Владимир Путин и Владимир Мединский
ANTON VAGANOV / POOL / AFP / scanpix
Когда редакция Republic попросила меня написать портрет Владимира Мединского, который на прошлой неделе вернулся в медийное пространство, я решил сделать его отчасти аналитическим, отчасти автобиографическим. С одной стороны, на протяжении уже не одного года я пристально занимаюсь изучением пересечений политики и культуры. С другой — в 2013–2022 годы я был сотрудником Российского военно-исторического общества (РВИО), и многие наблюдения того времени как раз и составили эмпирическую основу для идей, которые я впоследствии развивал в научных публикациях. Некоторыми из них мне кажется важным поделиться с широким читателем, чтобы прояснить, как была устроена политика памяти в России до полномасштабной войны и какое место в ней занимал Мединский.
Когда три года назад Владимир Мединский был впервые назначен главой переговорной группы, в одном из рабочих чатов РВИО кто-то написал: «Главное, чтобы он ничего не бросил в украинцев». В состоянии крайнего раздражения Мединский мог накричать на подчиненного, кинуть в него ручкой, карандашом и, поговаривали, даже степлером. В действительности все прошло на удивление мирно: к неудовольствию Z-активистов он пожал руки представителям «неонацистского государства», не сказал ничего особенно глупого и выглядел куда более дипломатичным, нежели Сергей Лавров.
Ход истории переговоры не поменяли, да и вряд ли это зависело от Мединского и его поведения. Но всех удивило его назначение на такую позицию.
Обсуждая его с коллегами, мы выдвинули гипотезу: «Его не жалко».
Довольно прагматичный и лояльный политик, который будет строго выполнять указания президента, не переигрывая с агрессивной риторикой и не мучаясь чувством вины за происходящее. Без большого влияния и определенных полномочий, он будет только рад такому появлению в «большой политике», пусть и с осознанием своей во многом технической роли. Конечно, в его восприятии, как человека, склонного к командной игре, это скорее выглядит как участие в большом общем деле.
Вокруг личности Мединского сложилось немало мифов, преимущественно вызванных рядом его провокационных заявлений и той линией, которую он проводил в течение восьми лет на должности министра культуры (2012–2020). Однако создаваемый в СМИ образ очкарика-недотепы с ворованной диссертацией на самом деле далек от реальности.
Владимир Мединский
Фото: Михаил Терещенко / ТАСС
Это не консерватизм
Всем известно, что Владимир Мединский — это рекламщик из 1990-х, который сделал довольно успешную для такой стартовой позиции политическую карьеру. Окончив с отличием МГИМО, он в 1992 году с Сергеем Михайловым и Егором Москвиным основал рекламное агентство «Корпорация »Я"». В конце 1990-х Мединский уже возглавлял пиар-службу в Министерстве по налогам и сборам, а затем руководил исполкомом московского отделения «Единой России». Два срока он пробыл депутатом Государственной думы, где даже возглавил комитет по культуре. Правда, последнее произошло только в ноябре 2011 года, менее чем за месяц до выборов в Госдуму, результаты которых спровоцировали массовые политические протесты. Сам Мединский, шедший тогда от Курганской области, их проиграл. В марте 2012 года он фигурировал среди участников праволиберальной партии Бориса Титова «Правый курс» как ответственный за идеологию и культуру. Но получил куда более выгодное предложение — портфель министра культуры.
Последующие восемь лет его министерской работы отличались неуемной консервативной, государственно-центричной риторикой при последовательном неолиберальном подходе к сфере культуры: он проводил политику сокращения казавшихся «ненужными» учреждений с требованием повышения самоокупаемости для всех остальных. Именно желание Мединского играть роли и рачительного хозяина, требующего отчетность за каждую копейку, и культурного политика, создающего новый образ государственного патриотизма, приобрело формы беспрецедентного (как тогда казалось) давления на культуру. В полной мере консервативной его культурную политику назвать затруднительно. Консерватор относится к ценностям, истории и традициям всерьез и будет противиться их превращению в медийную игру.
Но Мединский был явно на своем месте.
По мере усиления персоналистского авторитаризма в 2010-е годы шла одновременная деполитизация социально-экономической повестки и политизация вопросов культуры, религии и истории. Последнее предполагало создание образов внешних врагов, якобы покушающихся на «наши первоосновы», и поиск новых способов культурно-исторической пропаганды. Мединский как пиарщик умело выстраивал фасад казенного патриотизма, чего только стоили публичные спектакли с невыдачей прокатных удостоверений фильмам «Номер 44» и «Смерть Сталина».
Встреча Владимира Путина с министром культуры Владимиром Мединским, 9 ноября 2012 года
kremlin.ru
Однако его роль на посту министра все же не исчерпывалась подыгрыванием патриотической общественности или намеренным производством скандалов и провокационными заявлениями. Количество посетителей музеев и галерей действительно росло. Специфическим явлением при Мединском стало появление выставок-блокбастеров в федеральных музеях (те же ретроспективы Серова, Верещагина, Репина и пр.), собиравшие длинные очереди, хотя и вызывавшие критику профессиональных искусствоведов. Если некоторые кадровые назначения в музейной сфере вызывали скандал (например, Игоря Конышева во Владимиро-Суздальский музей заповедник), то сложно назвать неуместным появление Трегуловой в Третьяковке, Лошак в ГМИИ Пушкина или Лихачевой в Музее архитектуры Щусева.
Несмотря на весьма прагматичное отношение к сотрудничеству с РПЦ, Мединский выступил рачительным хозяином, фактически отказав ей в реституции тех объектов культурного наследия в Нижнем Новгороде, Москве, Ярославле и Санкт-Петербурге, которые находились в собственности подведомственных ему учреждений.
Несомненен интерес Мединского к мультимедийным технологиям в музейной деятельности. С одной стороны, они усиливали эффект государственной пропаганды, делая ее привлекательней, как, например, в плоских и милитаристских передвижных выставках «Помни! Мир спас советский солдат» или «Мифы о войне», а также в новой экспозиции Тульского музея оружия. С другой — сложно отрицать профессионализм команды, которая строила новую экспозицию Музея космонавтики в Калуге, превратив его в музей общефедерального, если не мирового уровня.
Главный по истории
Для выпускника журфака и чиновника Мединский был человеком довольно эрудированным, говорил о прошлом без бумажки и явно мог перещеголять в знании, а также намеренном искажении исторических фактов даже главного «историка» новой России — Владимира Путина. Однако в случае Мединского его эрудированность и созданный им самим же публичный образ сыграли с ним злую шутку — в какой-то момент он сам поверил, что на самом деле может авторитетно, не хуже профессиональных историков, говорить о прошлом. Это усугублялось намеренным подхалимством приближенных — на встречи с его участием часто специально приглашались доктора наук поглупее, чтобы «хозяин» выгодно выделялся на их фоне. Все это порождало у Мединского явное непонимание границ своих компетенций.
Книги Владимира Мединского из серии «Мифы о России» в российском магазине низких цен
Еще во второй половине 2000-х годов за авторством Мединского вышло несколько популярных книг, нацеленных на борьбу с «мифами о России». Патриотический проект, который рекламировался на столичных билбордах по социальной квоте правительства Москвы, оказался экономически выгодным для его автора. Однако был ли Мединский автором текстов, которые были помещены под обложкой с его именем, я не знаю. Известно, что в 2021 году подчиненные попытались в виде справки подсунуть ему выдержки из его же книг, а в ответ получили обвинения в том, что написали какой-то бред.
На новом уровне он взялся за историю, когда в 2013 году основал Российское военно-историческое общество, которое сразу же попало под критику не только либеральной общественности, но и консервативных кругов. Кто-то не мог простить ему доску Маннергейму в Санкт-Петербурге, а кого-то просто раздражало небрежное, поверхностное отношение к работе с прошлым, особенно после скандала с докторской диссертацией Мединского. И дело не в плагиате, который был найден лишь в автореферате. Пересмотреть докторскую степень пытались именно на основании слабости самого текста. Тогда Мединского спас директор Института всеобщей истории РАН Александр Чубарьян, «серый кардинал» историков-бюрократов, причем железобетонным аргументом:
«Мы и так защитили множество несостоятельных диссертаций, если пересмотрим степень Мединского, создадим опасный прецедент».
Люди, довольно долго работавшие с Мединским лично, говорили мне: «Хочешь понять его взгляды — посмотри фильм "Сибирский цирюльник"». Поразительно, что разоблачитель мифов о России, оказывается, сам давно живет в плену у мифологии — его завораживает лубочная дореволюционная Россия Михалкова, созданная режиссером в расчете прежде всего на западную публику. Мединский последовательно и, судя по всему, искренне интересовался дореволюционным наследием. Еще в 2000-е годы, будучи депутатом, поддерживал движение «Возвращение», продвигающее возврат досоветских названий улиц. А на посту министра культуры уделил особое внимание созданию в центре Москвы под эгидой РВИО интерактивного музея «Стрелецкие палаты» (к слову, в настоящей палате одного московского стрельца), прославляющих стрельцов XVII века. Романтизация «допетровской древности» — отличительное свойство официальной идеологии и эстетики периода правлений Александра III и Николая II.
Проблема заключалась в том, что «миф основания» современной России — это Великая Отечественная война. А этот период Мединского-политика и Мединского-человека интересовал и интересует, по-видимому, гораздо меньше. Отсюда и готовность взяться за доску Маннергейма, и невразумительное отстаивание мифологии о панфиловцах (раз этот миф был когда-то значим, то его нельзя трогать, даже зная, что это миф), и поддержка таких проектов, как фильм «Зоя», в котором советскую диверсантку превращают в христианскую мученицу (не говоря уже о музейном комплексе «Зоя» в деревне Петрищево, который в последний свой год на должности министра культуры открывал Мединский вместе с губернатором Подмосковья Андреем Воробьевым, о нем в издании The Village вышел блестящий репортаж с названием, исчерпывающе описывающим культурную политику российского государства 2010-х: «Самый красивый музей Московской области. Место казни Космодемьянской и идеальный фон для фешн-съемки»).
Владимир Мединский, Владимир Путин и Александр Школьник (директор Музея Победы на Поклонной горе), 27 января 2021 года
Фото: kremlin.ru
В целом в политике памяти Мединский придерживался логики тотальной преемственности, в духе тезиса Путина о «единой 1000-летней истории российского государства»: плохое не отрицаем, но акцент делаем на «позитиве». А вот что считать таковым — нужно решать по обстоятельствам. При таком подходе необязательно разрешать исторические противоречия, связанные с одновременным прославлением имперского и советского прошлого (советский гимн + имперский герб). Об Октябрьской революции можно вздохнуть, назвав ее «великой», и призвать к примирению ранее враждующих сторон. Так, по крайней мере, официально выглядело ее 100-летие.
То же самое происходило в официальном дискурсе и с фигурой Сталина, которого ни от ГУЛАГа, ни от Победы отодвинуть никак нельзя. Зато можно назвать его «сложной, противоречивой личностью».
Мединский, вопреки мифу, созданному им самим, сталинистом никогда не был.
Но при необходимости мог запросто отрицать существование пакта Молотова — Рибентроппа, как в ситуации с фильмом Александра Миндадзе «Милый Ханс, дорогой Петр», которому Мединский пытался отказать в финансировании, а когда не получилось, навязал исторических консультантов. Для бывшего министра Сталин — прежде всего правитель России, о котором в логике сакрализации любой власти можно говорить либо хорошо, либо ничего. А все сложности — для ученых и толстых книжек.
Морковка из супа
По бюрократическим меркам РВИО Мединского было довольно эффективной организацией, сотнями устанавливавшей памятники и памятные доски, проводившей фестивали, военно-исторические лагеря для молодежи, экскурсии и пр. Сроки «надо сделать вчера» и желание на всем сэкономить (как правило, не на рекламе или мультимедийных технологиях, а на таких «ненужных вещах», как профессиональная историческая экспертиза) сопрягались с отсутствием какой-либо внятной линии, кроме навязчивого желания соединить дореволюционную и советскую историю в некоем едином образе «государственной славы». Отдельные события или фигуры вытаскивались из истории произвольно, с тем чтобы потратить деньги на их увековечение. Пример с тем же Ржевским мемориалом, о котором я писал для Republic ранее, весьма показателен.
Мединский никогда напрямую не требовал от подчиненных «фальсифицировать историю», подгоняя ее под патриотическую риторику. Нет, он всегда требовал для себя проверенных фактов. Когда с конца 2010-х годов я начал работать над серией научных книг под эгидой РВИО, то никто не чинил мне никаких препятствий. Единственные требования от Мединского — обложка поярче, фотография автора с биографией и бумага попроще, чтобы удешевить тираж.
Владимир Мединский и Сергей Нарышкин, 2016 год
Фото: kremlin.ru
Но научная история в практической деятельности РВИО была просто набором фактов, которые можно было в любой момент выловить, как морковку из супа, и представить вообще без контекста. Ни Мединский, ни практически все люди из его окружения не отличались никакой идеологизированностью. И для меня всегда было загадкой, почему лютая идеологическая дичь производится людьми очень прагматичными, даже циничными, но явно не индоктринированными. Прихожу к выводу, что это не банальность зла, а просто-напросто некомпетентность. Они во многом похожи на Джулию из «1984» Оруэлла, которая, будучи партийной активисткой, абсолютно не верила в то, чем занималась. Для них памятник — это стабильная форма, главное в нем — правильное посвящение и мундир, а не эстетическая программа, за ним стоящая. Книга — это тираж и доступность, выставка — вау-эффекты, которые привлекут публику.
Цель всего этого — продажа лояльности власти, а патриотизм продается очевидно лучше, чем память о репрессиях.
Кроме того, во всем, чем занимался Мединский, отсутствовал системный подход: он быстро увлекался каким-нибудь проектом, а спустя пару месяцев полностью охладевал к нему. Ближайшее окружение, кстати, это понимало, и прекрасно знало, как втирать ему очки. Удивительным образом на протяжении девяти лет, что я работал в исполнительной дирекции РВИО, мне приходилось наблюдать двойственность в отношении к нему подчиненных: Мединский, с одной стороны, превозносился как гений, а с другой — любые странные, нелогичные и откровенно глупые распоряжения списывались на его волю и сумасбродство. Причем у меня нет уверенности, что именно он являлся их автором. Ведь не только начальники перекладывают ответственность на подчиненных.
Помощник президента
Как и многие другие путинские чиновники, Мединский никогда не зависел от общественного мнения, поэтому репутацию свою он выстраивал исключительно для начальства. Сильнейшей его чертой являлась верность, лояльность и умение уживаться, следуя командным решениям. С одной стороны, он никогда не разбрасывался личной командой, тех, кого знал и по разным причинам доверял. Не выносил сор из избы, и если он становился объектом критики за ошибки подчиненных, то в медийном поле никогда не перекладывать на них ответственность. Впрочем, это было отношение барина к обитателям поместья: сегодня за волосы оттаскаю, завтра рублем одарю. С другой — сам он выказывал абсолютную лояльность Путину и людям из его окружения. Тут яркий пример — все та же доска Маннергейму, идею которой поддерживал тогдашний глава администрации президента Сергей Иванов. Естественно, Мединский понимал всю скандальность ситуации, но сыграл командно.
Неудивительно, что в 2018 году его переназначили на должность министра культуры. Однако после неожиданной отставки правительства в январе 2020 года места в новых раскладах ему не нашлось. Формально его не обделили, придумав должность помощника президента по вопрос культуры и истории. Правда, в подчинении Кириенко, без самостоятельных бюджетов и подведомственных организаций (не считая вотчины в виде РВИО). Мединскому пришлось крутиться, выискивая любые способы, чтобы усилить свои слабые административные позиции. Тогда и родилась комиссия по историческому просвещению с претензией на координирующие усилия в области политики памяти.
Главы российской и украинской делегаций Владимир Мединский и Давид Арахамия
Russian Consulate in Istanbul / via Globallookpress.com
В конце февраля 2022 года появление Мединского как главы переговорной группы было неожиданным, но в целом очень понятным решением: верный человек без определенного поля деятельности, желающий себя проявить, он как никто подходил на роль статиста, которым не жалко пожертвовать в случае неудачи. И после провала переговоров Мединский снова фактически ушел в тень. Несомненно, он остался частью идеологического аппарата, который занимался и занимается оправданием агрессии. Но назвать его z-радикалом уж точно никак нельзя. Более того, вложенные в его уста весной 2022 года слова о «жесте доброй воли» фактически закрыли ему возможность стать своим в «патриотическом лагере».
Мединский навсегда стал ассоциироваться с компромиссом и слабостью — на что, очевидно, и был расчет тех, кто выбрал его медийным героем переговорного трека.
Пожалуй, главным проектом Владимира Мединского после 2022 года стало написание «единых учебников истории». Если в 2010-е годы школьное историческое образование было заботой Российского исторического общества (РИО), которое патронирует Сергей Нарышкин, то с началом войны, видимо, используя букву «В» аббревиатуре своего «свечного заводика», Мединскому удалось перетянуть эту повестку на себя. Правда, содержательно эти «учебники» превратились в настоящую школу авторитаризма. История страны была превращена в историю государства, которое пытается заботиться о населении, но постоянно вынуждено противостоять внешним и внутренним врагам. И конечно, как профессиональный рекламщик он не смог удержаться от того, чтобы учебник 10-го класса не проиллюстрировать памятниками РВИО, а в 11-м классе не рассказать подробно о своих проектах в бытность министром культуры.
Владимир Мединский на презентация нового школьного учебника «Военная история России»
REUTERS / Maxim Shemetov / scanpix
В 2024 году, после очередного переизбрания Путина, Мединский сохранил свою должность помощника президента, а первый президентский указ об основах исторического просвещения дал его комиссии формально широкие координирующие полномочия. Судя по тексту указа и новостям самого РВИО теперь Мединский переключился на создание «единых» региональных учебников, а в феврале 2025 года в нагрузку получил еще и Союз писателей России — недееспособный реликт из советского прошлого, в который ему каким-то образом предстоит вдохнуть новую жизнь. Патриотические писатели радуются появлению сильной аппаратной фигуры во главе организации и надеются, что с ней на них прольется золотой дождь, о скупости Мединского, особенно в отношение малоизвестных авторов, они едва ли знают.
С началом полномасштабного вторжения РВИО (как и другие ведомства) активно включилось в отправку гуманитарных грузов для российской армии, занялось реставрацией или установкой памятников советского и имперского периодов на оккупированных территориях, организовало несколько агитпоездок пропагандистов и совместно с «Единой России» установило несколько десятков памятных досок «героям СВО». Какие-то время фасад РВИО украшали баннеры с изображением донбасских полевых командиров. Однако сам Мединский в эти годы предпочитал в большей степени читать лекции по имперской истории России и открывать шахматные клубы (да, он любитель шахмат).
В моем понимании — это откровенная попытка слиться с повестки при показной лояльности.
Ярким примером может послужить открытие отдела военной мемуаристики в книжном клубе «Достоевский» под камеры и с участием «ветеранов СВО». На самом деле речь идет о книжной полке в личном магазине жены Мединского, куда позвали СМИ, представителей партнерских организаций и Z-зэк-ветерана Туленкова, который нужен был для правильной аранжировки события.
Ничего странного в таком поведении Мединского нет, если принять во внимание его былую близость к «праволиберальному» лагерю. Вписавшись в «консервативный поворот» в 2010-е, он стал чужим для своих, но вот с играми в милитаризм после начала вторжения России в Украину у него получилось куда хуже — своим для патриотического лагеря он так и не стал.
Учебник истории и Первый ученик
После начала полномасштабной войны публичное обращение власти к истории страны выполняет две главные задачи.
Первая — это оправдание силовой политики. Иногда — вообще без реальных аргументов. Это продемонстрировал в начале 2024 года Путин, когда в интервью Такеру Карлсону в ответ на вопрос о причинах нападения на Украину прочитал 40-минутную лекцию об истории России. Формально это был уход от вопроса, а по сути президент России заявил: «Я завоевываю то, что считаю своим».
Вторая — это создание чувства сопричастности современников к большому историческому процессу. Текущая война на историческом таймлайне представляется продолжением Великой Отечественной, по сути, это средневековое мышление, когда в событиях настоящего угадывается повторение сюжетов из Святого писания.
Конечно, главный пророк этой новой «исторической религии» — сам Путин, Мединскому тут отведена роль одного из его апостолов (в этом смысле выигранный тендер на единый учебник истории — почти что право на Евангелие).
Владимир Мединский
Фото: Максим Блинов / РИА Новости
Спустя три года с начала российско-украинской войны Путину была важно показать, что новый раунд переговоров — это всего лишь продолжение прерванного в 2022 году стамбульского трека. Вероятно, этим определяется и выбор Владимира Мединского как главы российской делегации. К тому же он по-прежнему удобен, лоялен, да еще и родился на территории Украины. Но главное в этом выборе — это история с продолжением, то есть показательная демонстрация того, что украинцы сами виноваты в срыве тех переговоров, в отличие от них Россия всегда была готова к их возобновлению.
Что ж, Мединский снова справился с ролью, не подкачал. Приехал во дворец Долмабахче на машине с лозунгом «Можем повторить». Главный месседж — о том, что Россия готова еще долго воевать, чтобы победить — высказал через апелляцию к истории Северной войны (1700–1721). Все эти свои мысли (свои ли?) он развил в итоговом интервью для ВГТРК, где, пожалуй, самое интересное — то, что он пересказал вымышленную цитату Бисмарка о том, что слабостью России пользоваться нельзя, официально разоблаченную на сайте его же РВИО.
Всерьез обсуждать суть сказанного главой российской делегации смысла нет. Возможно, переговорный процесс активно идет в непубличной сфере, но на публике Россия в лице Мединского разыгрывает спектакль из непроверенных цитат, показных жестов и имперского ресентимента. Логика власти понятна: холопы не должны в принципе вникать в действия господ. Цинично? Да. Зато почти что откровенно.
*Минюст считает «иноагентом»