zaharprilepin.ru
Закон о запрете «пропаганды гомосексуализма», принятый в 2013 году, в России никто не отменял и не собирается, — на днях заговорили даже об ужесточении гомофобной статьи. Но массовый читатель, как видно, плевать хотел на установку, спущенную сверху. У романа Катерины Сильвановой и Елены Малисовой «Лето в пионерском галстуке» о романе пионера и вожатого — сказочные продажи, больше двухсот тысяч экземпляров (и это мы еще не считаем тех, кто прочел книгу в виртуальных библиотеках).
А дальше будет больше, чему, как обычно, способствуют патентованные российские гомофобы. На днях с обличением выступил Захар Прилепин, актуальный трибун российского почвенничества, для которого гомосексуальность — триггер исключительной силы.
С тянущей на обсессию страстью (с такой обычно ходят к психоаналитикам), писатель-общественник снова и снова клеймит ЛГБТ. И сенсационный успех романа, где хулиганистый Юра начинает испытывать нежные чувства к вожатому Володе, не мог, разумеется, не задеть трепетное сердце сурового традиционалиста. «Необходимо принятие закона о защите наших национальных советских символов: красного знамени, красного галстука, картин и скульптур реальных и культовых героев того периода. А то желающих покривляться на этом фоне все больше и больше», — сообщил миру депутат Госдумы Прилепин. И этот, ставший виральным пустозвонный пост в стилевом отношении куда точней описывает советскую эпоху, нежели, собственно, объект критики.
Wikipedia.org
Роман «Лето в пионерском галстуке» имеет немного претензий на изящную словесность в том виде, как ее понимает классическое литературоведение. Это дежурным, трескучим языком написанный текст, который обаятелен азартом, с каким авторки играют в игру «Мы сочиняем роман». А примечателен он прозорливостью, которой может позавидовать самый ушлый книгопродавец. Еще в 2016 году Катерина Сильванова (фандом-псевдоним Sylvatica) и Елена Малисова (Malystryx) угадали массовый запрос на советскую эстетику. Предсказать тренд — это как минимум половина успеха.
Для целевой аудитории историческое, поздесоветское время представлено в книге как декоративный корпус, который можно набивать чем угодно. Слэш, любительски исполненная гомосексуальная романтика, даже интересней в качестве наполнителя, — чувство нелегитимное дает сюжету достаточный конфликтный потенциал, чтобы читателю было интересно наблюдать за преодолением препятствий на всем множестве страниц (слабая как текст, книга неплохо скомпонована). «Это восхитительно, я прочитала эту книгу на одном дыхании», «эта история навсегда в моем сердце», «если б вы знали, как классно плакать на алгебре», «такие страдания я читала разве что в Ромео и Джулиетте, вы кажись даже обошли», — отзывы (юных) читателей свидетельствуют о половодье чувств, что с милотой, роману адекватной, визуализируют подростки-тиктокеры, наперегонки плачущие над книгой под хэштегом #лвпг.
Однако с реальным СССР «Лето» состоит в таком же весьма условном родстве, как советская пионерия — с нынешней властной инициативой для несовершеннолетних под жутким названием «Большая перемена».
Фантазия в условно-советских кулисах, фэнтези по сути, роман для «юных взрослых» только притворяется реализмом, что трудно не видеть человеку, побывавшему в пионерских лагерях, где насилие над личностью было сколь естественным, столь и каждодневным. Эти не столь отдаленные места были территорией принудительного нивелирования индивидуальности, — пространства частного там не существовало, отправления интимные принимали формы, по нынешним временам, изуверские, и важно понимать и помнить, что исключений в этом не было нигде и никогда, пусть память и норовит подсунуть воспоминания самые лирические: вечерние костры, кавээны, пение под гитару. Росток живого чувства пробьется и сквозь асфальт, это вопрос силы, но он — живой росток — исключение, а не правило, баг, а не фича, незаконное порождение принудительного коллективизма.
Советский детский лагерь был злом. И все же, читая «Лето в пионерском галстуке», трудно не разделить симпатию к предъявленному симулякру, который, имитируя эпоху «made in USSR», дает возможность обмануть и обмануться, — да, мол, Советский Союз был непростым временем, но было же в нем и хорошее.
zaharprilepin.ru
Оно только в нем и было, — настаивает Захар Прилепин, сам знающий советские символы весьма нетвердо. Все в том же обличительном посте героическую пионерку Портнову он зовет Зоей, а не Зиной, то есть существует в том же модусе приблизительности, что и сочинительницы «Лета», искавшие и нашедшие радугу в пионерском (конц)лагере.
Всюду жизнь, — можно ответить затертой фразой из советской передовицы. Минувшей зимой на кинофестивале в Берлине я смотрел документальный фильм «Нелли и Надин», его героини встретились и полюбили друг друга в концлагере. Реабилитирует ли этот факт нацистскую «фабрику смерти»? Напротив, — жажда чувства, тяга пленниц друг к другу выступает в роли контрастного вещества, показывающего меру болезни. В «Лете» подобного нет и не подразумевается, — авторки окормляют ностальгию по не существовавшему. Примерно так же, как внуки мигрантов вздыхают, порой, над прекрасной родиной предков, которую их предки почему-то предпочли покинуть.
Предлагая ЛГБТ-иллюзию, «Лето в пионерском галстуке» дает возможность смириться с советским прошлым, его принять и даже ему посочувствовать. Пришедший в упадок пионерский лагерь выглядит артефактом эпохи на свой лад прекрасной.
Авторы квир-романетки не озабочены осмыслением адской сути Советского Союза, — и вряд ли стоит их за это винить. В русской литературе, в отличие от, скажем, англоязычной, нет литературного ЛГБТ-канона. А значит, нет и статуса-кво, как следует описывать квир-чувство в репрессивной парадигме, как соблюсти, как выверить баланс между частной любовной радостью и коллективной бедой. Чтобы Джон Бойн, ирландский писатель-ремесленник, мог сейчас не самым стыдным образом зарабатывать деньги на геях в Первой Мировой войне («Абсолютист») и в католической церкви («История одиночества»), понадобились годы и книги, — например, опыт Кристофера Ишервуда, точно и тонко описавшего жизнь гомосексуала в Германии накануне прихода к власти нацистов («Прощай, Берлин», 1939).
До вторжения российских войск в Украину «Лето в пионерском галстуке» можно было рассматривать как легитимизацию квир-чувства в российском литературном мейнстриме, жест просветительский, способствующий смягчению нравов. Но после 24.02 приходится думать о величинах больших, — откуда, из какого мавзолея выползла идея захватнической войны, варварство XX века, самого страшного столетия в истории человечества. И нет возможности не видеть, что природа нынешней военной авантюры по преимуществу советская: что война финская (1939 — 1940), что Афган (1979–1989), что нынешняя «спецоперация» в Украине, — катастрофы одного порядка, где все та же агрессивная экспансия, люди как пушечное мясо, бесстыдная пропагандистская ложь.
zaharprilepin.ru
Контекст меняет восприятие. В теперешних координатах «Лето в пионерском галстуке» — сочинение этически сомнительное, его трудно засчитать как попытку переосмыслить советскую историю.
Сейчас, после 24.02, очевидно, что любые сказки об СССР не деконструируют, а только укрепляют корпус советского мифа, — чрезвычайно опасного, как показывают события в Украине.
После Бучи и Ирпеня, после Мариуполя и Гостомеля, мы обязаны снова и снова повторять, что Советский Союз был эффективен только как машина смерти, он был злом абсолютным, монстром par exellence, убивавшим без разбору, лгавшим без стыда, и, если говорить о квир-составляющей в многообразном меню этого чудовища, то количество послевоенных жертв гомофобии только официально составляет 38 тысяч человек, — они попали за решетку по статье «мужеложство» в 1945 — 1991 гг (см. Criminal prosecution of homosexuals in the Soviet Union ).
Имея ввиду зло абсолютное, бесспорное, каковым был Советский Союз, пионерские любови, высказанные тоном самым лирическим, звучат даже как оскорбление для убитых и истерзанных, бежавших и всю жизнь таившихся. Режиссер Сергей Параджанов, приговоренный к пяти годам тюрьмы по гомофобной 121-й статье, делал в неволе «медали» из кефирных крышечек. Они прекрасны и по милости Федерико Феллини стали символом кинофестиваля в Римини, но перестала ли тюрьма быть тюрьмой?
Можно ли, уместно ли глорифицировать казематы?
Я пишу эти слова из немецкого далека, и могу вспомнить слова одной, уже почившей старухи, женщины здравого ума, которая рассказывала, что в отрочестве состояла в Союзе немецких девушек (Bund Deutscher Mädel), и каким прекрасным ей казалось это время; ну, подумаешь по дороге из школы можно увидеть рояль, который выбросили из еврейской квартиры. Она всегда оговаривала: ей, девице-отличнице, только «казалось», и неизбежным рефреном было сообщение, что позже пришлось осознать меру заблуждения. «Так казалось», — обязательная часть немецкого послевоенного нарратива, описывающего частную жизнь в годы национал-социализма. У иллюзии есть и обратная сторона, и существуют они в единстве: ложь нужна, чтобы скрывать правду. Не знать правды — значит, увидеть руины собственного дома.
Пионерлагеря были не только тюрьмой советского детства, но и площадкой для сборки homo soveticus, — человека советского, нерассуждающего, терпеливого, отученного жить своим умом, принимающего в качестве истины все, что ему предлагают по разнарядке сверху. И складывается впечатление, что нынешнюю войну в Украине ведут именно эти люди, — дураки под управлением подлецов; вши тоталитаризма, не вытравленные после распада СССР, продолжают распространять инфекцию, сеять несчастья, ужас, смерть.
В нынешних обстоятельствах получается, что роман о квир-романтике позднесоветских времен, якобы перпендикулярный нынешней российской государственности, на деле отвечает ее запросам.
Столь зловещим стал общественно-политический контекст. Двусмысленностью кажется уже место действия книги — Харьковская область, которую сейчас уродуют войска РФ.
Вопрос открытый, — сколько Queerness способен усвоить нынешний российский режим, но то, что эта способность имеется, показывает случай Антона Красовского, который гомосексуальности своей не скрывает, что, однако, не мешает его карьере в качестве одного из самых громких деятелей пропагандистского монстра Russia Today.
Фашизм может быть гомосексуален, это любой эрнст рем подтвердит. Так почему бы новому, путинскому тоталитаризму не создать и новую тоталитарную ЛГБТ-литературу?
zaharprilepin.ru
Например, производственный ЛГБТ-роман о свершениях: Валя и Саша, разрабатывая на заводе программу импортозамещения, испытывают влечение друг к другу. Или героическую поэму «Радужные винтики», — тут можно обойтись без логлайна, и так все ясно. Или шпионскую сагу о разведчице Шурочке, которая обольстила чужестранку Мадлен и добыла секретный вражеский план. И чем плоха, скажем, антология «Союз нерушимый», составленная из новелл участников съезда негетеросексуальных писателей-патриотов (все в счастливых однополых браках, справка о семейном положении прилагается). И да: учебник по обществоведению «Радужный рейх» (обязателен во всех школах счастливой страны).
Шутки шутками, но, выступая в тошнотворном духе советской публицистики, Захар Прилепин удивительным (и для себя, возможно, фатальным образом) расходится с актуальной повесткой, выражая чаяния самых консервативных из консерваторов. Нынешняя российская государственность предпочитает дискретность, — она всеядна, и, лишенная мировоззренческой цельности, способна потребить на свои нужды и квир-чувство.
Цинизм хищничества, главная и единственно-эффективная идеологема России-2022, хорош тем, что беспределен: у лжеца нет границ возможного, как известно. И если искать параллели в «красной» истории, то Захар Прилепин как критик ЛГБТ, может уподобиться, скажем, Владимиру Киршону, трибуну РАППа, травившему литературные таланты в 1920-е, а затем самому поставленному сталинским режимом к стенке.
Куда мудрей для Прилепина было бы возглавить то, что он, со всей очевидностью, не способен победить.
Восходящий ЛГБТ-тренд — объективная и едва ли отменимая реальность книжного мейнстрима, как мирового, так и сугубо российского.
zaharprilepin.ru
Тем более, что светоч «пацанской литературы» регулярно кокетничает с гомоэротикой. Его героини одномерно-служебны, его восхищение мужчинами-героями, — их силой, их грубоватой красотой, — беспредельно. «Кроме прочего, я его любил», — писал однажды Прилепин об Эдуарде Лимонове, авторе главного советского квир-романа («Это я — Эдичка»). И почему бы ему самому не написать душераздирающий роман о мужской любви и сэкономить, наконец, на психоаналитике. Например: война, два солдата знакомятся на почте, откуда послали — каждый в свою деревню — унитаз и стиральную машину…