Память, подвиг и истерика. «Культ Победы» 2010-х годов в России: взгляд изнутри

Вторая мировая война — одно из наиболее значимых исторических событий в России, однако публичная память о ней к началу 2020-х годов превратилась в культ Великой Отечественной войны. Либералы критиковали государственный подход за разгул ура-патриотизма. Консерваторы — за безынициативность и профанацию. Историк Константин Пахалюк на протяжении девяти лет проработал в Российском военно-историческом обществе, которое внесло в строительство культа Победы самый большой вклад. Вот его рассказ о том, как это было.

Попробую кратко суммировать причины, по которым память о Второй мировой войне оказалась в России 2010-х годов одновременно значимой и дискутируемой.

Во-первых, это объективно значимое историческое событие, однако относительно него существует множество лакун; наработки зарубежной историографии в полной мере неизвестны в России; сотни тысяч документов еще ждут исследователей. И это без учета засекреченных материалов. Да, с доступом к документам в 2010-е годы стало легче. Многое стали рассекречивать. Еще в 2000-е годы в Центральном архиве Минобороны (основной хранитель документов) исследователям приходилось выписывать все от руки в тетрадки, которые сдавались на проверку: не дай бог, там будет обнаружено что-то «порочащее честь» Красной армии — это вырезалось. Ножницами. Потому писали с одной стороны листа. Но и сегодня в ЦАМО нет свободного доступа к описям, а архивисты дважды подумают, выдавать ли дела, если в них содержится что-то бросающее тень на мундиры былых времен.

Однако будем справедливы: историография не стояла на месте. Были академические исследователи, довольно хорошо интегрированные в международные дискуссии. Появился феномен общественно-научной историографии боевых действий: это историки или энтузиасты, которые шли в российские архивы, изучали электронные копии немецких документов, доступных в сети, и пытались выработать некий взвешенный подход за пределами «Закидали трупами» и «В едином порыве под мудрым руководством тов. Сталина победили врага».

Во-вторых, для большинства россиян эта война однозначно не чужая ввиду семейных историй, в то время как в СМИ, кинематографе и литературе сказано о ней так много, что создает ложную иллюзию известности. Потому высказать некое мнение по ряду вопросов могут многие: сетевые баталии о Жукове или штрафбатах — вполне себе пример. Историку-профессионалу здесь становится уже сложнее, поскольку у потенциального слушателя много своих представлений, обоснованных или нет.

В 2000-е годы российское государство постепенно осознало, что обращение к истории, и тем более событиям Второй мировой, вполне находит отклик у населения. Потому в 2010-е годы история превратилась в условный ценностный язык российской власти.

Она одновременно и способ конструирования общенациональной идентичности (ответ на вопрос: «Что же нас, 147 миллионов граждан, связывает вместе?»), и предмет символической ренты для отдельных участников политического процесса.

Центральное место занял «культ Великой Отечественной войны», с ускорением обрастающей новыми памятными датами, монументами, музеями, экспозициями, фильмами и юридическими запретами. Внешняя сторона — да, сохранение памяти и почтение, политическая задача — объединять, производить коллективное целое и выставлять власти в лучшем свете, однако внутренне — скорее игра по распределению рентного ресурса.

Александр Лукашенко и Владимир Путин на церемонии открытия мемориала мирным жителям СССР — жертвам нацистского геноцида в годы Великой Отечественной войны. Фото: Павел Бедняков, РИА «Новости»

kremlin.ru