«В "Повороте" есть что-то политическое, да? Только идиот мог такое подумать». Большой разговор Василия Зоркого с Андреем Макаревичем* о музыке и войне

Группа «Машина времени» существует больше 55 лет. Она по-прежнему не только выступает, но и записывает новые песни — а 10 мая выпустила мини-альбом «Пой со мной». Музыкант Василий Зоркий воспользовался этим поводом, чтобы поговорить с одним из главных русскоязычных сонграйтеров о самом важном: о времени, музыке и войне.

«Русский рок был сильно не сексуальным»

— Вы где сейчас?

— Я дома. Дома, в Израиле. У себя в домике.

— Вы выпустили новый альбом «Машины времени». Зачем вам сейчас это?

— Хороший вопрос. А зачем ты пишешь песни? А черт его знает.

— Ну, в разное время по разным причинам — в 20 мне хотелось что-то важное сказать или девчонкам понравиться, или нравилось концерты играть. А у вас — вот какой вообще мотив был заниматься музыкой? Изначально.

— Я услышал Beatles. И натурально сошел с ума. Я понимаю, что это происходило тогда со всеми людьми моего возраста. До этого я к музыке относился спокойно, пел под семиструнку во дворе Высоцкого — «Солдаты группы "Центр"», Окуджаву, Кима — странный набор. А потом случилось что-то, как помнишь, в фильме «Братья Блюз», и стало понятно, что это — оно. И ничем в жизни больше заниматься вообще не имеет смысла.

— Я никогда не любил Beatles, может, до последних лет 10. Вот объясните мне, как будто я инопланетянин, что вас тогда в них так покорило?

— Ты просто еще молодой, это нормально. Это нельзя объяснить. Это просто гениальная музыка. Она не стареет, не пошлеет, не делается хуже или скучнее. Все остальное, что было вокруг, за редкими исключениями превратилось в милое или в отвратительное ретро. А они — нет. Не окисляются. Несут свет. Я искренне считаю, что великая музыка несет свет — джаз, рок, академическая, да и поп-музыка тоже.

— Музыка молодых часто несет в себе еще и протест, разрушительную энергию, желание противостоять устоявшимся формам управления, попытку осознать себя. «Машина», кажется, никогда группой протеста не была?

— Ну как не была? А чего нас тогда шпыняли везде? Могли бы сразу на сцену пустить.

Выступление группы «Машина времени»

Официальная страница группы «Машина времени» в соцсети «ВКонтакте»

— В моей голове Цой или Майк — это все-таки музыка андеграунда, а «Машина» — это такой комфортный рок. Вас все-таки сложно назвать борцами с системой — вы скорее добрые, хорошие такие.

— Ты просто не застал наши первые 10 лет и не помнишь песен «Носите маски», «Гимн забору», «Битва с дураками», «Я с детства выбрал верный путь»… Одни «Марионетки» остались.

А мне трудно, например, Цоя назвать протестной музыкой. Что там протестного? А против чего Элвис Пресли протестовал? Против чего протестовали Led Zeppelin? Ну расскажите мне, пожалуйста. Если там протест и присутствовал, то он был чисто эстетический. Они протестовали против прошлой эстетики и насаждали свою, которая казалась революционной и была страшно привлекательна, заманчива. Идея, что вся западная музыка и рок особенно — это прямо такой суперпротест, — это следы Совка у вас в голове. Для того чтобы протащить в Союз песню, чтобы ее кто-то послушал, ее обязательно называли «песней протеста». Тогда был шанс послушать ее в «Кругозоре» или что в «Ровеснике» напишут…

— То есть вы считаете, что это — советский миф восприятия музыки?

— Абсолютно. Против чего панки протестуют? Да против всего.

Я вообще никогда не любил агрессию. При этом мы звучали совсем не так, как звучала советская эстрада или ВИА «Пламя». Мы хотели звучать как американская группа, как английская группа, как Kinks, как Led Zeppelin, как Rolling Stones. И очень даже смешно — мне это видно, если копаться в каких-то совсем наших древних записях середины 70-х, например, можно услышать, под чьим влиянием мы находились на этом отрезке времени. Мы проходили период обучения, и это было дико благодатное время, потому что каждый месяц возникало что-то новое, новая команда. И расцвел такой букет, такое фантастическое дерево разных направлений.

— Есть какие-то записи из ранних песен «Машины времени», которые кажутся вам недооцененными или нерасслышанными?

— Нет, конечно. Эти песни были чудовищно исполнены и еще более чудовищно записаны. Это может быть трогательно, это может быть мило, но не более того.

— Не было такого, что вы что-то переслушали и подумали: блин, вот это надо было бы сейчас перезаписать!

— Нет, нет, упаси Господь.

— А не бывает такого, что вы такой: сяду послушаю немножко себя.

— Нет, такого не бывает.

— И Мик Джаггер, и условные группы Kinks, и Beatles — это, конечно, секс-символы, и это очень связано с вниманием. Вы ощущали себя секс-символом? Вас же любили женщины. Или вы все-таки были скорее таким хорошим мальчиком из хорошей семьи?

— Нет, конечно, секс-символом я себя не ощущал. Вообще, как Тема Троицкий метко заметил, русский рок был сильно не сексуальным. Пожалуй, первым сексуальным героем русского рока был Витя Цой. Ну, еще Кинчев.

Андрей Макаревич*

Официальная страница группы «Машина времени» в соцсети «ВКонтакте»

— А вот в тот момент, в 1980-е, вы ощущали себя частью большой музыкальной жизни? Или были отдельно? Как это вообще ощущалось — что есть какой-то мир музыкантов? Группы? Круги?

— Мы общались в основном с московскими музыкантами, много с питерскими, меньше — с уральскими, свердловскими. Мне всегда БГ нравился. С самого начала. С того момента, как мы познакомились. А это был 1976-й год. Елки-палки!

— В следующем году будет 50 лет, как вы знакомы.

— Получается так. Еще мне очень нравился «Наутилус», когда он появился. Когда мы были совсем маленькие, на нас, конечно, бешеное впечатление произвели «Скоморохи». Потому что они были абсолютные хамы, наглые, отвязанные. И они по тем временам очень здорово пели и играли. С Майком я познакомился в 1978-м, и мы с ним были очень дружны. Он был очень приятный, мягкий, образованный, интеллигентный питерский человек. Что совершенно не вязалось с его образом на сцене. То, что он делает на сцене, мне как раз не очень нравилось. Я не понимал, почему надо в жизни быть одним человеком, а на сцене изображать другого. Сейчас мне понятно, что это такой метод, и многие так существуют. Пожалуй, Боб Дилан делал то же самое.

— Вы мне казались иногда таким русским Бобом Диланом — интеллигентный еврейский юноша, умные тексты и все такое.

— Ну, может быть, потому что мы оба были кучерявые и придумываем песни под гитару. И иногда придаем им некоторый смысл. Для меня сцена всегда была способом рассказать о том, о чем я думал, и прийти к какой-то, иногда неожиданной, как мне кажется, прекрасной форме.