Все знают цитату Путина о том, что «‎крушение Советского Союза было крупнейшей геополитической катастрофой века». Но немногие знают ее продолжение. «‎Эпидемия распада к тому же перекинулась на саму Россию», — сказал тогда Путин, а дальше перечислил симптомы этой эпидемии: разрушение идеалов, массовая бедность, паралич социальной сферы.

Короче, как говорилось в фильме «‎Брат 2»: «Болеете?»

Ну да, болеем.

Кажется, что эпидемия распада продолжается. Не уверен, впрочем, что роль Владимира Путина в ней исключительно диагностирующая. И уж тем более я не готов предоставить ему врачебные полномочия.

Вы, как говорится, не врачи, вы — боль.

Дело за малым — определиться с методами лечения или порядком хирургического вмешательства. Через образ эпидемии мы будем заниматься этим в новом выпуске Republic-Weekly.

Есть мнение, что, не случись в начале 2020-х никакая не метафорическая, а самая настоящая эпидемия, не было бы и февраля 2022-го, и всего, что за ним последовало. Якобы Путин на карантине доизолировался до тотальной агрессии. Якобы это вообще свойство любой массовой болезни — делать демократии менее демократичными, а автократии — более авторитарными.

Мы попросили политолога Тимофея Барсукова (напоминаем, что это вынужденный псевдоним) проверить эту теорию. Он изучил Европу (и не только в контексте реакции на коронавирус) и обнаружил связь между пандемией и правым разворотом. Обоснование этой связи — здесь. Что с этой информацией делать — думаем.

Думаем, к слову, не только мы. В нашем любимом издательстве Individuum (абсолютная ему поддержка в связи с продолжающимися печальными событиями) вышла книга с оптимистичным названием «Практическое руководство на случай апокалипсиса». Republic-Weekly мимо такого, конечно, не проходит. Вот здесь — фрагмент большого и умного текста эволюционного психолога и профессора Университета штата Аризона Афины Актипис.

Книг в этом номере вообще много. Потому что литература — лучшее лекарство от любых болезней, даже если это болезни тотальные. Помните, например, как пять лет назад, на взлете пандемии, весь мир заново зачитывался «‎Чумой» Альбера Камю?

Тогда всем казалось, что это про тогда. Сейчас Максиму Трудолюбову кажется, что это про сейчас.

Он предлагает перечитать экзистенциальную антиутопию с политических позиций, тем более что автор дал нам на это полное право: его «‎Чума», написанная во время Второй мировой войны, — это еще и «‎коричневая чума» фашизма. В известном смысле Камю занимается тем же, чем и Афина Актипис, — объясняет, как жить в период катастрофы. И как этой катастрофе сопротивляться.

Примерно также, политически, только уже на кино смотрит Кира Георгиева (это, как несложно догадаться, тоже безопасный псевдоним. О боже, кинокритики, и вы туда же!). Причем на кино ужасное, апокалиптическое — про всяких там зомби. Георгиева настаивает: зомби — это всегда образ власти. Почитайте ее колонку, а потом пересмотрите любой из упомянутых в ней фильмов — добьетесь интересного эффекта.

Но вернемся к книжкам. Замечательный поэт Дмитрий Кузьмин выпустил тут первую в мире антологию стихов о ВИЧ/СПИДе «В моем теле идет война». В 500-страничной книге — 190 авторов из 32 стран, из которых по-русски пишут только четверо.

Есть версия, что русский язык вообще не очень подходит для осмысления катастроф, будь то эпидемии или войны.

Поэтому мы и находимся в той ситуации, в которой находимся. Но, может быть, это махровый русофобский взгляд и клевета? Почитайте Кузьмина и Шавловского: там интересно об этом.

Еще один лонгрид, связанный с темой СПИДа — дикая история Гаэтана Дюга. Дюга — бортпроводник, про которого довольно долго думали, что именно он завез ВИЧ в Америку. И именно для него был придуман термин-клише «‎нулевой пациент». Америка, конечно, ошиблась, и никаким нулевым пациентом Дюга не являлся, но сам по себе случай одновременно фантастический и типичный. Текст про Дюга — он не про СПИД, конечно, а про всех нас, которые так легко назначают виноватых даже в тех проблемах, о которых практически ничего не известно.

Напоследок давайте поговорим об эпидемиях без всяких метафор, то есть буквально с врачом-эпидемиологом Антоном Барчуком, о том, чем он занимается всю жизнь. Что мы знаем, а чего не знаем о коронавирусе спустя пять лет после начала пандемии? Почему главная эпидемия XXI века — это инфекционное заболевание, хотя вот уже сто лет инфекции — не главная проблема для медицины?

Можно ли называть ожирение эпидемией? А курение? А деменцию? А депрессию? Когда мы получим вакцины от рака и СПИДа?

Это интервью вроде бы сплошь про болезни, причем порой про смертельные, но само по себе оно довольно жизнеутверждающее. Барчук признается, что не верил в то, что вакцина от коронавируса может быть создана так быстро, но ученые из разных стран, несмотря на политическую конкуренцию, работали вместе и справились с тяжелейшей задачей. Он рассказывает, как мы побеждаем вирусы один за другим. Как мы научились жить с ВИЧ, как мы готовимся справиться с раком.

Антон Барчук

И знаете, все это вселяет надежду. В конце концов, если мы выжили после стольких пандемий, если мы успешно боремся с тотальной смертью, неужели мы одного дедушку не переживем?

Кстати, еще из интервью с Барчуком: деменция — это эпидемия XXI века.

Приятного чтения!