Мобилизация. Москва, 23 июня 1941 года. Фото: Анатолий Гаранин / РИА Новости CC-BY-SA 3.0

Мобилизация. Москва, 23 июня 1941 года. Фото: Анатолий Гаранин / РИА Новости CC-BY-SA 3.0

По поводу летних боев 1941 года есть два распространенных и при этом полярных мнения. Первое: в СССР немцы впервые столкнулись с настоящим сопротивлением, тогда как до этого маршировали по Европе чуть ли не строевым шагом, «разгоняя трусливых французов и англичан», как написано в одном военно-историческом труде. Согласно второй точке зрения, все ровно наоборот — как раз Красная армия в первые дни войны в массе своей побросала оружие и разбежалась, не желая защищать сталинский режим с его колхозами, репрессиями и тотальной ложью.

Оба тезиса можно легко и на первый взгляд убедительно аргументировать. Об отчаянном сопротивлении русских расскажут сами немцы, их свидетельств — от рядового до начальника Генштаба — вагон и маленькая тележка. С другой стороны, о многочисленных фактах трусости, бегства, нежелания сражаться пишут в рапортах и мемуарах не какие-то антисоветчики, а убежденные коммунисты. Да и территориальное продвижение вермахта летом 1941-го — то ли пять, то ли семь территорий Франции — впечатляет.

Наличие столь противоречивых сведений, казалось бы, намекает, что истину стоит искать где-то посередине, но популярность крайних точек зрения только растет. Очевидно, что дело тут не в самой истории, а в том, что 9/10 адептов первой версии являются сугубыми лоялистами, тогда как 90% сторонников второй настроены к нынешнему российскому режиму оппозиционно. Актуальные политические предпочтения переносятся на события 1941-го, и каждый выбирает версию по мировоззренческому вкусу.

Однако давайте попробуем взглянуть на ситуацию максимально отстраненно — как будто мы говорим о Франции.

Споры о французской катастрофе

Надо сказать, что по поводу катастрофы Франции в 1940-м копий тоже было сломано немало. Широкий спектр суждений можно свести к двум конкурирующим мегатезисам.

Одни утверждают, что предвоенная Франция была поражена тяжелым системным кризисом, а война — проиграна заранее. Первыми это сказали люди сугубо заинтересованные — маршал Петен и генерал Вейган, оформлявшие капитуляцию и, естественно, искавшие самооправдания. Виноваты не мы, говорили «вишисты», виноват прогнивший республиканский режим с его господствующим «культом наслаждений», совершенно развратившим французов.

И многие их политические антиподы, не соглашаясь в частностях, мыслили в том же русле: к поражению привели культурно-психологические факторы — «моральное истощение» Франции, «утрата чувства величия», пацифизм, превративший ее в «тусклую и утомленную страну», обменявшую танки на масло. Франция — это беспорядочный рой «40 миллионов индивидуалистов, каждый из которых старался уклониться от контроля центральной власти. Французы были в восторге, если могли надуть администрацию, обойти закон», — писал по горячим следам разгрома британский левый журналист Гордон Уотерфилд. Куда уж им было выстоять в схватке с «дисциплинированной Германией». Словом, в 1940-м пришла расплата за «двадцать лет пофигизма», как сформулировал один из ветеранов Первой мировой.

Но есть и другой взгляд: к катастрофе привели исключительно военные факторы. В новейшем исследовании, подготовленном при участии Минобороны Франции, названы четыре главных причины успеха немцев: оригинальный план прорыва через Арденны массой танков; исключительно энергичные исполнители этого плана, часто действовавшие вопреки воле верховного командования; инерция французских генералов, оказавшихся неготовыми к столь высоким темпам операций; несовершенная структура французской армии, не сумевшей, в отличие от немцев, сконцентрировать свои танки в единый кулак. Не было никакого «запрограммированного поражения», все решилось на поле боя, при более грамотных действиях французского командования фронт устоял бы и страна продолжила сражаться с не меньшим успехом, чем в Первой мировой.

Чтобы понять, кто прав, полезно сравнить эффективность действий французской армии в 1940-м и РККА в 1941-м.