Кадр из фильма «Конформист» (1970)
imdb.com
Писать о «Конформисте» Бернардо Бертолуччи сейчас как будто несвоевременно. Совсем недавно отмечали полувековой юбилей со дня выхода фильма. По этому поводу были исписаны сотни и сотни страниц. Что тут можно сказать нового? Но с некоторых пор воспоминание об этом кино не оставляет меня в покое. Настолько, что на днях я сел и пересмотрел его от начала и до конца.
Советский конформист
Я впервые увидел «Конформиста» подростком, почти ребенком. Его показывали в кинотеатре с инфернальным названием «Уран» на Сретенке. Это было черно-белое кино про итальянского фашиста, который по заданию муссолиниевской разведки поехал в Париж, чтобы убить там своего бывшего университетского профессора — антифашиста. Зачем-то (видимо для конспирации) он взял с собой молодую жену. В Париже у него случился роман с женой профессора. Но это не помешало ему принять участие в убийстве их обоих. Фильм был весь какой-то мутно-серый. Изображение тусклое и затертое. Диалоги смазанные и малопонятные. И все вместе это чрезвычайно вписывалось в тусклую советскую действительность середины эпохи застоя, которая встречала тебя за дверями «Урана».
Впрочем, надолго запомнились глаза главного героя. Абсолютно мертвый внутрь себя взгляд, вдруг вспыхивающий яркой спичкой, словно прожигающий своей интенсивностью черно-белую пленку. И мгновенно снова гаснущий, как будто спичку задули. И еще красота блондинки-жены профессора ошеломляюще просвечивала через мутное изображение. Казалось, что за всем этим стоит что-то такое, что от меня куда-то спрятали.
В то время я жил в одном доме с известным артистом МХАТа. У артиста был сын, на год старше меня, с которым я дружил. Однажды мы гуляли с ним во дворе. Там стояли двойные качели под общей железной перекладиной, и мы, когда не гоняли мячик, раскачивались на этих качелях и прыгали в длину. Кто дальше. И вот, как сейчас помню, сидим мы с ним на этих качелях, и он мне рассказывает, как папа взял его на закрытый просмотр на Московский кинофестиваль. Там показывали фильм «ХХ век». И вот они, рассказал он, там залезли голые с теткой в постель, легли с двух сторон, и она — и он рукой показал как. Еще он сказал, что там фашист хватает ребенка за ноги и разбивает ему голову об стенку.
Сейчас, сопоставляя вместе полузакрытый показ «ХХ века» Бертолуччи на фестивале и открытый показ его же «Конформиста» в московских кинотеатрах, я примерно понимаю, что тогда произошло. Как раз в это время Бертолуччи вступил в ряды итальянской компартии, и сверху спустили рекомендацию о том, что надо бы пропагандировать творчество молодого итальянского режиссера-коммуниста. Но ничего, кроме «Конформиста», для пропаганды на тот момент не было. Значит, надо было показать людям «Конформиста». Ну, как показать? Разумеется, секс вырезать. Гомосексуализм вырезать. Но какая-то проблема с этим фильмом все-таки оставалась.
С одной стороны, ни черта не понятно, что там, собственно, происходит. Пришлось попотеть, перемонтировать пленку и спрямить сюжет. С другой стороны, в фильме очевидно влияние то ли раннего немецкого импрессионизма, то ли Лени Рифеншталь и вообще всей этой нацистской эстетики. Вся эта остроугольная изломанность в диком сочетании с монументальным величием. Гигантские внутренние пространства с крошечными человечками под уходящими в небо потолками. Стальное серое, вдруг разрывающееся непривычно яркими искусственными цветами.
Маленький человек в огромном пустом пространстве — один из важнейших визуальных образов фильма Бертолуччи
imdb.com
Ну, хорошо, эти кадры тоже можно убрать. Но ведь все-равно от всей этой яркости, пестроты, буйства красок, от всей этой красоты, наконец, у советского человека может сложиться ложное впечатление. А не стоит ли за всей этой красотой тайное преклонение перед фашизмом? И тут идея: а давайте переведем это все на черно-белую пленку! Получится нормальное, строгое, умеренно прогрессивное антифашистское кино. Советский «Конформист» — черно-белый. А каким еще должен быть советский конформист?
В «Конформисте» несомненно влияние немецкого экспрессионизма
imdb.com
Существует легенда о том, что приехавший на Московский кинофестиваль Бертолуччи с удовольствием выслушал сообщение о том, что его фильм широко показывают по всей стране, и попросил устроить ему просмотр. Режиссеру хотелось узнать, как фильм выглядит в русском дубляже. Рассказывают также, что после некоторого сопротивления ему фильм показали. И что он молча его посмотрел и ни слова не сказал: правильно понял, что говорить тут не о чем. Да и не с кем. Но, скорее всего, это только легенда.
Зад, прикрытый шляпой
«Конформиста» оказалось очень интересно пересматривать. Потому что вроде бы я прекрасно помнил каждый эпизод по отдельности, они все такие красивые и яркие, что кажется, раз увиденные в цвете, отпечатываются в памяти навсегда. Но я напрочь забыл их последовательность, совсем не помнил, что откуда вытекает и по какой логике одна сцена следует из другой. И это при том, что, в сущности, весь фильм выстроен в более или менее хронологической последовательности.
Это легче всего было бы объяснить тем, что хотя картина, конечно, работает по логике сновидения (обычно так всегда объясняют в кино все непонятное), но это и не совсем так. Здесь мы сталкиваемся с тем способом рассказывания истории, который так любил, а, может быть, и изобрел Достоевский: в самый критический и страшный момент своей жизни человек лихорадочно пытается понять, что же такое с ним случилось. «Я всё хожу и хочу себе уяснить это… Вот уже шесть часов, как я хочу уяснить и всё не соберу в точку мыслей. Дело в том, что я всё хожу, хожу, хожу… Это вот как было. Я просто расскажу по порядку. (Порядок!)» — так начинает рассказчик «Кроткой». Посреди комнаты стоит стол, а на столе гроб, в котором лежит тело его молодой жены, выбросившейся из окна несколько часов назад. И герой ходит и ходит вокруг этого гроба, пытаясь что-то объяснить даже не себе, а кому-то внешнему, воображаемому. Потому что, когда мы что-то пытаемся объяснить самому себе, мы всегда невольно объясняем кому-то другому.
Такого героя даже нельзя назвать ненадежным рассказчиком. Он хочет быть честным с самим собой, но его собственное «Я» постоянно его обманывает. Поэтому его воспоминания — это смесь фактов, фантазий, галлюцинаций и бреда. Кстати, наверное, не случайно жертву и возлюбленную главного героя сыграла Доминик Санда, которая ровно за год до «Конформиста» прославилась своей первой ролью в кино, сыграв Кроткую в знаменитой брессоновской экранизации повести Достоевского.
Жан-Луи Трентиньян в «Конформисте»
imdb.com
Итак, фильм начинается с того (сейчас я могу пересматривать эту сцену бесконечное количество раз), что герой Жана-Луи Трентиньяна полулежит на расстеленной постели и, видимо, дремлет. Глаза его закрыты. Он почти целиком одет. На нем белая рубашка, галстук и жилет. Но вот он резко открывает глаза и снимает телефонную трубку. Это какой-то очень важный звонок. Он кладет трубку, поднимается, быстро застегивает жилетку, поправляет галстук, встает, надевает пиджак и пальто, достает из дорожного несессера пистолет и, застегивая пальто, возвращается к покинутой кровати, на которой лежит обнаженная женщина. Она лежит на животе. Зад женщины прикрыт шляпой. Герой надевает шляпу себе на голову и заботливо прикрывает лежащую женщину простыней. Женщина пытается проснуться, но у нее не получается. Герой выходит на улицу, в парижскую предутреннюю мглу.
И эта шляпа на заду у женщины (почему? как она туда попала? почему женщина заснула со шляпой на заду?) задает тон всему остальному фильму. Может быть, герой и не просыпался? Может быть, это все еще сон? То есть ты, зритель, мог бы с самого начала понять, что режиссер затевает с тобой какую-то странную и не совсем безопасную для твоей психики игру.
Жан-Луи Трентиньян и Доминик Санда в «Конформисте»
imdb.com
Ослепление
Герой отправляется на «операцию». Причем операцию эту следует понимать в двух смыслах. С одной стороны, это операция по ликвидации политического противника фашистского режима, которой он сам и вызвался руководить. А с другой стороны, это операция, которую он должен проделать над самим собой. Нечто вроде лоботомии, которую он должен себе сделать, причем собственными руками и без наркоза. В медленно и сонно ползущей по заснеженной дороге в предутреннем тумане машине герой пытается свести свои мысли в одну точку: «Это вот как было. Я просто расскажу по порядку».
Дело в том, что наш герой пережил в детстве страшную сексуальную травму, отягощенную еще и убийством другого человека. Из-за этого, а еще из-за того, что он отпрыск дегенеративного аристократического рода, что его отец сумасшедший, а мать наркоманка, герой Трентиньяна, несмотря на внешне благополучное и комфортное существование, всю жизнь остро ощущает себя изгоем, не таким, как все. Он хочет стать обыкновенным, слиться с толпой. Но он одержим идеей нормальности как раз в то время, когда весь мир вокруг сошел с ума. И стать нормальным означает принять безумие, сделаться его частью, закружиться в вихре макабрического карнавала.
И тогда оказывается, что для того, чтобы стать нормальным, ему нужно проделать над собой такую операцию, которая навсегда и безвозвратно сделает из него безумца. Чтобы влиться в этот безумный мир, стать полноправным его членом, ему нужно нанести себе какой-то непоправимый ущерб.
На службу в фашистскую тайную полицию его приводит друг, диктор муссолиниевского радио, который слеп от рождения. Бал слепых с фашистскими значками на лацканах, на котором присутствует герой Трентиньяна, — одна из ключевых сцен фильма. Конформизм — это в известном смысле жертва. Чтобы стать как все, ты должен что-то отдать. Чтобы пристроиться сзади к цепочке брейгелевских слепых, ведомых слепым поводырем, необходимо сначала самого себя ослепить.
Питер Брейгель-cтарший. Притча о слепых, 1568
Wikipedia.org
После «Конформиста» хорошо посмотреть во многом наследующего ему сюрреалистического «Лобстера» Йоргоса Лантимоса, главного и самого актуального, на мой взгляд, фильма десятых годов нашего века. Лантимос использует ту же самую метафору совсем уже в буквальном, невыносимом смысле. Цена вхождения в мир на равных правах со всеми, превращения себя в одного из многих — самоослепление.
И вот наступает сама «операция». Безумно красивая в своей отвлеченно нечеловеческой стерильности. Где в роли хирургов выступают «ленивые убийцы в полумасках» (если вспомнить строчку Сергея Гандлевского), а сам герой пребывает в состоянии, похожем на наркоз, в котором он все видит и ничего не чувствует. Все это только сон.
И на какое-то время операция помогает. Но только на какое-то. Сознательный конформизм — это обреченное предприятие. Того, кто насильственно заставил себя стать частью толпы, толпа рано или поздно распознает и беспощадно растопчет.
Впрочем, для самого Бертолуччи толпа — это скорее что-то позитивное. Поющая «Интернационал» толпа, фактически затаптывающая в конце фильма главного героя, олицетворяет позитивную стихию народного сопротивления. Режиссер видит себя частью этой толпы. Фильм был снят на уходящей волне шестидесятнических революций. В это время горьковский вопрос «С кем вы, деятели искусства?» все еще стоял для западных деятелей искусства довольно остро. Деятели искусства хотели быть с восставшим народом. Бертолуччи вступил в итальянскую компартию. Ему это представлялось обратной стороной конформизма. Сейчас это даже странно.
Этот фильм присылает нам привет из той эпохи, когда кино было главнейшим из всех искусств. Кстати, в оригинальной ленинской цитате вместе с кино на равных правах присутствовал цирк. «Из всех искусств цирк и кино». Ну, вот сейчас, пожалуй, цирк вышел на первое место. Кругом сплошные клоуны и акробаты. И, Господи, даже удивительно, до чего же «Конформист» оказался созвучен нашему времени. И как близко все это к нам подошло.-
Что еще почитать:
«Ребенок Розмари»: Джон Леннон и другие жертвы. Знаменитый мистический хоррор удивительно созвучен нашему времени
Убийство МакГаффина. «Психо» Хичкока: знаем ли мы, что на самом деле случилось в одной из самых страшных сцен в истории кино
