Кадр из фильма «Осень»
Последнее место, где ожидаешь увидеть акт любви именно как акт любви, а не что-то другое, — это советский фильм первой половины 1970-х. И вообще советский фильм.
Леха во дворе сказал: «Вчера в Доме кино показывали первый советский порнографический фильм. Называется "Осень"». Леха был на год старше и его папа был известным артистом. Он часто подслушивал родительские разговоры, а потом пересказывал их во дворе. Я спросил, что такое «порнографический». Он сказал, что это когда дядя и тетя лежат в одной кровати и… Я чуть не спросил, что такое «и…», но промолчал.
Не помню, когда и где я впервые увидел этот фильм. Мне кажется, еще до перестройки. Его хоть и положили на полку, но иногда он выплывал в каких-то странных местах. В киноклубах, лекториях, домах культуры железнодорожников. Их надо было только знать. В фильме была пара кадров, за которые сейчас могли бы забанить на день в Фейсбуке. Но Цукерберг все-таки гораздо кровожадней советской власти. Я запомнил какое-то стихотворение, в котором «слобожане» рифмовались с «обожанием», и неприятную женскую истерику после его прочтения. Я был очень разочарован.
Второй раз я посмотрел этот фильм совсем уже взрослым, и он произвел на меня гораздо более сильное впечатление какой-то совершенно не свойственной советскому кинематографу интенсивностью. Советское кино, по крайней мере в лучших своих образцах, почти всегда немного притормаживало, а этот фильм наезжал на тебя как паровоз. И еще мне тогда показалось, что он мало на что похож.
Между сонатой и марафоном
Совсем недавно, перелистывая превосходный алфавитный список из 365 главных фильмов мирового кино, составленный в начале нулевых лучшими российскими критиками, я почувствовал какую-то нехватку рядом с «Осенним марафоном» и «Осенней сонатой», вспомнил про «первый советский порнографический фильм», решил обязательно его пересмотреть и совсем не пожалел об этом.
Ну, хотя бы за самые первые секунды этого фильма, сразу после мосфильмовских рабочего с колхозницей, но еще до всяких титров. За поцелуй. Странно, как я вообще мог забыть этот поцелуй. Возможно, когда я смотрел «Осень» в прошлый раз, я просто ничего еще не понимал в поцелуях.
Кино существует для того, чтобы показать то, что невозможно описать словами. На остальное есть литература. Коридор купейного вагона, оглушающе громкий стук колес, унылый среднерусский пейзаж, пролетающий за окном. Мужчина в роговых очках, светловолосая женщина со злым испуганным лицом. Обоим за тридцать. Я вспомнил, у Окуджавы, как он пел примерно тогда же, когда снимался этот фильм, про «след удивленной любви, вспыхнувшей, неутоленной». Если устраивать конкурс кинопоцелуев, я бы точно отдал первое место этому мучительному, стыдному, ненасытному, украденному, незаконному поцелую. Впрочем, о конкурсе поцелуев я тут еще напишу.
В одном из своих стихотворных хитов Бродский сетовал на то, что «любовь как акт лишена глагола». Скорее всего он имел в виду то, что единственный существующий в русском языке глагол, служащий для обозначения любовного акта, с любовью, мягко говоря, плохо сопрягается. И если акт невозможно назвать, не потеряв при этом дополнения (акт чего?), то еще труднее его показать без утраты этого его главного смысла. И последнее место, где ожидаешь увидеть акт любви именно как акт любви, а не что-то другое, — это советский фильм первой половины 1970-х. И вообще советский фильм. И постсоветский, если на то пошло.
Один раз это удалось Тарковскому в «Зеркале», но в метафорическом смысле. Это когда Терехова говорит: «Вот я и полетела». Пересмотрите эту сцену: она гениальна. А за два года до «Зеркала» Андрей Смирнов сумел показать акт любви буквально. Не просто как акт, а как акт ЛЮБВИ. Эта сцена не менее гениальна. Кстати, очень занятно сопоставлять два этих фильма. В них есть удивительное, иногда почти покадровое сходство. А Наталья Рудная, исполнительница главной роли в «Осени», могла бы стать иконой советского кино, как Терехова, на которую она была немного похожа. Но, к сожалению, не стала.
Встречи на похоронах
«Осень» — второй фильм Андрея Смирнова. Первым был «Белорусский вокзал» — о встрече четырех фронтовиков на похоронах однополчанина через полтора десятилетия после окончания войны. Он мгновенно стал как официальной, так и неофициальной классикой, что, в общем-то, по тем временам большая редкость. Песню Окуджавы, превращенную Альфредом Шнитке в марш, играли и подростки в подворотнях, и инженеры на кухнях, и военные оркестры на кремлевских парадах, и в аэропортах на встречах почетных зарубежных гостей. Сам Окуджава со смехом вспоминал: «Включаю телевизор, а там под мою песенку Подгорный марширует!»
Но лично мне гораздо интереснее то, что одновременно с «Белорусским вокзалом» по другую сторону океана вышел великий фильм Джона Кассаветиса «Мужья» о четырех старых друзьях, встретившихся на похоронах пятого друга. И сколько общего в двух этих фильмах, снятых режиссерами, которые в тот момент вряд ли могли даже услышать друг о друге! Это, в сущности, очень печальные картины, оплакивающие гибель мужского, патриархального (вот ведь мерзкое словечко) мира. Плач по уходящей от самих героев натуре. Это фильмы о попытке возвращения ускользающего мужества. Герои искусственно разыгрывают ситуацию, когда быть мужчиной означало действовать, совершать поступки, рисковать, ставить жизнь на карту. Но время поступка для них безнадежно ушло. Из акторов, тех, кто действует, мужчины превращаются в актеров, в тех, кто разыгрывает действие. Зато обе картины были заряжены такой невероятной, почти электрической какой-то энергией, что от них до сих пор легко можно прикуривать.
Вероятно, только благодаря сказочному успеху «Белорусского вокзала» советская власть позволила молодому режиссеру Андрею Смирнову снять то, что он снял. Впрочем, скандал случился сразу после премьеры «Осени». «Первый советский порнографический фильм» благополучно лег на полку. Хорошо хоть не смыли пленку. Третья его картина — о советских архитекторах — была настолько изуродована цензурой, что он, кажется, даже отказывался от авторства. После этого Смирнов не снимал художественное кино больше тридцати лет. В 2012 году на экраны вышел фильм «Жила была одна баба», а в 2019-м «Француз». Современному зрителю Смирнов гораздо больше известен в качестве исполнителя множества ролей пожилых брутальных мужчин. В этом образе ему нет равных.
Идеальная кровать
Сюжет у «Осени» очень простой. Двое любовников, Илья и Саша, сбегают на неделю в далекую северную деревню. «Рубль с человека. Два рубля в день. Шесть дней — это двенадцать. И молоко». Ему тридцать три, как режиссеру фильма, она на три года моложе: вполне солидный возраст для того времени. Они влюблены друг в друга с самой ранней юности. Но не сложилось. Так бывает. Теперь Илья женат, Саша разведена. Они случайно встретились и влюбились заново.
Но он все никак не решится уйти от жены. То ли жалеет, то ли просто боится переезжать в Сашину комнату в коммуналке. Черт его разберет. Саша — человек жесткий, конфликтный, волевой. Чтобы жить с ней, придется прогибаться, подстраиваться, ломать себя под нее. А может быть, его просто останавливает страх поступка, неизбежно связанного с нанесением жестокой боли: «А ты представляешь себе, как я ей это все скажу?». За окном комнаты в деревенской избе, которую они снимают, осень. Мрачно, туманно, почти все время дождь. И друг без друга не могут, и быстрее бы все это кончилось. Один раз съездили на рыбалку. Один раз за грибами. Оба страдают, ругаются и мучают друг друга.
Но посредине их комнаты стоит кровать, которая все со всем примиряет. «КрОвать такая, вставать не захОчете, теперь такой крОвати-то и не дОстать», — несколько переигрывая с северным оканьем, выпевает Наталья Гундарева, хозяйка избы, долго, мучительно, стыдно и сладко расстилая постель на глазах смущенных приезжих.
У ее героини, доярки Дуси, тоже все в жизни не слава Богу. Муж перетащил семью из деревни в город, в городе завел любовницу, она вернулась в деревню, а вскоре и он метнулся вслед за ней. «В ногах валялся, а как не пустишь? Муж ведь. И девке нельзя без отца. Нехорошо. Мужик он и есть мужик. Чего творит, сам не ведает. Какой с него спрос». Это первая серьезная роль самой сладкой женщины советского кинематографа, и как же жалко, что настоящих режиссеров для этой великой актрисы так в кино по большому счету и не нашлось.
В конце концов почти перед самым отъездом Илья звонит жене, но так и не решается с ней разорвать. И чтобы спрятать свой стыд и избежать неумолимой расплаты за нерешение, он делает то, что испокон веков малодушно делала в таких случаях мужская часть отечественной интеллигенции: припадает к народным недрам. То есть идет в пивную, чтобы напиться со своим народом. Народ, который мы видим его глазами, оказывается каким-то бутафорским и неубедительным, но наш герой немедленно впадает в народнический восторг. Но в это время в пивной появляется героиня. Смущенный герой читает ей стихотворение Пастернака «На ранних поездах».
Это стихотворение состоит из двух частей. Как это часто бывает у позднего Пастернака, первая часть, в которой описывается, как поэт ранним предрассветным утром идет на станцию, гениальна во всех музыкальных деталях, а вторая, где он, сидя вместе со своим народом в электричке, припадает к истокам, чудовищна. Именно там все эти «слобожане, учащиеся, слесаря», в которых «не было следов холопства». Илья читает Саше вторую часть. И тут она прямо в пивной, на глазах у обомлевших «слобожан», устраивает ему великолепную, восхитительную в своей интенсивности истерику. «Я не могу без тебя! Не бросай меня, пожалуйста». Вот это вот все. Потому что, ну сколько уже можно? И ты вдруг начинаешь ужасно ей верить.
Оба возвращаются в Москву, она вся соплях идет плакаться к любимой подруге, остается у нее ночевать, ночью от чего-то резко вскакивает, возвращается в свою коммуналку, а там — ну, короче, он там сидит и ее ждет. Все.
Не «Маленькая Вера»
Прошло 33 года, ровно столько лет, сколько было режиссеру «Осени» Андрею Смирнову в момент выхода фильма (люблю такие совпадения!), и в новой, постсоветской, уже путинской России состоялась премьера дебютного фильма Авдотьи Смирновой, его дочери от брака с Натальей Рудной, исполнительницей главной роли. Фильм назывался «Связь». Связь, разумеется, была незаконной. Тоже он и она, только в более запутанной ситуации. Он живет в Москве, она в Питере, у обоих дети и преданные любящие супруги. Оба принадлежат к только что народившемуся, только начинающему обрастать молодым здоровым розовым жирком культурному среднему классу. Этот фильм нельзя назвать ремейком «Осени», но в нем дочь постоянно цитирует отца, иногда просто напрямую, почти пародийно реконструируя некоторые мизансцены. Главного героя снова зовут Илья. Роль матери главной героини исполняет Наталья Рудная. Такое ощущение, что речь тут идет о каком-то внутрисемейном диалоге, смысл которого со стороны не до конца понятен.
Но если сопоставить основные сообщения этих двух картин, то получается вот что: Смирнова настаивает на банальности любви, на том, что все у всех происходит примерно одинаково и примерно одинаково же заканчивается. Цитируя того же Окуджаву: «все должно в природе повториться». Впрочем, при чем тут Окуджава? Картина заканчивается песней БГ: «Моя смерть едет в черной машине с голубым огоньком». Вот именно: «с голубым огоньком». Анна Михалкова и Михаил Пореченков, исполнители главных ролей в «Связи», получили приз MTV Russia «За лучший поцелуй» 2007 года. Я долго искал в фильме этот поцелуй, крутил запись туда-сюда-обратно, но так и не нашел.
А Смирнов говорит о любви как о вызове, как об испытании, выявляющем в человеке самое важное, что в нем есть, и одновременно как о благословении, о счастье, потому что ничего важнее с человеком не случается, не может случиться.
Самый лучший и самый главный во всей мировой литературе рассказ о любви обрывается почти на полуслове: «И казалось, что еще немного — и решение будет найдено, и тогда начнется новая, прекрасная жизнь; и обоим было ясно, что до конца еще далеко-далеко и что самое сложное и трудное только еще начинается». Мне кажется, что Смирнову с его «Осенью» удалось что-то услышать и подхватить. А другого кино про настоящую любовь я на русском языке и вспомнить-то не могу.
Прошло примерно пятнадцать лет с тех пор, как я впервые услышал про «Осень». Я стал совсем взрослым. Даже женился. На дворе светлой грозой шелестела перестройка. Уже на всю страну были сказаны крылатые слова: «В СССР секса нет!» Вдруг заговорили о первом советском порнографическом фильме под названием «Маленькая Вера». Его еще никто не видел, но все о нем уже слышали. «Ну уж нет», — думал я. Я уже видел первый советский порнографический фильм. И знаю, как он называется!«.-
Что еще почитать:
В ожидании праздника. Почему "Полеты во сне и наяву" до сих пор про нас
Доронина в "Старшей сестре": советский кэмп. Вдали от любой злободневности
Иван Топорышкин пошел на охоту. "Когда я стану великаном": за три эпохи до "новой этики" и »Гражданина поэта«
