходным, заниматься сексом до брака, смотреть фильмы с рейтингом R, ругаться как матросы, но при этом оставаться консерваторами. Или, по крайней мере, либертарианцами», — объяснит Спратлинг. С ним согласится выпускник Стэнфорда Крейг Альбрехт и соучредитель молодежного журнала Vice Гэвин МакИннес.

Последний свяжет рост популярности «Саус-Парк-республиканизма» с отторжением американской молодежью господства пристрастной левой повестки в медиа и «лжи во имя большего блага» со стороны истеблишмента, в особенности в военных вопросах — признаки подобного «протеста искренности» в 2017 году исследователи увидят и в российских событиях. Но что в культурно-политическом смысле представляло собой ядро этой квазиидеологии, сам «Южный Парк»?

Создатели мультсериала Трей Паркер и Мэтт Стоун в интервью Rolling Stone в 2007-м году охарактеризуют термин «Саус-Парк-республиканец» как «глупый», отказавшись комментировать актуальные политические события и заявив о неуместности навешивания на «Южный Парк» каких-либо идеологических ярлыков. «Я ненавижу консерваторов, но я чертовски ненавижу либералов», — эту фразу Стоуна принято считать ключевой для понимания политической ориентации мультсериала.

Такой подход к идейному наполнению проекта становится очевиден, если посмотреть хотя бы несколько случайных серий «Южного Парка». Для его создателей не имеет значения, кто становится объектом насмешек: Дональд Трамп, Хиллари Клинтон, Саддам Хуссейн, мормоны, экоактивисты, исламские радикалы или телеканал CNN.

Шоураннеры всегда придерживались позиции, что «все идиоты», и это сделало «Южный Парк» одним из самых рейтинговых проектов в истории телевидения.

На мой взгляд, кульминационным с идеологической точки зрения для сериала станет эпизод «Клизма и дерьмо», вышедший в преддверии президентских выборов в США 2004-го года. Его сюжет разворачивается вокруг выборов школьного талисмана, в которых участвуют два кандидата: гигантская клизма и сэндвич с дерьмом (недвусмысленный намёк на Джона Керри и Джорджа Буша). «Разве ты не знаешь, что всегда приходится выбирать между клизмой и дерьмом? С момента самых первых выборов мы выбираем между клизмой и дерьмом, только у них хватает подлости так далеко продвинуться в политике», — резюмирует один из героев.

Также довольно показателен первый эпизод сериала, вышедший после событий 11 сентября 2001 года — «У Усамы бен Ладена вонючие штаны». Американское общество ещё не успеет оправиться от шока, вызванного террористическими атаками, как Comedy Central покажет новую серию мультсериала, в которой «террорист номер один» будет выставлен карикатурным придурком, а охваченный войной Афганистан — охарактеризован как «ну и дыра, прямо восточный Денвер».

За такую цинично-издевательскую обработку политической повестки, абсолютный аморализм, нигилизм, пренебрежение ценностями американского общества и высмеивание всех мыслимых и немыслимых поп-культурных образов «Южный Парк» критикуют уже больше 25 лет. И отдельное место в этом критическом нарративе занимает тезис о «культурном ущербе» для американского гражданского общества.

По мнению журналистки Даны Шварц, «Южному Парку» удалось взрастить «поколение троллей», считающих серьёзность «единственным грехом», а сатиру — панацеей от всех зол современного мира, населенном идиотами и фриками. Поклонники шоу, чье мировоззрение формировалось под его непосредственным влиянием, обрекли себя на судьбу персонажа Стэна Марша в эпизоде «Стар ты стал»: в один момент всё вокруг начинает казаться Стэну дерьмом, что приводит к его тотальной десоциализации, апатии и прекращению получения от жизни всякого удовольствия.

Дальше всех в анализе социокультурного влияния «Южного Парка», кажется, продвинулась австралийская исследовательница Тони Джонсон-Вудс в своей работе «Blame Canada!» В ней она рассматривает шоу сквозь призму теории карнавализации Михаила Бахтина, приходя к выводу, что мультсериал, смешивая высокие и даже сакральные образы (от глав государств до центральных религиозных фигур) с пошлостью и туалетным юмором, образовывал некую «постмодернистскую стилизацию».

Однако за язвительными пародиями и издевательством над политкорректностью в случае с «Южным Парком» достаточно трудно разглядеть какие-либо цельные идеи, противопоставляемые авторами сериала высмеиваемому мейнстриму. И в этом, на мой взгляд, состоит порочность сравнения Джонсон-Вудс «Южного Парка» с романом «Гаргантюа и Пантагрюэль» Франсуа Рабле, где помимо суровой сатиры всё же присутствует вполне различимое предложение автором «альтернативного пути».

И проблема восприятия «Южного Парка» массовой аудиторией даже не в том, что Трей Паркер и Мэтт Стоун не способны предложить своим зрителям какую-то иную мировоззренческую модель, кроме «все вокруг идиоты», а в гротескном акценте на шоковую и «низводящую» составляющую шоу. В 1990-е, когда в США проходили судебные процессы против рэперов по «обвинению в непристойности» и еще была жива память о, например, попытке цензурного запрета «Голого завтрака» Уильяма Берроуза, «Южный Парк» казался новаторским и беспрецедентным по своей смелости проектом, провоцирующим реакцию вроде «Не могу поверить, что они это сказали/показали». Когда вы видите на экране Саддама Хуссейна в образе юродивого любовника Сатаны, одержимого идеей захватить Канаду, его становится крайне затруднительно воспринимать как реального диктатора с милитаристскими замашками — это, во всяком случае, требует определенной эмоциональной зрелости.

Вероятно, популярность Иракской войны среди молодых «Саус-Парк-республиканцев», которую фиксировал City Journal, с этим и связана: может ли казаться чем-то достойным вдумчивого и предметного осмысления конфликт между истеричным любовником Сатаны и сэндвичем с дерьмом в «какой-то дыре»? Едва ли…

В 2018 году, на фоне обострения публичной дискуссии о «культуре отмены», Comedy Central запустил рекламную кампанию 22-го сезона «Южного Парка» под слоганом #CancelSouthPark, однако вместо резонанса она спровоцировала скорее массовое недоумение. Все связанные с мультсериалом цензурные скандалы остались в далеких 1990-х и начале 2000-х, а в наполненных социальными противоречиями поздних 2010-х «Южный Парк» оказался на периферии. Потому что политические и общественные проблемы, над которыми авторы проекта долгое время смеялись, оказались не иллюзорной постмодернистской фикцией, а вполне реальными, тревожащими американский социум вопросами. Трей Паркер и Мэтт Стоун в какой-то степени отменили сами себя, не сумев адаптироваться к меняющейся действительности — а также не будучи способными предложить аудитории достаточно цельную и актуальную мировоззренческую модель, чтобы в этих изменениях поучаствовать.

Сейчас «Южный Парк» воспринимается не как современное шоу о современных социальных проблемах, а как памятник дерзости «анимационного бума» 1990-х и произошедшей тогда революции нравов. Как напоминание о временах, когда шокировать публику на пляжных вечеринках в Малибу фразой «Джордж Буш — великий человек» было действительно смешно. Но даже в США эта эпоха политического инфантилизма давно прошла, а индифферентные циники «проиграли повестку» объектам своих недавних насмешек.

Поосторожнее с юмором

Путешествуя по Ближнему Востоку, я очень много общался с местными жителями, — людьми, бесконечно далекими от российской повестки — об их видении политической ситуации в России. В 95% случаев на мои вопросы отвечали словом «Путин», сопровождающимся жестикуляцией, указывающей на «твердорукий» характер правления носителя этой фамилии. Карикатурный образ президента РФ, с голым торсом скачущего на медведе через лес, за рубежом воспринимается достаточно серьёзно — как символическое отражение его личных и лидерских качеств. Подобным образом, исходя из моего опыта наблюдений, Путин воспринимался в США в период президентства Барака Обамы и Дональда Трампа. 44-й американский президент, впрочем, во многом этому поспособствовал, в своих мемуарах сравнив Путина с «крутыми уличными боссами, которые раньше управляли Чикаго».

В 2019-м году на YouTube-канале «Навальный LIVE» вышел ролик под названием «Весь мир смеется над Путиным: сериалы, комиксы, тв-шоу», авторы которого разбирают в том числе эпизоды «Южного Парка», «Симпсонов» и «Гриффинов», где появляется Владимир Путин. В этом видео медийная команда Алексея Навального делает очень странные выводы. После показа фрагментов из мультсериалов, где президент России предстает как жестокий и циничный мачо, диктор произносит: «Пока Владимир Путин выстраивал вокруг себя культ собственной личности, он не заметил, как оказался посмешищем для всего мира».

Образ Владимира Путина тотально мифологизирован обеими сторонами и базируется преимущественно на его комическом отображении. Если для западных мультипликаторов Путин — карикатурный пример «агрессивной маскулинности», то для российской оппозиции он, напротив, «бункерный дед», «стучащий ножками». Однако в обоих случаях российский президент выступает как объект разного рода насмешек, за которыми его истинная персоналия размывается.

Распространяя в 2017-м году мем «блэд Нэвэльный» со сжатым и пикселизированным изображением Владимира Путина,

молодые сторонники Алексея Навального отчасти становились заложниками того же когнитивного искажения, что и фанаты «Южного Парка», потешавшиеся над Саддамом Хуссейном.

Когда поп-культура прикладывает колоссальные усилия для опошления диктатора, ответственного за военные вторжения, оккупацию других стран, кровавые подавления восстаний и пытки (я сейчас про Хуссейна), для массовой аудитории он в лучшем случае становится кем-то вроде злодеев-неудачников из комиксов. И это чрезвычайно опасная эманация.

Я уверен, что в постпутинской России возникнет спрос не только на веймарский реваншизм, но и на проевропейский либеральный эскапизм. Такой глобальный журнал «Афиша» начала 2010-х, на страницах которого Москва была почти идеальным европейским городом: только бы «люди перестали ссать в подъездах, а Центризбирком прекратил мудрить с результатами голосования» — и всё было бы замечательно.

И этот процесс будет вполне закономерен. В условиях чудовищной неопределенности и туманных перспектив обществу необходима позитивная повестка, вдохновенные ораторы и юмор, с которым намного легче пройти сквозь социальные потрясения. Однако существует большой риск постепенного отрыва этой повестки от реальности и её превращения в утопическую иллюзию, где вчерашние диктаторы — это безобидные шуты, а тоталитаризм — термин из учебников по истории.

Главная опасность такого реверсивного мировосприятия заключается в несерьёзном отношении к угрозам и склонности к их преуменьшению. И когда весёлый «бункерный дед», «топающий ножками» (в ретроспективе: играющий в бадминтон и летающий со стерхами), инициирует массовые репрессии или начинает войну — это становится неожиданностью для людей, предпочитавших рассматривать его исключительно в ироническом ключе.

Если российское гражданское общество когда-нибудь рассчитывает принять участие в эволюционных процессах в своей стране и не упустить очередной исторический шанс на позитивные изменения, ему следует начать называть вещи своими именами. И это не только о пропагандистских дихотомиях «СВО-война», «хлопок-взрыв», «стабильность-застой», но и об оппозиционных иллюзиях относительно ничтожности и недееспособности путинского режима, который уже почти 24 года успешно занимается самовоспроизведением и устранением любых оппонентов власти.

Иначе мы рискуем навсегда поселиться в эпизоде «Южного Парка» «Назад в Холодную войну», вышедшего спустя неделю после ввода российских войск в Украину. Владимир Путин изображен в нём как престарелый чудак, с голым торсом танцующий в своем кабинете под «Two Tribes» Frankie Goes to Hollywood.

Надеюсь, режиссер серии Трей Паркер за год успел убедиться, что это не весёлые пляски ностальгирующего по СССР старика, а Макабр. Главное, чтобы от всяких сомнений на этот счет наконец избавились россияне.