Помянем их стократ, и рюмкой, и слезой. Рождественская сказка из жизни маэстро Гергиева по мотивам реальных событий

На днях в Большом театре состоялась премьера оперы Модеста Мусоргского «Саламбо». После первого действия Валерий Гергиев, дирижировавший оперой, исчез на час. Как оказалось, Гергиев успел съездить на стадион «ВТБ-Арена», чтобы продирижировать патриотической песней на стихи официального представителя МИД Марии Захаровой, получить премию «Золотой граммофон» и вручить сертификат на миллион рублей семье участника «СВО». В Большом театре перед зрителями никто не извинился. В общем, совершенно сказочный сюжет в духе времени.

Валерий Абисалович Гергиев уныло дирижировал в своем личном Большом театре оперой «Саламбо» Мусоргского и напряженно думал о том, что стареет, — стал мало успевать. Накануне, например, он успел только продирижировать в Мюнхене симфонией (какой — вспомнил лишь к концу концерта), выступить с оркестром на руинах Пальмиры, провести ученый совет на факультете искусств в Санкт-Петербургском университете, еще немного подирижировать сразу на двух сценах в Мариинке, спеть с Лепсом на корпоративе у сына Кириенко и придумать речь для банкета по случаю дня рождения Кадырова. Правда, все это, как всегда, он сделал одновременно, но ведь раньше-то успевал еще и сгонять на Валдай помузицировать президенту перед сном. Его часто сравнивали с Фигаро — дескать, «Фигаро здесь, Фигаро — там», не понимая при этом, что сравнение хромает: Фигаро только здесь и там, а Гергиев — здесь, здесь, здесь и там, там, там.

Теперь перед ним стоял выбор: продолжить дирижировать «Саламбо», метнуться продирижировать хором, исполняющим песню Маши Захаровой «Как это больно, бесчеловечно», получить премию «Золотой граммофон», вручить миллион рублей семье участника т. н. СВО или наконец побриться. Но тут ему принесли записку от Захаровой, написанную нетвердым почерком после беспрерывного поминовения погибших в окопах Украины солдат второй армии мира: «В. А., моя песня, вручение вам «Золотого граммофона» и одаривание семьи павшего будет происходить в одно время и в одном месте — в ВТБ «Арена». Додирижируете «Саламбой» позже, успеете до полуночи. Зрителей не отпускать».

Гергиев вспомнил Машины стихи — и душа его страданиями человеческими уязвлена стала. Не закончив такта, он прыгнул в свою машину с номером «А 666 МР».

По залу Большого пробежал ропот: «Куда это он?!» Через двадцать минут некоторые зрители собрались уходить, но на выходах стояли заградотряды. Поняв, что с особой, приближенной к императору, шутки плохи, зрители побрели обратно на свои места.

Тем временем Валерий Абисалович, мчась по выделенной полосе, размышлял о важном: «Интересно, а граммофон и правда золотой? Если да — пригодится, а то поиздержался», — и одновременно, как всегда у него, напевал захаровскую песенку на ее стихи и ее же музыку.

Помянем, братья, тех, кто мир собой закрыл,

Про личный свой успех для нас навек забыл.

Помянем их мольбой, чтобы простили те,

Кто нас не взял с собой, оставив на земле.

Помянем их стократ, и рюмкой и слезой

И горечью наград, за их прощальный бой.

Помянем, стоя все, склонившись над травой,

Они ушли там, где свет прячется за мглой.

Валерий Абисалович жалел Машу. Четырехкратное упоминание в стихах слова «помянуть» уже вызывало опасение за ее моральное и физическое состояние, а конструкция «они ушли там, где» — и подавно. «Они ушли там? Они пришли тут? Они ушли от тут?», — недоумевал маэстро.

Протянем руки к тем, глаза чьи слёз полны,

Чей дом осиротел от ужаса беды.

Помянем их, прошу! Помянем миром их!

Погибших за страну, за честь и за своих!

«Опять поминает… и «глазачьи» какие-то…»

Верните память! Вернитесь сами!

Я отмолю вас всех слезами!

https://twitter.com/echofm_online/status/1867570741786337310

Тем временем Константин Богомолов, разрываясь к своему удовольствию между двумя театрами, пытался избавиться от чувства застарелой обиды: полгода прошло, а у него как было два театра, так и осталось. Все-таки Сергей Семенович плату за поддержку обещал побогаче. Костя же очень старался — и Собянина везде хвалил как подорванный, и либеральную интеллигенцию припечатывал, и даже 12 спектаклей про героев труда поставил. А его — на одну доску с Володей Машковым и с Женей Герасимовым. У них по два театра — и у него два театра. Где они и где он, эпатажник, enfant terrible, недавний любимец продвинутой московской интеллигенции?

Костя соображал быстро — в голове, с недавних пор украшенной прической «ежик на ветру», родился план: когда Гергиев отвоюет себе еще один театр и пару оркестров — он наверняка в какой-то момент забудет, что у него есть Большой. Тогда надо постараться быстро занять его место. Гергиев в своих перемещениях может и не заметить. Мало ли у него вверенных подразделений? Тогда надо быстро, воспользовавшись его занятостью, просочиться в руководство Большого и предложить свои услуги. Только сначала надо будет мгновенно поставить какую-нибудь производственную драму из жизни сотрудников администрации президента, в которой героические чиновники отдирают распятого мальчика от доски объявлений, забирают его в администрацию и воспитывают настоящим патриотом Старой площади.

Машков и Герасимов, тоже полгода назад принявшие на грудь по два театра каждый, рефлексиями не особо мучились — у них были дела поважнее. Машков зарылся в поиски материала, из которого намеревался соорудить букву «Z » и закрыть ею фасад "Современника» — с Театром Табакова у него это эффектно получилось. Жаль только, что у «Современника» такое низкорослое здание — надо бы новое выбить, красивое, высокое, а потом внутри украсить его сплошь зеркалами, как он сделал с табаковским детищем. Герасимов тем временем штудировал гугл, чтобы придумать, как лучше переименовать Театр Сатиры, свою новую игрушку. Предыдущую он освоил — сразу переименовал отжатый у Сергея Проханова Театр Луны в Театр на Малой Ордынке. Больше он пока в театре ничего не умел — ну как-то не доводилось ему в театрах работать. Правда, несколько раз бывал в Театре оперетты, когда столичной культурой в Мосгордуме руководил. В целом все же какой-никакой опыт.

… Продержав брошенных зрителей час, Гергиев вернулся в Большой к «Саламбо». Зрители зааплодировали. На нескольких недовольных тут же зашикали — в России не привыкать к опозданиям. Большие люди в России всегда опаздывают. А тем, кто не выбился в большие, положено ждать и не роптать.