Война за смыслы. Почему государство в России так внимательно к словам

Кто о чем, а я с упорством, который может кому-то показаться слегка или даже не слегка чрезмерным, чтобы не сказать маниакальным, — о значениях слов.

Да, я упорно полагаю, что именно на этих языковых полях идут самые решительные бои между спасительной нормой и смертоносной патологией. А также я уверен в том, что безбрежное размывание семантических границ, а также вводящее в столбняк искусственное переворачивание значений слов на прямо противоположные — это процессы вполне осознанные.

Какие-то слова, постоянно используемые в медийном или политическом дискурсах, требуют столь же постоянной дешифровки, потому что в предлагаемых контекстах они кажутся не просто иностранными, а настолько иностранными, что их перевод невозможно обнаружить даже в самом подробном и полном словаре.

Приходится самим.

Вот, скажем, слово «силовики». Силовых ведомств разного окраса и степени разрушительного потенциала стало очень много, все не запомнишь. Но их ряды продолжают неконтролируемо множиться за счет вливания других ведомств, например, церковных учреждений или учреждений, ведающих культурной политикой. Я ничуть не удивлюсь, если узнаю о том, что сотрудникам Министерства культуры в соответствии с занимаемой должностью присвоят различные воинские звания. Примерно как при Николае Первом.

Вот, кстати, о культуре. В дошедшей до меня речи какого-то крупного чиновника из, кажется, Совбеса (или Совбеза?) я наткнулся на такое. Говоря что-то об отечественной культуре и о ее текущих задачах, он употребил волшебную формулу «Перевод российской культурной среды в патриотическую плоскость».

Это, как шутили в прошлом десятилетии, надо отлить в граните.

Слово «плоскость» в данном случае на удивление точно и откровенно описывает самую суть поставленной задачи.

Понимание культуры как плоскости, как плаца, на котором строятся по ранжиру и лихо маршируют под барабан и флейту отдельные деятели и целые учреждения, давно и глубоко свойственно той категории руководящих работников, к каковым принадлежит и данный конкретный титулованный мыслитель, ведущий свое профессиональное происхождение, разумеется, из так называемых «органов», откуда же еще.

С «плоскостью», а также с волшебным словарем и дивным синтаксисом этой чеканной формулировки все более или менее понятно. А вот слово «патриотический», сколько бы раз за короткий период времени оно ни употреблялось, снова повисает в воздухе. Снова приходится отыскивать его значение через мало комфортабельное погружение в контекст. Или даже в другие контексты.

Я вот, например, очень люблю ни к чему не обязывающее слово «здоровый», применяемое к явлениям, которые традиционно (даже если учесть бытующие на наших просторах весьма специфические представления о традиционности) считаются все же негативно окрашенными. Это, конечно, всего лишь наследие советской пропагандистской практики, в основе которой всегда было представление о том, что «мы за мир», а вот «милитаристские круги Запада» … и так далее.

Это все так. Но если «здоровый», то это дело, конечно, другое…

Я вот, например, прочитал буквально сегодня процитированный кем-то отрывок из интервью какого-то, между прочим, писателя. И там было что-то вроде того, что «нашему обществу присущ здоровый милитаризм».

То есть вообще-то милитаризм — это вроде бы как-то не очень. Но если он «здоровый», то есть, говоря проще, «наш», то это даже и хорошо.

Не этот ли самый «здоровый милитаризм» есть наиболее точное и, главное, понятное толкование слова «патриотизм»? По крайней мере в тех трудноуловимых значениях, в каких оно чаще всего употребляются в околовластной риторике.

Этот же самый высокий чин из «структур» высказался, конечно же, и о языке, о нашем с вами языке, о русском, о том самом, тончайшее владение которым выпукло заметно уже хотя бы по «переводу на плоскость».

Вот цитата. Да, она не короткая. Но из этой великодержавной песни слова не выкинешь:

«Коррозии извне активно и осознанно подвергается один из основных кодов нации — язык, все больше загрязняющийся иностранной лексикой, латинизмами и чуждым американским жаргоном. А это в итоге ведет к деформации национального самосознания и фактически содействует его подмене ориентирами западного образа жизни.

К решению этой задачи Вашингтон и Лондон привлекают многопрофильные группы специалистов в сфере математики, информационной безопасности, антропологии и этнологии, теории систем и системного анализа, социальной психологии и психолингвистики. Это не может оставаться без должного ответа.

Ключевую роль призвана сыграть разработка проекта концепции государственной языковой политики и обеспечения лингвистической безопасности. Он должен лечь в основу мер по предотвращению дальнейшей латинизации российского общества и сохранению цивилизационного суверенитета».

Там много всего.

Про «Лондон и Вашингтон», а также про другие пыльные предметы из области стойкого, как запах в казарме, конспирологического бреда я слышу примерно столько же лет, сколько себя помню. А я живу уже достаточно долго, и помню я себя с очень раннего возраста.

Про «латинизацию» — это, конечно, чуть интереснее, по крайней мере свежее и неожиданней. О мало объяснимой в контексте заявленного «возвращения к истокам» латинизации недавно, кстати, размышлял и я, пытаясь понять, почему универсальными символами местного «здорового милитаризма» стали две буквы латинского алфавита.

Болельщик, участвующий в Z-акции

ХК «Динамо» Москва.

Но этот чин, который про «предотвращение дальнейшей латинизации российского общества и сохранению цивилизационного суверенитета» — явно о чем-то о другом.

Можно было бы, конечно, предположить, что ему самому невыносимо за неимением соответствующих слов родной речи выдавливать из себя такие постылые латинизмы, как «цивилизационный» или, опять же, «суверенитет». Но вряд ли. В том смысле, что продвинутому в деле разоблачения чуждых влияний чиновнику совсем не обязательно знать этимологию тех слов, которые он употребляет, не задумываясь не только о происхождении этих слов, но и об их значениях.

Ну, а как вам «лингвистическая безопасность»? Ничуть не удивлюсь, если узнаю о создании еще одной «силовой структуры» под названием «Комитет лингвистической безопасности» (КЛБ) с широкими репрессивными и цензорскими полномочиями.

«Безопасность». Вот еще одно слово, семантика которого требует самого пристального внимания и рассмотрения.

Надо ли забывать о том, что ведомство, из кабинетов и подвалов которого во все времена исходила не всегда явная, но всегда потенциальная опасность для законопослушных граждан, во своих названиях имело слово «безопасность».

Закончу примерно тем же, с чего и начал. А начал я, если помните, со сражений на языковых полях, со сражений за значения слов.

Население страны всегда делилось на две неравные части. Одна, — всегда меньшая,- упорно называла войну войной, подлость подлостью, трусость трусостью, а глупость глупостью. Другая, большая, подверженная воздействию официальной пропаганды, мракобесие называло приверженностью традиционным ценностям, подлость — патриотизмом, трусость — необходимостью считаться с обстоятельствами, а военную агрессию — принуждением к миру.

И эта главная война, война лингвистическая, война за значения слов и понятий, была и остается той «единственной гражданской», а, может быть, и не единственной, но точно главной гражданской войной, конца которой не видно, по крайней мере пока, даже на горизонте.