Всю прошлую неделю в прессу просачивались кое-какие детали свежих официальных прогнозов – обновленных сценарных условий к бюджету 2010 года, подготовленных МЭР, и аналогичная разработка ЦБ в составе Основных направлений денежно-кредитной политики на будущий год. Собственно, речь идет об одних и тех же показателях, если не брать в расчет некоторые нюансы, вроде различий во взглядах ведомств на будущие потоки капитала: по мнению ЦБ, отток его в будущем году сохранится, правительственные экономисты думают, что при благоприятном стечении обстоятельств нас ждет пусть небольшой, но его приток.
Базовые же сценарии роста в будущем году и там, и там идентичны – это цена нефти $58 за баррель в качестве исходной предпосылки, и прирост ВВП в 1,6% в виде конечного результата. Что, конечно, и неудивительно: ведь оба документа на днях будут рассматриваться вместе с бюджетом, и, по идее, должны образовать с ним некий симбиоз. И хоть наш ЦБ и абсолютно независим от правительства, но не до такой же степени, чтобы писать в своих документах какие-то совсем уж несогласованные с ним цифры. Тем более что все они, кроме инфляции (а денежные власти на будущий год обязуются уложиться по ней «в одну цифру», то есть удержать ее на уровне не выше 10% за год), для Банка, по сути дела, сугубо факультативны, и своим документом он, грубо говоря, всего лишь информирует общественность, что он в курсе тех представлений, которые закладывает правительство в свои финансовые планы.
Тем не менее, прогноз ЦБ интересен широтой спектра, выстроенного, как собственно и заведено у нас испокон века, в зависимости от ожидаемых цен нефти. В экстремально оптимистичном варианте эти ожидания доходят до 80 долларов за баррель российской смеси Urals, что, правда, не так уж далеко от актуальной на данной момент цены ($68,11 – цифра за вторую неделю сентября), ну а с августовским максимумом $72,35 – так и вовсе рядом, ВВП должен вырасти в этом случае на вполне пристойные 4,4%. Вот, давайте-ка, попробуем обсуждением одной этой цифры и ограничиться (заодно взглянув и на аналогичные соображения аналитиков, не состоящих на госслужбе), оставляя пока в стороне другие, не менее любопытные и небесспорные параметры прогнозов – вроде платежного баланса, кредита и курса рубля.
Не слишком ли оптимистична эта, пусть даже и ни к чему не обязывающая ее авторов оценка? Ведь еще совсем недавно, в июле, правительственные прогнозисты, формируя как бы ТЗ на разработку бюджета и лимитов роста цен и тарифов, которые будут «спущены», – исходя из ожидаемой инфляции – естественным монополиям, рассматривали в качестве умеренно-оптимистичного рост ВВП в следующем году всего лишь на 1%. Ни о каком «неожиданном» ускорении речь тогда не шла. Более того, по подсчетам МЭР (очевидно, однозначного решившего для себя остро обсуждаемый в последнее время «мэтрами» экономической науки вопрос, есть ли мультипликативный эффект у бюджетных расходов, или это, по выражению одного из участников отраженной в том числе и тут, на Slon’е дискуссии, всего лишь «сказка с дурной репутацией»), стоило бы лишь немного поумерить «стимуляционные аппетиты» правительства, и поджать бюджетный дефицит с 6,5% до 5,5% ВВП, так и вообще этот рост должен был бы свестись к незначимым 0,1% за год. Возможно ли, чтобы произошедший за эти два месяца не столь уж большой пересмотр позиций по прогнозу цены нефти столь радикально поменял представления о достижимом экономическом росте? Или это просто общая смена умонастроений, «вторая волна» «зеленых ростков», накрывшая официальных, равно как и большинство прочих аналитиков и прогнозистов, опять, как и весной, «на пустом месте», просто вследствие усталости от надоевшего уже всем застоя? Сюжет нашего микроисследования сводится, стало быть, к трем вопросам: (а) если эта цена будет достаточно высока (или, наоборот, – низка), то как это может повлиять на темпы нашего роста? (б) если в нашей экономике потенциал, за счет которого она могла бы набрать эти самые 4 – или сколько их там будет – процента, иначе говоря, что могло бы стать основным «наполнителем» этого роста? Начнем, как водится, с середины. 1. ДОРОГАЯ НЕФТЬ – ПРОКЛЯТИЕ ИЛИ МОТОР РОСТА? Прежде всего, зададимся вопросом, а есть ли она вообще, эта зависимость нашего экономического роста от цены нефти? На самом деле, все это не так уж очевидно, как может показаться на первый взгляд. И тот факт, что официальные сценарии роста экономики обычно выстраиваются вокруг этого параметра, еще ни о чем не говорит. Бывали времена, когда темпы роста в выносимых на суд общественности сценариях развития могли различаться, в зависимости, скажем, от скорости реформирования экономических институтов или распространения инноваций, а как мастерам прогнозирования удавалось переводить эти тонкие материи на приземленный язык цифр, и выстраивать соответствующие зависимости, одному богу известно. Правда, в последние годы МЭР уже не тот, и совсем уж откровенную ахинею там писать стесняются. Тем не менее, навскидку, если принять во внимание популярную теорию «голландской болезни», дорогая нефть должна, скорее, угнетать рост. Ведь в этом случае, если нефтяные (для краткости будем называть их так, относя сюда еще и газовые, ведь с экономической точки зрения, исключая некоторые нюансы, вроде отсутствия единого мирового рынка и запаздывания в движении цен, газ – это та же нефть) сверхдоходы не до конца стерилизованы в бюджетных фондах, то должны наблюдаться укрепление национальной валюты и «эффект перемещения» ресурсов в защищенные от импорта сектора. А это, главным образом, услуги, где возможности роста производительности труда ограничены. Есть и другие соображения в пользу того, что в странах, богатых нефтью, газом и другими природными ресурсами, экономика может расти медленнее, чем там, где их мало или нет совсем, а то и вовсе стагнировать, – и они сводятся, в основном, к утрате адекватности правительствами, живущими на изобильных рентно-ориентированных бюджетах, подавлению свободы дискуссий, ступору реформ и прочим малосимпатичным вещам. Динамика развития нефтеэкспортирующей страны в периоды дешевой и дорогой нефти вполне может подчиняться той же закономерности. Характерным примером считается СССР эпохи двух «позитивных нефтяных шоков» 70-х годов прошлого века, где вкус к начавшимся было экспериментам по «очеловечиванию» плановой экономики быстро угас, а темпы развития упали с почти двузначных до нулевых значений, ну, а под занавес, – так и до вовсе отрицательных. Нетрудно подобрать и более близкие к нашему времени иллюстрации, но не будем отвлекаться на исторические экскурсы, а вернемся к обсуждаемым цифрам. В случае России статистика угнетающее влияние дорогой нефти на экономический рост все-таки не подтверждает, как не подтверждается ею и существование «ресурсного проклятия» вообще: страны, наделенные нефтяными запасами, за последние годы могли показывать как вполне приличные результаты роста (кроме России – Венесуэла, Мексика, Норвегия, Кувейт), так и провальные (Саудовская Аравия, Иран). Если просто сопоставить темпы роста ВВП России с ценой нефти (а для расчетов использована цена в «постоянных» рублях, что представляется наиболее естественным, так как и экономический рост подсчитывается в тех же единицах), то легко заметить, что провалы и ускорения темпов шли достаточно синхронно с ценой нефти. Хотя, разумеется, говорить о том, что эта цена – единственный фактор, объясняющий перепады в темпах роста, не приходится, – особенно в периоды провалов, когда помимо нефтяного наша экономика испытывала и массу других внешних шоков: закрытие кредитных рынков, уход краткосрочных инвесторов, сжатие экспортного спроса. Ну и, наконец, приближаясь к поставленному вначале вопросу – а реален ли прогноз темпов ВВП на будущий год? – видим, что в какой-то мере – да. Если следовать простой механической логике и отталкиваться лишь от цены нефти, то уже в закачивающемся на днях третьем квартале темпы прироста ВВП должны оказаться положительными – в районе 1,2% saar (т.е. годовых, к предыдущему кварталу со снятой сезонностью). Ну, а на будущий год, если среднегодовая цена и впрямь дорастет до 80, темп роста ВВП может оказаться в районе 2,5%. Заметно ниже, чем у ЦБ, но точность воспроизведения темпов на основе цены нефти такова, что и цифра ЦБ более чем укладывается в доверительный интервал. Ну, а если нужна прогнозная цифра, более точно вписывающаяся в этот наш простенький подсчет, то вот она: в разговоре здесь с Юлией Цепляевой из «Меррилл Линч» этот прогноз звучал как 2,4% роста при $73 за баррель Urals. Ну, не будем уже сталкивать эти предсказания лбами на предмет реалистичности, а просто заметим еще, что из исследуемой зависимости вытекает, что при повышении цены нефти на 11% (а это как раз разрыв между ценой закачивающегося третьего квартала) темп роста ВВП подрастает примерно на 1,8 процентных пункта. При этом с течением времени движущее влияние нефти на рост понемногу угасает, и при прочих равных условиях для поддержания тех же темпов, что и год назад, нужна примерно на 6% более высокая (реальная, т.е. с поправкой на инфляцию) цена нефти. Разумеется, все эти цифры приводятся тут сугубо иллюстративно, и придавать им какое-то особое значение, как и другим результатам грубых регрессионных оценок, не стоит. 2. АНТИНАУЧНЫЙ РОСТ А вот о чем стоит, пожалуй, сказать пару слов, так это о том, почему же в периоды дорогой нефти и укрепляющегося рубля (ну да, известно, что стерилизовать влияние потока нефтедолларов на курс рубля Минфину все же не удавалось, да и, кроме того, – выгнанный в дверь, т.е. запертый в Стабфонде и его наследниках, он все же пролезал в окно в виде притока заемного капитала, бороться с которым ЦБ почему-то вознамерился лишь теперь, когда само явление временно сошло на нет) экономика все же росла наиболее шустро, – вопреки вынесенным из статей 20-летней давности расхожим представлениям о чудодейственных плодах девальвации национальных валют. Вопрос этот представляет не просто историко-академический интерес. Ведь коль скоро мы уже принимаем, что повышение цены нефти окажется живительным для роста, то неплохо было бы еще и представлять, за счет чего это рост может происходить. На первый взгляд может показаться, что главный двигатель тут – экспортный. Отзываясь на рост цен, экспортеры увеличивали поставки сырья и материалов на внешние рынки, а это, соответственно, тянуло за собой смежников, занятость, налоги, т.е. приводя в движение и другие контуры экономического роста. Отчасти это так и было, особенно на выходе из рецессии первой половины 90-х годов, так будет, да уже и происходит – по мере восстановления экспортного спроса – сейчас. Однако в целом прямой связи с ценой нефти тут нет, она, скорее, выступает как индикатор состояния внешнего спроса. На самом деле, экспортно-сырьевая ориентация роста была характерна для периода до 2003 года, когда экспортные цены были еще сравнительно умеренными. В период же бурного роста экспортных цен, начиная с 2004 года, физические объемы практически уже почти не росли. Тянули же экономику в основном три мотора: быстрое расширение импорта и резко выросшие с укреплением рубля доступность кредита и ввозной рабочей силы. Расширение импорта обычно рассматривается с точки зрения вытеснения конкурирующих с ним отечественных производств, и в этом качестве его влияние на темпы экономического роста принято считать негативным. В среднесрочном плане, это, вероятно, так и есть, особенно когда речь идет об экономике, работающей вблизи своего потенциального уровня производства, при полной загрузке мощностей и занятости. Но при наличии неиспользуемых производственных ресурсов, а это, во всяком случае, в недавнем прошлом, и теперь снова, – наша ситуация, импорт может оказывать и положительное влияние на скорость вовлечения их в экономический оборот. На протяжении всей «межкризисной» эры импорт, состоявший в значительной мере из неконкурирующих с отечественными сравнительно высокотехнологичных товаров, создавал новые рабочие места в обслуживании, дистрибуции и торговле, а также и в инвестиционной сфере. В частности, расширение торгово-посреднических услуг вносило после 2005 года от трети до половины вклада в суммарный пророст ВВП. Импорт также значительно снизил капиталоемкость роста, позволив перенаправить незадействованные ресурсы в сферы, где не требовалось больших капиталовложений в оборудование, как, например, строительство. Еще одним позитивным результатом усиления нашей экспортной «нефтезависимости» стало расширение доступности внешних кредитов для банков и предприятий и, как следствие, резкое увеличение инвестиций, начиная с 2006 года. Укрепление рубля удешевило реальный эффективный процент по привлекаемым зарубежным кредитам, одновременно укрепляющийся рубль несколько снизил издержки по импортируемому оборудованию. Расширение возможностей внешнего кредитования оказалось очень своевременным. Экономика вошла в этот период в существенно более капиталоемкую стадию роста. Сравнительно низкий уровень инвестиций в отношении к ВВП, наблюдавшийся прежде, можно объяснить особенностями «постдефолтного» экономического подъема, который был в значительной части связан с улучшением использования имевшихся резервов производственных мощностей и пропускной способности инфраструктуры. По этой причине в больших капиталовложениях экономика до времени не нуждалась. Однако к 2006 году ситуация стала резко меняться. К тому же, отчасти благодаря расширившимся возможностям кредитования, вырос спрос на жилье, ввод которого в течение одного только 2006 года вырос более чем на 50%. В итоге, строительство оказалось наиболее динамичной отраслью, темпы расширения которой с отельные периоды 2006 – 2007 годов достигали 30 – 40% годовых. По сути, нефтедоходы превратили Россию в уникальную площадку, где западный кредитный капитал встречался с рабочей силой из русскоязычного окружения. На этом фоне «перегрев» экономики, который испытали все страны пост- и околосоветского пространства (в большинстве из них роль нефтяных доходов сыграл на порядок более рискованный источник – дефициты платежных балансов), у нас и переживался не так остро, и неизбежная в таких случаях фаза «отрезвления и похмелья» прошла гораздо менее болезненно. Подводя итог этому погружению в недавнюю историю, заметим, что в ближайшей перспективе, по мере того как будет преодолеваться заминка с нефтяными доходами и расширяться доступ к зарубежному кредитованию – а эти процессы уже, как говорится, пошли, ничто не мешает воспроизведению описанной выше модели роста, базирующейся на укрепляющемся рубле. Да, эти двигатели не могут быть вечными: и нефтедоходы, и возможности экстенсивного вовлечения ресурсов – инфраструктурных и трудовых – не безграничны. Но их возможности далеко еще не исчерпаны, и пока на верхних этажах власти которое уже десятилетие подряд верстаются проекты модернизации экономики, эти испытанные механизмы роста еще поработают. «Неожиданно быстрый» рост ВВП, ведомый расширением импорта, развертыванием новой волны кредитно-инвестиционного бума, а в ближайшей перспективе поддержанный, вероятно, еще и восстановлением подъеденных производственных запасов (стоит напомнить, что в прошлом восстановительном периоде именно этот фактор в течение первых двух кварталов 1999 года вывел рост ВВП на двузначный уровень, 15 и17% saar соответственно), вполне может стать реальностью. Правда, чтобы совсем уже закруглить этот эскиз возможно поджидающего нас светлого будущего, стоило бы еще проговорить, что можно ждать от цены нефти в ближайший год, и что же все-таки более вероятно: $80 или $45, как предусмотрел тот же ЦБ в еще одном своем экстремальном сценарии. Но об этом как-нибудь в следующий раз.
