Афиша спекталя Евгения Писарева "Тартюф"
Театр Наций
Казалось бы, чем еще может удивить, что нового может открыть нам 400-летней давности «Тартюф»? Сколько ни старайся — все равно суть остается незыблемой: наглый лицемер-тихоня, коварный и фанатично религиозный, неблагодарный предатель, заглавный герой есть средоточие до поры до времени скрытого зла. В разных постановках все эти несносные черты так или иначе вели Тартюфа по скользким извилистым тропам порока, пока deus ex machina не уводил негодяя туда, где должна свершиться кара.
Евгений Писарев, худрук Театра им. Пушкина, испытывая немалый пиетет перед мольеровской пьесой, решил предложить нам другого Тартюфа. И другого «Тартюфа». Для начала он заказал историку театра Сергею Самойленко новый перевод пьесы. Тот заставил героев говорить современным языком, не чураясь самых разговорных оборотов вроде «серьезно, блин?!», «огрести звездюлей», «оценила ваш дискурс». «Блинов» и даже чего покрепче в писаревском спектакле достаточно, но они так элегантно вплетаются в саму канву и в дух действия, что выглядят более чем уместно, в тексте не чувствуется заигрывания со зрителями, а суть мольеровского текста сохранена очень аккуратно. Критики постановки и поборники незыблемости авторского текста убеждены, что приближение перевода к нынешней речи и к нынешним реалиям свидетельствуют о слабости и неуверенности режиссера — дескать, со всеми этими «блинами» и «форменными бардаками» каждый может, а ты попробуй донести свой замысел, ничего не трогая. Противники «надругательства» над текстом, вероятно, полагают, что к авторскому тексту надо добавить еще аутентичные костюмы, одев персонажей в камзолы, панталоны и жабо — и только тогда нам откроется Мольер во всем его величии.
На сцене Театра Наций, где идет спектакль — просторная гостиная в небедном буржуазном доме (сценография Зиновия Марголина). В углу бухтит телевизор, в котором современная Франция являет нам всю прелесть и пороки европейской жизни. Хозяин дома, то ли успешный бизнесмен, то ли крупный чиновник из госструктуры, Оргон (Игорь Гордин), не доставит зрителю привычного удовольствия увидеть в нем надменного дурачину, чья ослепленность внезапным кумиром берет начало в его доверчивом тупоумии. Оргон Гордина не прост. Выясняется, что он тайком хранит у себя какие-то противоправные бумаги сбежавшего за границу друга — противника режима. Неизвестно, чем он занимается на службе, но дом у него вполне либерально-европейский.
