Принято считать, что развитие интернета ведет за собой и развитие демократий. Якобы невозможно подчинить человека, которому доступны все знания и новости мира. К сожалению, на самом деле все гораздо сложнее. Интернет — это не только угроза для диктаторов, но и эффективный инструмент укрепления власти. Политолог Клим Бакулин (псевдоним) объясняет, почему технология, призванная освободить людей от гнета авторитаризма, стала его любимым оружием.

Еще в конце 2000-х слова «интернет» и «демократия» воспринимались едва ли не как синонимы. Наблюдатели-идеалисты считали, что проникновение онлайн-медиа и социальных сетей в самые отдаленные уголки планеты сделает ближе давнюю мечту о поголовном участии граждан в политике, разрушит немногие сохранившиеся системы тотальной пропаганды и в разы увеличит качество и количество политических дискуссий. Сегодня эти мысли кажутся наивными: интернет, как и любая другая технология, — всего лишь инструмент, который может быть использован как во вред, так и во благо.

Ученым действительно удалось обнаружить устойчивую корреляцию между проникновением социальных сетей и уровнем демократии.

Если быть еще более точным, данные показывают, что интернет особенно сильно способствует росту либерализма на начальных этапах своего распространения, но затем эффект начинает снижаться. Причем даже эти выводы следует воспринимать с осторожностью. Распространение интернет-технологий прямо следовало за глобализацией и крушением социалистического блока. Скорее всего, интернет — это только один из множества факторов, которые внесли вклад в переход ряда стран мира к демократии.

Интернет противоречив. С одной стороны, в политической науке сложился консенсус относительно того, что рост глобальной сети повысил уровень политического участия и мобилизации: благодаря интернету люди активнее голосуют или выходят на протесты. Еще один весомый плюс — повышение осведомленности в основных политических вопросах. С другой — ученые неоднократно доказывали негативное влияние интернета на уровень доверия к правительству, медиа и другим членам общества, а подстраивающиеся под пользователя новостные ленты вполне очевидным образом способствуют формированию эхо-камер, что, в свою очередь, увеличивает политическую поляризацию. Люди начинают с большей подозрительностью относиться к представителям других взглядов и идентичностей. Недаром одна из немногих стран мира, где подавляющее большинство граждан убеждены в негативном влиянии социальных сетей на демократию, — США. В последние годы Америка переживает острый кризис социального доверия.

Но, несмотря на издержки, интернет по-прежнему может быть грозным оружием против авторитаризма. Диктаторы всех мастей как огня боятся массовых протестов, а социальные сети серьезно упрощают их организацию. Во-первых, условные Twitter и Facebook позволяют передавать информацию о злоупотреблениях властей по неподцензурным и популярным каналам (а без YouTube вряд ли был бы возможен Алексей Навальный, каким мы его знали). Во-вторых, благодаря мессенджерам у протестующих появился быстрый и относительно защищенный способ эффективно координировать массовые акции (силовики в Беларуси месяцами не могли справиться с системой районных, дворовых и домовых чатов). В-третьих, соцсети помогают преодолеть одну из главных проблем протеста в автократии — страх оказаться в абсолютном меньшинстве.

Фотографии толп на площадях Белграда или Тбилиси заставляют даже самых язвительных скептиков поверить в то, что в стране живут сотни тысяч граждан, недовольных работой правительства. К таким протестам хочется присоединиться. Без доступа к интернету и в условиях цензуры пока сидящий дома потенциальный участник акции никак не смог бы убедиться, что не окажется в компании пары десятков городских сумасшедших, которые будут за минуты сметены полицией.

Протестующие в Белграде, 17 января 2025 года

Соцсети и правда внесли вклад в крушение нескольких старых как мир диктатур во время, к примеру, «арабской весны». Однако парадокс авторитаризма состоит в том, что такие режимы умудряются совмещать вопиющую некомпетентность и неинформированность (в духе предложения Владимира Путина украинским военным «брать власть в свои руки» в 2022 году) с умением адаптироваться под меняющуюся среду и учиться на ошибках предшественников. Диктаторы с ужасом наблюдали за судьбой Муаммара Каддафи, а потом сделали все для того, чтобы нечто похожее не повторилось в их собственной стране. Рост заинтересованности автократов в современных технологиях заставил политологов говорить о формировании феномена «цифровой диктатуры».

Интернет на службе автократов

Арсенал хай-тек диктаторов сводится к онлайн-цензуре, наблюдению за гражданами и информационным манипуляциям. С точки зрения изобретательности в применении цензуры лидерство долгие годы оспаривают Китай и Россия, создавшие две разные системы ограничения свободы слова в сети.

Компартия КНР разглядела в интернете угрозу своей монополии на власть еще в конце 1990-х и заблаговременно начала выстраивать «Великий китайский файрвол», систему государственного регулирования интернета. Благодаря этому возможность контроля была сразу зашита в национальную сетевую инфраструктуру. Это, вкупе со стремительным технологическим ростом, позволило Китаю выстроить самую эффективную систему онлайн-цензуры в мире: алгоритмы в режиме реального времени прочесывают социальные сети и удаляют весь контент, который Коммунистическая партия сочтет «нежелательным». Например, в 2019 году большинство жителей Китая просто не имели возможности узнать о массовых протестах в Гонконге, так как «подрывной» контент моментально удалялся из местных соцсетей.

Российские власти были не столь дальновидны, да и вряд ли стремились регулировать интернет на заре его развития, поэтому сегодня им приходится использовать не высокотехнологичные инструменты фильтрации соцсетей, а цензурировать их постфактум.

Благодаря утечке документов из Роскомнадзора мы узнали, что как минимум по состоянию на 2022 год кандидатов в «иноагенты» и новых обвиняемых по делам о «фейках» выявлял не искусственный интеллект, а клерки в московских кабинетах, которые вручную или c помощью нехитрых систем мониторинга искали «вредоносный контент».

Другая типичная черта российской модели онлайн-цензуры — государственное давление на интернет-провайдеров или частные компании, которые вынуждены блокировать раздражающую режим информацию. Две упомянутые системы с удовольствием заимствуют другие авторитарные режимы. Российская модель ощутимо дешевле, поэтому пользуется большей популярностью.

Онлайн-цензуру ежегодно ужесточают в десятках автократий по всему миру. Власти Беларуси заблокировали YouTube на несколько часов прямо в новогоднюю ночь, чтобы осложнить просмотр праздничного обращения находящейся в изгнании Светланы Тихановской. Президент Венесуэлы отключал веб-сайты, используемые местной оппозицией для проведения праймериз. В 2024 году эксперты из Freedom House сообщили о том, что Китай впервые за десятилетие разделил первое место в рейтинге стран с самым несвободным интернетом с другим претендентом, Мьянмой. Правящая страной с 2021 года военная хунта начала блокировать VPN и устраивать массовые проверки телефонов случайных прохожих: на протяжении нескольких лет это был единственный способ сохранять доступ к западным социальным сетям и независимым медиа.

Следующее цифровое оружие диктаторов — системы тотальной слежки за населением. В отличие от онлайн-цензуры, здесь Китай находится вне конкуренции. Режим выстроил в Синьцзян-Уйгурском районе, населенном преимущественно мусульманами, настоящий ГУЛАГ под открытым небом. Многие уйгуры обязаны предоставлять чиновникам образцы ДНК и записи своего голоса, чтобы облегчить идентификацию во время прослушивания телефонных разговоров. Власти отслеживают местоположение смартфонов местных жителей, а весь регион буквально напичкан системами распознавания лиц.

Как и в случае с цензурой, Китай активно экспортирует похожие технологии по всему миру.

Однако неприятная правда состоит в том, что во многих случаях системы наблюдения выстраиваются не благодаря использованию китайского оборудования, а с помощью таких западных компаний, как IBM, Palantir и Cisco.

Другой пример: в 2021 году топ-менеджеров французских компаний Amesys и Nexa Technologies обвинили в предоставлении технологий слежки правительствам Египта и Ливии, которые использовали их для пыток и похищений активистов.

Боты — деревянные солдаты диктаторов

Пожалуй, лучше всего знакомый россиянам инструмент цифрового авторитаризма — информационные манипуляции в сети. Проанализировав политизированный сегмент российского твиттера в 2014–2015 годах, ученые из Университета Нью-Йорка выяснили, что в отдельные дни количество написанных ботами твитов могло превышать 50% от их общего количества. Как демонстрирует совсем недавнее исследование Re: Russia и «Новой газеты Европа», в новостных пабликах «ВКонтакте» доля комментариев, оставленных провластными ботами, порой переваливает за 30%.

Соцсеть «ВКонтакте»

Использование автоматизированных алгоритмов или проплаченных комментаторов помогает автократам формировать у пользователей ощущение поддержки режима подавляющим большинством населения. Вместе с этим иногда осмысленное обоснование провластной позиции вообще не является главной задачей ботоферм. Например, нанятые китайским режимом комментаторы скорее стремятся отвлечь настоящих пользователей от политической дискуссии, чем направить ее в нужное русло. Поэтому порой странное поведение российских ботов тоже не стоит списывать только на некомпетентность комментатора или заказчика. Вполне возможно, что смысл создаваемого ими информационного шума — сам информационный шум, а не его восприятие.

Разумеется, не последнюю роль в архитектуре информационных манипуляций играет и контент, который лояльные авторитарным режимам блогеры, СМИ и боты распространяют в соцсетях. Часто под ударом оказывается не только внутренняя, но и зарубежная аудитория. Незадолго до президентских выборов 2024 года на Тайване местные фэшн-блогеры, обычно занятые обзорами косметики, неожиданно решили рассказать о грядущих фальсификациях голосования. Наблюдатели списали это на информационную интервенцию китайских властей, стремящихся делегитимизировать выборы. После 2022 года российские власти развернули в Европе и США целую кампанию дезинформации, получившую название «Доппельгангер» (от немецкого Doppelgänger — «злой двойник»). Кремль создал сеть сайтов — дублеров западных СМИ и органов власти, на которых публиковались, к примеру, фейковые обращения известных людей с призывами прекратить военную помощь Украине.

Мир фейковых новостей может обрести второе дыхание благодаря распространению генеративного искусственного интеллекта, способного создавать картинки и видео по заданному запросу. Бывший премьер Пакистана Имран Хан находится за решеткой с 2023 года. Это не мешало ему выпускать вполне правдоподобные видеообращения к сторонникам, которые были сгенерированы с помощью ИИ. Учитывая, что даже без использования сложных технологий прокремлевским «пранкерам» легко удалось выдать себя за украинских чиновников в беседах с Борисом Акуниным или Дмитрием Быковым, развитие искусственного интеллекта почти наверняка сделает информационное пространство заслуживающим еще меньшего доверия.

Так что, цифровой авторитаризм работает?

К сожалению, да. Американские политологи Джозеф Райт, Эрика Франц и Андреа Кендалл-Тейлор выявили устойчивую статистическую связь между использованием автократами цифровых репрессий и снижением протестной активности. Судя по всему, блокировки интернета и социальных сетей, а также создание систем тотального наблюдения за активистами мешают протестующим координироваться и серьезно повышают цену участия в акциях: от диктаторов все меньше получается прятаться в толпе. Второй неутешительный вывод состоит в том, что те недемократические режимы, которые больше полагаются на цифровые технологии, в среднем существуют дольше, чем их менее продвинутые коллеги.

Почему цифровые технологии сделали авторитарные режимы сильнее?

Все многообразие инструментов, которые используются автократами для удержания власти, иногда сводят к двум простым стратегиям: репрессиям, то есть подавлению недовольства, и кооптации, то есть покупке лояльности населения за счет предоставления доступа к власти и ресурсам. Разумеется, эти стратегии не взаимоисключающи, однако выбор между дрейфом к одному из полюсов может быть по-настоящему мучительным. С одной стороны, далеко не все диктатуры достаточно богаты для создания эффективных систем кооптации. С другой — массовые репрессии могут провоцировать социальное недовольство и вызывать вопросы у других стран или инвесторов.

Цифровые технологии смягчили эту проблему.

Ученые установили, что в районах Китая, внедривших более совершенные системы цифровой слежки за населением, одновременно наблюдалось снижение социальных расходов и рост преследований политических активистов.

По мнению исследователей, местные власти получили возможность превентивно выявлять и репрессировать недовольных граждан, что, в свою очередь, позволило частично отказаться от стратегии кооптации: зачем тратиться на улучшение уровня жизни населения, если все способные на протест уже обнаружены и теперь скучают в застенках? Оставшиеся все стерпят.

Конечно, Китай мог бы и раньше заменить кооптацию массовыми, а не точечными репрессиями. Для этого не нужны ни высокие технологии, ни социальные программы. Однако это тоже сложно и дорого. Формула «половина страны сидит, другая половина охраняет» предусматривает содержание армии доносчиков, а вечная неуверенность в том, кто именно готов нанести Компартии удар в спину, заставляет еженощно отправлять «черные воронки» по новым адресам. Атмосфера тотального страха и подозрительности порой заканчивается социальным взрывом. К счастью для диктаторов, все эти архаизмы могут быть отправлены на свалку истории после замены тысяч соглядатаев системами видеонаблюдения и мониторинга социальных сетей.

Таким образом, цифровые технологии сделали репрессивные аппараты диктатур более эффективными: на смену неизбирательным арестам пришли точечные преследования недовольных.

Это экономит ресурсы и меньше пугает общество, а также исчерпывает необходимость вкладывать избыточные ресурсы в социальную сферу.

Наконец, развитие цифрового авторитаризма изменило самоощущение жителей диктатур. Во-первых, теперь они все меньше могут быть уверены в том, что государство оставило им хотя бы небольшое приватное пространство, где возможно честное выражение мнения о политике. Как показывает российская практика, даже защищенные мессенджеры и использование анонимных страниц далеко не всегда гарантируют полную безопасность пользователя. Без откровенных разговоров формулирование оппозиционной повестки и тем более протестная мобилизация становятся все менее вероятными. Во-вторых, иногда широкое распространение цифровых технологий заставляет граждан автократий поверить в то, что их страна уже чем-то напоминает демократию. Диктаторы часто оказываются большими поклонниками проведения онлайн-опросов о местном благоустройстве (вспомним собянинского «Активного гражданина») или сбора обращений граждан на интернет-форумах. Это заставляет людей почувствовать, что их голоса имеют значение, и тем самым снижает запрос на реальные перемены.

Одним словом, диктатурам удалось поймать серебряную интернет-пулю свободы в воздухе и переплавить ее на наручники. Впрочем, автократы уже проделывали похожие манипуляции с печатной прессой и радио. Вряд ли человечество однажды сумеет изобрести инструмент, который проложит прямую дорогу к абсолютной свободе или абсолютному закрепощению. Лучший спутник демократии — технореализм, а не антиутопические фантазии в духе «Матрицы» или, напротив, слепая вера в чудодейственные свойства фейсбука.