В марокканском Танжере, который в 1950-х был излюбленным пристанищем представителей бит-поколения, есть непримечательный снаружи отель El Muniria. Но туристы со всего мира стягиваются на него поглазеть, потому что именно там, в комнате под номером девять, Уильям Берроуз когда-то работал над «Голым завтраком» (который в оригинале вообще-то Naked Lunch), а этажом выше в разное время гостили Джек Керуак и Аллен Гинзберг. При отеле также работает бар The Tangerinn, в котором вся эта клиентура периодически засиживалась. Заведение все еще пытается выстраивать свой имидж через всяческое об этом напоминание.
Только вот не совсем понятно зачем. Когда я однажды решил зайти туда, за винтажно-битническим фасадом обнаружился типичный марокканский клуб с кошмарной музыкой, фиолетовым неоновым освещением и контингентом из местной вопящей молодежи, которая (как и, видимо, нынешние владельцы бара) вряд ли понимала, какое к заведению имеют отношение развешенные на стенах черно-белые портреты чудаковатых, давно почивших американцев. Странно было ожидать чего-то другого, но зрелище это меня отчего-то опечалило.
Печаль того же сорта я снова испытал, на прошлой неделе посмотрев добравшийся до европейского кинопроката фильм «Квир» Луки Гуаданьино, основанный на одноименном романе Берроуза — в русском переводе он выходил под названиями «Гомосек» или «Пидор». Хотя фильм отнюдь не плохой, но у него есть две критические проблемы.
Во-первых, книжный автобиографический двойник Берроуза по имени Уильям Ли намного менее «причесан», чем его экранное воплощение: он не стесняется резких комментариев в адрес «примитивов»-южноамериканцев, видит намного больше грязи вокруг себя и пребывает в куда более безнадежном состоянии. И уж точно не напоминает лощеного мачо Дэниела Крейга в подобранных креативным директором Loewe одеяниях, чьи взаимоотношения с наркотиками в фильме скорее отсылают к моде 1990-х на героиновый шик, чем к берроузовскому деклассированному мраку.
Дэниэл Крейг в экранизации романа Уильяма Берроуза Queer
kinopoisk.ru
Впрочем, первостепенно важной и опечаливающей кажется именно вторая проблема, напрямую с киноадаптацией «Гомосека» даже не связанная.
Cводится она к тому, что в ближайшем будущем подобного рода драмы о незаурядных деятелях культуры станет попросту не о ком снимать. Если в Tangerinn вдруг не вернутся интеллектуалы-нонконформисты, в парижском Les Deux Magots азиатских туристов с пакетами Louis Vuitton не потеснят идейные преемники сюрреалистов, а в Café Odeon в Цюрихе вновь не зазвучат беседы о дадаизме.
Но сперва следует разобраться, чем, собственно, вообще так уж примечателен Уильям Берроуз, что почти спустя тридцать лет после его смерти популярный и модный режиссер вспоминает о не самом его известном романе и берется делать по нему высокобюджетную картину. Если попытаться резюмировать обрывки досье писателя, в которое сделали вклад десятки поражающих своей разнородностью персонажей — от Пола Боулза и Курта Кобейна до московского акциониста Александра Бренера, — корни примечательности проглядываются в предельной эксцентричности Берроуза, граничащей с безумием.
Речь идет о человеке, который выстрелом из пистолета убил свою жену, пытаясь попасть в стоящий на ее голове стакан в подражание Вильгельму Теллю. О выпускнике Гарварда, который скитался по странам третьего мира, где жил в захламленных каморках, решетил пулями стены гостиничных номеров, общался со всяческим сбродом и истощал свое тело дешевыми наркотиками и беспорядочными половыми связями с «доступными мальчиками».
Который писал статьи о женщинах как «биологической ошибке» и совершенно неудобоваримые книги, скомпилированные методом нарезки «в наркотическом тумане» страниц рукописи на маленькие фрагменты и их перемешивания. Работавший дезинсектором, состоявший в реакционной Национальной стрелковой ассоциации, изобретавший «машину сновидений» и судимый за литературную непристойность.
Кадр из фильма Луки Гуаданьино Queer
kinopoisk.ru
Одним словом, речь об абсолютном трикстере и «кошмаре американского общества». Но такой кошмар обществу необходим — даже если Берроуз кажется вам отвратительным и бездарным первертом, было бы несправедливо отрицать его (и ему подобных) важную социальную функцию. О которой лучше всего написал Алан Ансен, еще один битник, ставший прототипом персонажа A.J. в «Голом завтраке»:
«В развивающейся Америке, стране повального поглощения холестерина и дорогостоящей белковой массы, где лифчики на подкладках раздувают женские груди до невероятных размеров, лишь резкое несоответствие нормам — будь то наркоман-одиночка или террорист с бомбой в общественном месте — способно еще напомнить: мы живем между адом и раем… Собственной жизнью и творчеством Уильям Берроуз показывает пример личности, способной на полную самоотдачу, — личности, которой культура, как входящая информация, совершенно неинтересна», — считал Ансен, отмечая, что писательство — не просто избирательная умственная активность, но творение истории, «сырье для которой имеет важное общественное значение».
И сырье это вовсе не обязательно должно быть психоактивным, как в случае с Берроузом. Но оно должно подпитывать эксцентризм, вторгающийся в ту самую реальность победившего холестерина и лифчиков на подкладках. Так и работает контркультура — и XX век был для нее золотым, потому что условная оппозиция Джером Сэлинджер — Уильям Берроуз, Джордж Лукас — Джон Уотерс, The Crystals — The Velvet Underground была как никогда яркой. И два полушария соприкасались и взаимно друг друга подпитывали, порождая синкретические феномены вроде гранжа или поп-арта.
Кроме того, трансгрессивное искусство и стоящие за ним эксцентрики, напоминавшие о нашем месте «между адом и раем», оказывали социуму некую сублимирующую услугу. Когда в прошлом месяце в Нью-Йорке был застрелен глава UnitedHealthcare, меня поразили выводы автора The New Yorker о случившемся:
«Этот поступок не оправдал себя, но дал людям разрешение зайти достаточно далеко… Ненависть разъедает душу, но даже самый маленький ее глоток может быть опьяняющим и напомнить нам, что мы все еще живы».
До какого же отчаянного состояния должно быть доведено общество, что подобную «инъекцию» ненависти и опьянения, оживляющего людей, теперь может осуществить только убийца — отчего ее стоимость так непозволительно высоко вскочила, покусившись на человеческую жизнь? Просто лицензии на проведение инъекционных процедур у культуры больше нет, она перестала нас шокировать, опьянять и злить, что, в общем, катастрофа. Корни которой кроются в том, что возникновение знаменитостей, подобных Уильяму Берроузу, в 2020-х весьма труднопредставимо.
По ряду причин, среди которых, конечно, неминуемая их «отмена» за расизм и мизогинию, несовместимость затворнической жизни в «заповедниках невмешательства» вроде Танжера с публичностью как необходимым условием славы в XXI веке и вероятный отказ издателей от печати чего-то вроде «Голого завтрака» («Истории глаза» Жоржа Батая, «Над крышами Парижа» Генри Миллера и далее по списку) из-за риска коммерческого провала и публичного осуждения. Но, что самое главное — абсолютной оправданности таких издательских опасений.
Потому что никакого запроса на экспериментальную культуру в обществе действительно не прослеживается. Если попытаться вспомнить последнюю книгу, произведшую глобальный фурор благодаря своим новаторским качествам, структурной и содержательной уникальности, на ум приходит разве что «Бесконечная шутка» Дэвида Фостера Уоллеса. В следующем году она отметит тридцатилетний юбилей.
Кадр из фильма Луки Гуаданьино Queer
kinopoisk.ru
Если же в 2025-м автор-дебютант (без заработанной еще в прошлом тысячелетии репутации нонконформиста) решит спровоцировать общественность авантюрными похождениями по Африке и Латинской Америке и письмом о малоприятной изнанке жизни, поданном в какой-нибудь причудливой нарезанно-перемешанной форме, вероятность успеха такой провокации будет близка к нулю. Она просто пройдет незамеченной, потому что ни у кого нет желания углубляться в эксцентрику как во что-то само по себе интересное. Максимум она может удостоиться поверхностного ярлыка вроде «интеллектуальный фашизм» и навсегда затонуть в информационном шуме.
Главный способ ворваться на олимп славы в котором — это кричать громче всех, но при этом в унисон остальным. Чему в этом году, например, молодых авторов учила Франкфуртская книжная ярмарка. У большинства панельных дискуссий, премий и круглых столов прослеживался один лейтмотив: если вы уже состоявшийся писатель, то вам очень повезло и вы, в общем, можете вести себя, как вам вздумается. В России яркий пример такого пионера — Виктор Пелевин, отказывающийся ото всякой публичности и раз в год выпускающий по откровенно проходному роману, пользуясь кредитом доверия читателей из 1990-х и начала 2000-х.
Но если вы только начинаете, ролевая модель для вас — номинанты премии TikTok Book Awards, которые преуспели, построив «мост между цифровыми платформами и традиционной литературой». Иначе говоря, адаптировали свой имидж и творчество под дискурс тиктока, чтобы использовать его как рекламную площадку. Так возникает опаснейшая связка: социальные сети как PR-монополист начинают диктовать культуре условия, при которой она может стать популярна и окупаема, будучи совершенно охлократическим по своей сути явлением. Условный «культурный арбитраж» буквально оказывается в руках миллиардной толпы интернет-пользователей, которые имеют свойство пролистывать контент, не захвативший их внимание в первые две секунды. Как при таких исходных данных можно рассчитывать на новаторство в культуре?
Никак, и Джейсон Фараго для The New York Times Magazine год назад написал об этом нашумевшую статью. «За двадцать три года было создано шокирующе мало произведений искусства в любой сфере… которые не поддавались бы усвоению культурными и критическими стандартами, принятыми аудиторией в 1999-м… Меня гложет подозрение, что мы живем в такое время и в таком месте, культура которых, по всей вероятности, будет забыта» — я вспомнил эти выводы, когда на церемонии награждения TikTok Book Awards на сцене появились совершенно одинаковые люди, разговаривающие совершенно одинаковыми фразами и пишущие неотличимые друг от друга автофикшн-новеллы.
Потому что критические стандарты должны исходить от «вышестоящих» инстанций: собственно, критиков, журналов, независимых издательств, студий и университетов, а не от потакающих вкусам аудитории алгоритмов тиктока или инстаграма. Такой культурный эгалитаризм также привел к тому, что отныне постоянное присутствие писателей или артистов в социальных медиа представляется как что-то совершенно нормальное.
Хотя это разрушает неотъемлемый для института славы ореол таинственности и отстранености, подчеркивающий исключительность знаменитости. Без которого писатель — уже не творец истории, как писал Ансен, а просто занимательный рассказчик вроде Стивена Кинга или Джонатана Франзена. На творчестве такое заземление закономерно отражается, из-за чего мы видим намного меньше, например, «великих американских романов», структурных прорывов размаха «Улисса» или экспериментов калибра книг Томаса Пинчона. Точнее, не видим вообще.
Чтобы обратить этот процесс вспять, потребуется признать ошибкой закрепившееся к концу XX века смешение культуры с индустрией развлечений. Которое синхронизировало первую с предпочтениями масс и срезало с нее две ценнейших крайности — трансгрессию и радикализм «снизу», монументализм и пафос «сверху». А чтобы этот процесс хотя бы замедлить, не надо показывать в киноадаптациях места, где «люди срали прямо на улице, потом ложились и засыпали в собственном дерьме, а мухи заползали им в рот», в виде сказочных кукольных городков из фильмов Уэса Андерсона.
По сути, Уважаемый Автор, пеняет на то,
что с художественного горизонта
ушла литература Слова,
и воцарились какие-то жалкие поделки и суррогаты,
никакого отношения ни к Высокой Литературе,
ни к Высокому Искусству, не имеющие.
Ну, да.
Скорее-скорее,
много-много,
быстро-быстро – «Бистро», одним словом.
Своеобразный литературный фастфуд.
И его разные нынешние инкарнации,
от литературной «Шавермы»,
до такого же «Макдональдса».
Но, впрочем, та же история и с кинематографом,
и с музыкой (не только популярной).
Но, что же делать?
У огромной массы людей,
появились средства не только на собственный прокорм
и проживание,
но и Немного Свободных Средств.
Но, главное, у них появилось и Свободное Время,
чтобы отвлечься от унылой однообразности жизни,
в которой главная её цель, заработать ЧУТЬ БОЛЬШЕ,
этих самых Свободных Средств.
Вот они и оказались главными потребителями
художественного фастфуда.
И дело не только в том, что у них нет денег,
на Высокое Искусство.
Они просто не понимают разницу
между едой в «Макдональдсе»
и в Ресторане Высокой Кухни
со знаком «Звезда Мишлен».
И там, и там – еда.
Только в первом случае, она стоит 10 долларов (условно),
а во втором – 500 долларов.
И, почему в таком случае,
им надо платить в 50 раз дороже за то же самое (как им кажется).
Но, они этого просто (пока) не знают.
Подождите.
Насытятся, наедятся «до сыта, до отвала» гамбургерами,
заработают художественный гастрит и язву желудка,
бросятся искать причины своей тошноты и изжоги
и придут в результате, в тот самый Ресторан Высокой Кухни,
под названием «Художественная Литература».
Не переживайте.
Так было всегда.
На смене Времён и Эпох,
огромные Орды, вырвавшихся на свободу
Человеческих Масс, заполоняли собой
Новые Пространства.
Потом проходило каких-то 300-500 лет, и...
... вот уже они любуются портретами Себя и своих жен,
написанных Рафаэлем или Да Винчи,
и читают о Кругах Ада,
описанных в «Божественной Комедии» Данте Алигьери.
Грустно, но, что делать, подождите.
Увы.
Нельзя четыре миллиарда культурных неофитов
(столько добавилось жителей планеты Земля с 1980 года),
враз взять, и отправить всех,
на 10 лет учиться в Классическую Гимназию,
и рассчитывать при этом, что они тут же по её окончании,
все бросятся не только читать,
но начнут писать литературные шедевры.
«Каждому овощу – своё время».
Но, Бог с ней, с Вечностью.
В Вашей статье Вы сопоставляете-сравниваете фильм,
с литературным оригиналом (не в пользу первого).
По этому поводу, трудно вступать с Вами даже просто в диалог,
поскольку лично я, этот фильм ещё не видел.
Даже на пиратских интернет-порталах его ещё нет.
Только трейлер.
И, тем не менее, несколько соображений.
«Квир», написан в 1953-54 году.
Фильм – 2024 года.
Понятно, что создатели фильма,
купили Права на экранизацию этого романа,
а значит, вольны это делать так, как посчитают нужным.
С момента создания этого романа, а стало быть,
того Времени, той Эпохи, прошло вот уже 70 лет.
Чего только (в том числе, в культурном бэкграунде Цивилизации),
за это время ни произошло.
Поэтому, в любом случае, при всех правдивых деталях той эпохи,
это будет взгляд из сегодняшнего времени,
из сегодняшнего опыта,
и сегодняшним, авторским взглядом Сценариста и Режиссера.
Поэтому, лучше всего, когда смотришь такой фильм,
напрочь забыть первоисточник,
и видеть в фильме, априори, не искаженный вариант романа Берроуза,
а абсолютно самостоятельное произведение искусства,
созданное Лукой Гуаданьино,
и сыгранное сегодняшними звёздами Голливуда.
Всё же, Литература и Кино – два Разных Жанра Искусства.
И судить произведение Жанра Кино,
мне кажется, надо по Законам, созданным для Этого Жанра.
(но, похоже, что сам этот фильм, совершенно ни при чём;
просто подвернулся Вам под руку
и вы его использовали лишь как повод,
рассказать нам о том,
что наболело у Вас)
Если выдающееся культурное явление/движение через полвека забывается, значит, оно не очень выдающееся. Контркультура была слишком привязана к своему локальному (и во времени, и в пространстве) контексту. И не надо ссылаться на охлократию. Любое искусство создаётся для его потребителей, хотя сам автор может это отрицать..
Уважаемый Сергей Ktrszl, мне кажется, немного путает понятия.
Искусство, если это именно что Искусство, создаётся его Автором, ради собственно Самого Искусства.
А для Потребителей, создаётся Продукт Потребления.
А Продукт Потребления, редко, практически никогда, не становится Произведением Искусства.
Произведение Искусства, существует для Вечности, и для тех, кто подозревает о Её существовании.
А Продукт Потребления, только для Сегодняшнего Дня и для Тех, у кого ничего Иного, кроме Сейчас и Сегодня, никогда не было, и никогда, увы, не будет.
А если это явление потом вспоминается через 150-200 лет? А то и больше?
Так было, например, с музыкой Баха) Ну и тот факт, что сегодня модный режиссер снимает фильм по роману Берроуза - тоже ведь не забвение. Это другое, о чем, собственно, и текст. У меня после того, как прочитала это эссе Андрея и посмотрела трейлер фильма, возникла ассоциация с продюсированием фотосессии для глянца - не зря ведь Гуаданьино отснял несколько фэшн-фильмов по заказам Loewe, Ferragamo и Moncler. Типа как отснять для условной D&G или там Gucci вьетнамских моделей в джунглях, используя в качестве референсов фотохронику Time.