Журналисты наблюдают  за ежегодным посланием Владимира Путина к нации, 1 марта 2018 года

Журналисты наблюдают за ежегодным посланием Владимира Путина к нации, 1 марта 2018 года

AP Photo / Alexander Zemlianichenko / scanpix

Одним из лозунгов, под которым Владимир Путин пришел к власти, было категорическое утверждение: «Никаких переговоров с террористами». И дальше про сортир. Переговоры с террористами путинский режим не вел, зато блестяще выучил их методы и язык, которые и применяет на практике уже четверть века. Филолог Гасан Гусейнов, один из тех, кто составлял «словари перестройки», объясняет, как из пены смутных дней родился скучный и кровавый язык Владимира Путина.

Шум словарей перестройки

К концу 1980-х годов выяснилось, что международная академия, включая политологию, перестала понимать публикуемое в Советском Союзе в открытой печати. Филологи, политологи, историки обнаружили, что невозможно объяснить студентам сколько-нибудь связно, что же происходит в стране изучаемого языка. Это касалось не просто нескольких ключевых сигнальных слов (гласность, перестройка, ускорение), о которых уже и анекдоты появились. Нет, выяснилось, что есть целая сеть понятий, отдельных словосочетаний, в том числе огромного фонда цитат, которые буквально за несколько лет изменили общественный лексикон.

Михаил Горбачев и Борис Ельцин во время вечернего заседания внеочередной сессии ВС РСФСР, 23 августа 1991

Фото: Борис Бабанов / РИА Новости

Ответом на эту нехватку понимания того, что происходит на одной шестой части суши, стало множество словарей — и толковых одноязычных, и двуязычных, вышедших в разных странах. Во многих случаях словари эти напоминали по жанру те, что публиковались на заре советской власти в СССР. Эти словари для читателей газет объясняли, что такое «аннексия» и «контрибуция», «классовая борьба», «оппортунизм» и т.д. В газетах печатали статьи прогрессивных авторов-идеологов новой власти, и надо было подтянуть до их уровня так называемую рабоче-крестьянскую массу.

Примерно такую же задачу, правда, для иностранцев, решали многочисленные «словари перестройки», которые должны были подготовить читателей так называемого дальнего зарубежья к переменам в СССР. Но исторические события обогнали наблюдателей.

Пишу сейчас об этом не только как свидетель, но и как один из многих авторов такого рода словарей. Первый мой лексикон вышел в 1992 году в Германии, последующие — в 2003–2004 годах в Москве, а потом я участвовал и в других словарно-энциклопедических изданиях, фиксировавших «ключевые слова текущего момента» (термин появился в работе: Шмелева, Т. В. Ключевые слова текущего момента // Collegium, 1993. №1. С. 33–41).

С наступлением эпохи интернета многим, как и мне самому, показалось, что теперь надобность в подобных словарях постепенно сойдет на нет. Во-первых, уйдет вкусовщина в выборе точных ключевых слов текущего момента: теперь можно будет все перепроверять по корпусным словарям. Во-вторых, искусственный интеллект, или нейросеть, запущенная в гипертекст с определенным лексикологическим заданием, будет удовлетворять самые прихотливые пожелания и носителей языка, и изучающих его иностранцев. В частности, на основании разбора любого текста можно будет определить, к какому сообществу принадлежит говорящий или пишущий. Можно будет, как многим казалось, с высокой степенью вероятности прочертить траекторию той или иной политической идеологии или принадлежности к философскому течению.

Михаил Горбачев и Владимир Путин, 2004 год

Carsten Rehder / dpa / Global Look Press

Но тут оказалось, что есть дополнительные измерения, путающие карты и современнику, и исследователю. Одно измерение — межпоколенческое расслоение общества. Группы, активность которых привязана к определенному моменту, то отдаляются друг от друга, то неожиданно притягиваются друг к другу. В частном случае, применительно к одному человеку, такую флюктуацию многие путают с беспринципностью, называют «переобуванием в воздухе», считают двурушничеством, перерождением, отказом от принципов и т.п.

Можно привести в качестве примера эволюцию политических и философских взглядов Александра Зиновьева или Глеба Павловского. Необычайная подвижность политико-философских концепций таких авторов и акторов кажется тем более вызывающей, а для кого-то и возмутительной, чем быстрее схватывается, остывает и каменеет социально-политический процесс, ими же отчасти и приведенный в движение.